Протяжение точки - Андрей Балдин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще с именем Александр происходит некая загадочная «грамматическая» игра [51]. Южная ссылка началась как «физическое» разделение Александра I и Александра Пушкина; был в столице один Александр, рядом с ним другой — до определенного момента две эти буквы «А» совпадали географически. Но вот случился судьбоносный разрыв; имя Александр «разделилось». И ощутимо поменялся сокровенный русский чертеж. Одна буква «А» осталась в столице, в центре чертежа, другая отправилась вниз, на периферию, на южный его предел. Чертеж раздвинулся, разорвался, обнаружил показательную пустоту.
Это не просто игра букв: таково было начало разделения двух «царских» сюжетов, за которыми мы будем следить далее со всем вниманием. Уже для современников южная ссылка Пушкина была действием заметным и в общественном плане знаменательным [52]. Царь и поэт (царь букв) хорошо друг друга знали; царь сослал поэта — отправил по вертикали сверху вниз. Это действие составило символ: начались другие времена, вступают в силу правила новой «геометрии». Послевоенная эпоха, на которой еще сказывался отсвет победы 1812 года, заканчивалась; бытие убыло до будней, праздник победы остался за спиной.
Многое можно разглядеть в рисунке того времени, глядя на летящего в карете Александра, отпавшего от Александра.
Только теперь, сию секунду вокруг него нет ничего: обочины дороги пусты.
Смотреть не на что: белорусская дорога проложена недавно. Движение коляски, ввиду однообразия той просеки, которая только называется дорогой, совершенно незаметно. Коляска «неподвижна», не едет никуда — или едет в «никуда» — только качается, борта ее трясутся, более ничего. Пассажиры, Александр и его слуга, Никита Козлов качаются, трясутся, бьются, один в отчаянии, другой во сне.
Унылая дорога; она не обросла еще веселящими глаз деталями — писанными вохрой деревнями, петухами из линючего шелка, одинаково фарфоровыми колокольнями и бабами, стоящими у всякого поворота, точно солдат на посту, с ладонью у глаз. Вместо них мимо окон, мимо Пушкина летят пустота и ничто. Сменяют друг друга свежепоставленные столбы, однообразием своим отменяющие пройденное расстояние; просеки прямы, ровные стены леса еще несут на себе следы пилы и топора.
Пологая равнина не различает на себе дороги, пейзаж не обратился к ней лицом.
II
В этом исследовании нужно внимательно различать дороги. Мало того, что они в России очень разны; бог бы с ним, это повод для статистического опуса. Нас интересует аспект «оптический»: не дорога, но грань, соединяющая или разделяющая дробные русские миры. Вот и пейзаж: он либо дорогой связан, либо разрезан (этот разрезан). Это разные сюжеты, в них по-разному разворачивается драма: соревнования русской плотности с русской пустотой.
Еще важнее: оглядываясь в историю, мы наблюдаем определенно, что на «атомарном» (царское ядро и периферия) чертеже империи дороги в самом деле составляют линии судеб. А также — иерархические связи, направления для полета искр (чувств), проходы во времени, по которым мы следим наше будущее.
Будущее ссыльного поэта более или менее известно. Эта долгая дорога, что началась в мае 1820 года как вертикальная стрела, спускающаяся по карте, для Пушкина — важнейшая из всех. Она сделает немало петель и в итоге приведет его прямо в центр интересующего нас события: по ней он теперь катится (к новому слову), точно бильярдный шар в лузу.
Пока эта линия пуста, до-событийна. И — нет у Александра слов для описания этой дороги. Казенный тракт, легший по прямой среди унылых елей и осин, так нем, что заразил немотой самого Пушкина. Тогда он не выжал из себя ни одного дорожного слова, что добавило ему лишних мучений [53].
Многое можно прочитать по строке-дороге, если понять, что она не просто тракт, но линия на чертеже (слова), что она отражена в «зеркале» языка и существует в особом его пространстве. В этом пространстве — слова и сознания — она грань, складывающая или вычитающая миры.
Эта — сплошное вычитание; в поездке по ней жизнь убывает, рассыпается на одинаковые, «нулевые» дни, которые не означают никакого движения, а только пустое качание и тряску на одном месте.
* * *В самом деле, дорога — важнейший элемент русского метафизического чертежа. Можно (пока несчастный ссыльный качается в коляске и молчит) порассуждать о том, что такое наша история в свете эволюции дорог. И вообще: что она такое как эволюция пространства, если принять дорогу как грань постепенно раскладывающегося русского ментального пространства.
История, если понимать ее как учебник ментальной геометрии (историю роста национального сознания), может быть прочитана через перемены в значении и состоянии дорог.
Петр, насаждая на Руси европейское пространство, в большей мере проектировал, грезил, выставляя на ее белой плоскости некие исходные точки (первая из них — Петербург, до того мы отмечали Таганрог, как его южный опорный пункт, но история прошлась по нему ластиком). Екатерина принялась соединять петровские точки линиями. То есть: царствие Петра было для новой России «точечно» (начально), царствие Екатерины — «линеарно». В ее эпоху дороги были линиями складок, по которым постепенно разворачивалась русская карта.
Далее, согласно нашему учебнику геометрии, должна была наступить эпоха «плоскости»: пересечения дорог сообщают стране второе измерение — ее двумерная карта ложится гладко, страна равномерно раскладывается в сознании ее жителей. Такова ментальная геометрия-география: ее процессы закономерны и последовательны. История страны скрыто содержит эту последовательность, ее только нужно расшифровать в терминах пространства.
Так прибывали в России «немецкие» (романовские) измерения, так, шаг за шагом, страна приобщалась к просвещенному пространству Европы.
Итак, эра «плоскости»: это и есть стереометрическое содержание эпохи Александра. Тогда по екатерининским «линиям» раскладывалась русская карта. Дороги «обрастали» все новыми освоенными территориями.
Занятно то, что это заливание страны бумажной плоскостью совпало с революционным ростом русской литературы. Как будто Россия раскатывалась нашим писателям под перо.
Поэтому с точки зрения метафизического литературоведения (вот еще наука, термины которой столь длинны, что по ним впору ездить в повозке) так важны были дороги, коммуникации сознания, так важен был знак, плюс или минус, с которым они укладывались в голове сочинителя. Мир, как ментальный ландшафт, собирался или распадался по линиям дорог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});