Лунный камень - Уилки Коллинз

Его великолепная голова опустилась на грудь, и он с отчаянием отказался от разрешения нравственной проблемы.

Я была глубоко тронута. Болезнь (если я могу говорить как духовный врач) стала для меня ясна как день. Все мы по опыту знаем, что люди с высокими способностями часто опускаются до уровня самых ограниченных людей, окружающих их. Без сомнения, цель мудрого провидения заключается в том, чтобы напомнить великим мира сего, что и они смертны и что власть, давшая им их величие, может также и отнять его. Теперь, как мне кажется, читателю легко различить в печальных поступках милого мистера Годфри, — которых я была невидимой свидетельницей, — одно из таких полезных унижений.

Я изложила ему свой взгляд в простых и сестринских словах. На его радость приятно было смотреть. Он прижимал к губам попеременно то ту, то другую мою руку. Взволнованная торжеством при мысли, что он вернется к нам, я позволила ему делать, что он хочет, с моими руками. Я зажмурила глаза. В экстазе духовного самозабвения я опустила голову на его плечо. Через минуту я, конечно, упала бы в обморок на его руки, если бы шум внешнего мира не заставил меня опомниться. Противное звяканье ножей и вилок послышалось за дверьми — лакей пришел накрывать стол для завтрака. Мистер Годфри вскочил и взглянул на часы, стоявшие на камине.

— Как летит время, когда я с вами! — воскликнул он. — Я опоздаю к поезду.

Я осмелилась спросить у него, почему он так торопится вернуться в Лондон. Его ответ напомнил мне о семейных затруднениях, которым еще предстояло наступить.

— Я получил письмо от отца, — сказал он. — Дела принуждают его ехать из Фризинголла в Лондон сегодня, и он намерен приехать сюда или сегодня вечером, или завтра утром. Необходимо поставить его в известность о том, что случилось между Рэчел и мною.

С этими словами он поспешил уйти. Точно так же торопясь, я побежала наверх — успокоиться в своей комнате до того, как встречусь с тетушкой Эблуайт и Рэчел за завтраком.

Мне хорошо известно, что все оскверняющее мнение света обвинило мистера Годфри в том, что он по каким-то своим соображениям освободил Рэчел от данного ею слова при первом же удобном случае, который она подала ему. До ушей моих дошло также, что его нетерпеливое желание восстановить себя в моих глазах было приписано некоторыми лицами корыстолюбивому намерению примириться (через меня) с одной почтенной дамой, членом «Комитета материнского попечительства», обильно одаренной благами мира сего и бывшей моим кротким и возлюбленным другом. Я упоминаю об этих гнусных сплетнях только для того, чтобы объявить, что они никогда не имели ни малейшего влияния на мою душу.

Я сошла в столовую, с нетерпением желая видеть, как подействовал на Рэчел разрыв с женихом.

Мне показалось (но, признаюсь, я плохой судья в подобных вещах), что полученная ею свобода вернула ее к прежним мыслям о другом человеке, которого она любила, и что она злилась на себя за то, что не могла преодолеть чувства, которого в душе стыдилась. Кто был этот человек? Я догадывалась, но бесполезно было тратить время на пустые догадки. Если мне удастся обратить ее, она, разумеется, не будет иметь тайн от меня. Я услышу все об этом человеке, я услышу все и о Лунном камне. Если бы даже у меня не было высшей цели довести ее до высоты духовного сознания, одного только желания освободить ее душу от этих греховных тайн было бы достаточно, чтобы поощрить меня действовать дальше.

Днем тетушка Эблуайт делала моцион в кресле для больных. Рэчел сопровождала ее.

— Хотелось бы мне самой тащить это кресло, — беспокойно произнесла она, — хотелось бы мне утомить себя до такой степени, чтобы свалиться!

Ее состояние не изменилось и к вечеру. Я нашла в одном из драгоценных изданий моего друга — «Житие, послания и труды мисс Джен-Анн Стампер», сорок пятое издание — места, чудесно подходившие к данному положению Рэчел. Но, когда я предложила ей прочесть их, она отошла от меня к фортепьяно. Как же мало она знала серьезных людей, если могла подумать, что мое терпение так быстро истощится! Я оставила при себе мисс Джен Стампер и ожидала событий с неизменным упованием на будущее.

Старик Эблуайт в этот вечер не приехал. Но я знала, какое значение этот алчный мирянин приписывает браку своего сына с мисс Вериндер, и была твердо уверена, что (как бы ни мешал этому мистер Годфри) мы увидим его на следующий день.

