Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл. - Борис Каминский

Сейчас Федотов не играл. Он давно решил для себя вернуть Попову славу первооткрывателя. Борис говорил, веря каждому своему слову. Точно так же ему верил Попов. Это было очевидно. Так случается, когда два человека начинают безоговорочно доверять друг-другу. В такие моменты расчетливость отступает. Между тем, для закрепления успеха Борис, не постеснялся посулить профессору классический 'откат'.

Федотову еще многое хотелось сказать профессору. Напомнить, как на благо Германии сейчас трудится главный инженер фирмы AEG Доливо-Добровольский, как мыкались со своими изобретениями Лодыгин и Яблочков, но все это было лишним. Вместо этого в повисшей тишине, он отчего-то опять вспомнил Берсона, который наотрез отказался уезжать на свою историческую Израиловку. На душе опять заскребли кошки.

Радовала только реакция Попова, у которого предательски увлажнились глаза.

- Но...Борис Степанович, ... это так неожиданно. Мне надо подумать.

- Так, конечно же, Александр Степанович, вы пока подумайте, а будут вопросы - так мы всегда к вашим услугам.

Федотов не стал напоминать профессору о том, что по существу тому доверено множество не закрытых патентами сведений, вместо этого он напомнил о другом:

- Александр Степанович, а мы ведь припозднились, - Борис глазами показал на настенные часы, что своим маятником отсчитывали восьмой час. - Вы не подскажете, где тут неподалеку можно остановиться?

Попов, с изумлением бросил взгляд на часы.

- Э нет, дорогие мои, никуда я вас не отпущу. Мои все уехали, так что никто Вас не потревожит, а завтра - как Вам покажется удобнее. Можете оставаться у меня, а можете в гостином доме, но сейчас будем ужинать.

- Мария Федоровна, - отворив дверь кабинета, кликнул он горничную, - когда гостей потчевать будем?

- Александр Степанович, я к вам уже три раза заглядывала. Все давно готово.

- Странно,- профессор как бы извиняясь, пожал плечами.

Переселенцам ничего не оставалось, кроме как согласиться. Таков был закон русского хлебосольства - приезжих следовало и накормить, и спать уложить. Что до привычек гостей, так о них в таких случаях не вспоминали.

***

Перед сном друзья отпросились у гостеприимного хозяина прогуляться.

Улица Песочная едва освещалась редко стоящими газовыми фонарями, а дневной ветер с залива сменился предвестником антициклона - легким ветром с Ледовитого океана. Заметно подморозило.

- Ты знаешь, мне так не по себе сегодня, - начал Мишенин.

Борис, помня, каким Ильич был во время переговоров, не торопил товарища.

- Я не знаю, как начать ... тут две проблемы сразу, - сбиваясь, продолжил Мишенин. - Я сегодня на своей шкуре ощутил такое презрение, что мне стало страшно! И вот еще. Скажи, ты сегодня не ощущал себя клоуном, что перед умным человеком ломает комедию?

- О куда тебя потянуло! Ильич, ты помнишь наши баталии о вмешательстве в историю? Дима тогда сказал, что мы заурядности. Так это же во всем. Возьмем, к примеру, меня. Ну, руководил я кое-какими проектами, даже до миллиона долларов доходило. И что? А ничего! Деньги не мои, да и знания ... чуть что, сразу бежал в Московский энергетический институт. Теперь ты, Ильич. Аналогия полная. Кандидат наук, а получал гроши. Я выезжал за счет организаторских, ты за счет чуть-чуть лучших знаний, а в целом мы - 'так себе'. Эх, Ильич. Разве не ясно, что родись мы в этом времени, так и была бы нам грош цена.

- Ясно-то, ясно, но так хотелось спасти Россию, стать сильным и дарить.

- Ну, в этом нет ничего нового. Это так легко. Вот только боятся люди данайцев. Не хотят они получать дары, хоть тресни. А что тебя так разволновала реакция Попова на полицаев?

- Тут такое дело...- Ильич на мгновенье примолк, сжался, как перед прыжком в ледяную воду.

- Я недавно Ивану Филипповичу обронил, что Николай второй воспитанный и незлобивый человек, а он на меня так странно глянул и ответил, что, мол, да, воспитанный и просвещенный монарх, сам же перестал на меня смотреть.

Мишенин замер, вспоминая, какую он ощутил к себе холодность со стороны Усагина.

Борис! - в голосе Мишенина прозвучали истеричные нотки. - Он, прощаясь, не подал мне руки! Я же видел, он специально взял промасленную деталь своего насоса и говорит: извините, руки грязные, а сам в сторону смотрит. А сегодня Попов нас открыто презирал.

Мишенин горестно взмахнул рукой, будто пытаясь защититься.

- Ты не думай, я все понимаю. Монархии себя изжили, они неповоротливы и потому уступают место буржуазным республикам, но дома я даже представить себе не мог, как здесь все это выглядит. В этом есть что-то противоестественное

Борис, вслушиваясь в интонации, догадался, что под 'противоестественным' Ильич подразумевал реакцию общества. Федотову было любопытно наблюдать, как по мере вживания в этот мир меняются представления Ильича. Появились первые более-менее трезвые оценки, но и старые догмы сидели крепко.

- Владимир Ильич, а ты читал 'Красное колесо'?

- Ну конечно, каждый интеллигентный человек читал Солженицына, - в голосе отчетливо прозвучала надменность.

- А ты попытайся восстановить в памяти написанное.

- Борис Степанович, но он же ненавидел коммунистов! - опешил Мишенин.

- Так и отлично! Тебе, возможно, покажется странным услышать от меня, но я действительно считаю, что Александр Исаевич ни полслова не солгал. Он с исключительной точностью описал реакцию российского общества на эту действительность и на батюшку-царя. Что касательно стенаний великого писателя земли русской, так это у него от гангрены ума.

- Не любишь ты его.

Было непонятно, кого Мишенин имеет в виду - царя или Солженицына.

- Так за что же любить дурашку? Ты скажи, кто теперь читает этого великого 'пейсателя'? Вот то-то же. Пустышкой оказался.

- Так почему его читали раньше? - тут же взъершился Доцент.

- Почему, почему. Ты, Ильич, сам думай, только без дури. Заодно догадаешься, отчего такие великие плодились, как глисты у шелудивого пса.

Оба замолчали, размышляя каждый о своем. Мишенин продолжал мысленно спорить с Борисом, а Федотов думал об удивительной схожести реакций здешнего общества и общества их века.

Борис, будто споткнувшись, замер.

- Ильич! Есть мысль! Настоящая! - воскликнул с подъемом Федотов.

Повернувшись к математику, повторяясь и в скороговорке путая слова, он продолжил:

- Ильич, ты же умный человек. Ты на бумаге отрази все, к чему призывала интеллигенция в СССР и здешняя? Вовка, это же уникальный шанс! Мы же знаем, что было у нас, а сейчас видим, что происходит здесь. Черт побери, ты представь себе! Мы запишем все, к чему призывали наши демократы и тутошние. Потом мы запишем, что произошло здесь и что происходило у нас. Вова, самое главное, в таком случае не останется тумана ангажированных историков. В итоге получим реальное исторические исследование. Вова, да ведь на этом основании можно будет выявить сходства и различия психотипа нашего и здешнего демократов!