И действительно, на следующий день, как я и предвидела, тетушке Эблуайт, насколько позволила ей ее природа, пришлось выказать нечто вроде удивления при внезапном появлении мужа. Не успел он пробыть в доме и минуты, как вслед за ним явилось, к моему великому удивлению, неожиданное и запутанное обстоятельство в виде мистера Бреффа.

Не помню, чтобы когда-нибудь присутствие стряпчего было мне более неприятно, нежели в эту минуту. Он, по-видимому, приготовился к военным действиям.

— Какой приятный сюрприз, сэр! — сказал мистер Эблуайт, обращаясь к мистеру Бреффу с обманчивой вежливостью. — Когда я выходил вчера из вашей конторы, я не ожидал иметь честь видеть вас в Брайтоне сегодня.

— После вашего ухода я мысленно перебрал весь наш разговор, — ответил мистер Брефф, — и мне пришло в голову, что, может быть, я буду здесь полезен. Я едва успел к поезду и не видел, в каком вагоне вы ехали.

Дав это объяснение, он сел возле Рэчел. Я скромно удалилась в угол, с мисс Джен-Анн Стампер на коленях на всякий случай. Тетушка сидела у окна, по обыкновению спокойно обмахиваясь веером. Мистер Эблуайт стоял посреди комнаты; его плешь была краснее обычного, когда он самым дружелюбным образом обратился к племяннице.

— Милая Рэчел, — сказал он, — я узнал от Годфри нечто очень странное. Я приехал сюда выяснить, в чем дело. В этом доме у вас есть своя собственная гостиная. Проводите меня туда.

Рэчел не пошевелилась. Решилась ли она довести дело до кризиса или ее побудил какой-нибудь секретный знак мистера Бреффа, не могу сказать. Только она отказалась проводить старика Эблуайта в свою гостиную.

— Все, что вы хотите сказать мне, — ответила она, — можно сказать здесь, в присутствии моих родственниц и (она посмотрела на мистера Бреффа) верного старого друга моей матери.

— Как хотите, дружок, — ответил покладистый мистер Эблуайт.

Он сел и продолжал:

— Несколько недель назад сын уведомил меня, что мисс Вериндер дала ему слово выйти за него. Может ли быть, Рэчел, что он не так вас понял или нафантазировал?

— Конечно, нет, — ответила она. — Я дала слово выйти за него.

— Очень откровенный ответ, — сказал мистер Эблуайт, — и самый удовлетворительный! В том, что случилось несколько недель назад, Годфри, значит, не ошибся. По-видимому, он ошибся в том, что произошло вчера. Понимаю. Вы с ним просто поссорились, как ссорятся влюбленные, и мой сумасбродный сын принял это серьезно. Ах, в его лета я был сообразительней!

Греховная природа нашей праматери Евы пробудилась в Рэчел, и она начала горячиться.

— Постараемся понять друг друга, мистер Эблуайт, — сказала она. — Вчера между вашим сыном и мной ничего похожего на ссору не произошло. Если он вам сказал, что я просила его вернуть мне слово и что он на это согласился, — он сказал вам правду.

Подобно термометру, показывающему повышение температуры, цвет плешины мистера Эблуайта доказал, что он начинает сердиться. Лицо его было любезнее прежнего, но и без того красная макушка стала еще краснее.

— Полно, полно, душа моя! — произнес он самым успокоительным тоном. — Не сердитесь и не будьте жестоки к бедному Годфри. Он, верно, сказал что-нибудь некстати. Он с детства такой неловкий, но намерения у него хорошие, Рэчел, намерения хорошие!

— Мистер Эблуайт, я или неясно выразилась, или вы нарочно не понимаете меня. Разрыв между вашим сыном и мной решен раз и навсегда, мы останемся на всю жизнь кузенами, и никем больше. Достаточно ли это ясно?

Она произнесла это таким тоном, что не понять ее было невозможно даже старику Эблуайту. Термометр повысился еще на градус, а голос, когда он опять заговорил, перестал быть голосом, подобающим человеку, известному своим добродушием.

— Стало быть, я должен понять, — сказал он, — что у вас с ним все кончено?

— Именно так, мистер Эблуайт.

— И я также должен понять, что предложение разрыва исходило от вас?

— Вначале от меня. Но, как я вам сказала, с согласия и одобрения вашего сына.

Ртуть в термометре поднялась на самый верх, красная макушка побагровела.

— Сын мой — малодушный трус! — вскричал в ярости старый грешник. — Я сам как отец, — а не ради него, — хочу знать, мисс Вериндер, что смущает вас в поведении мистера Годфри Эблуайта?

Тут в первый раз вмешался мистер Брефф.

— Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, — сказал он Рэчел.