Компромат на кардинала - Елена Арсеньева

– Что слышали. Ладно, дайте встать человеку. Документы у вас есть какие-нибудь?

Федор выпрямился, чуть морщась и касаясь рассеченной губы. Командир тоже сморщился, видимо, от сочувствия и неловкости за топорную работу подчиненных, и Тоне показалось, будто бы лицо Федора отразилось в очень красивом зеркале. Потом по оригиналу и отражению промелькнули усмешки, Федор махнул рукой: чепуха, мол!

– Документы у меня действительно наверху. В 24-й квартире. Я выскочил впопыхах. Кстати, там же и пистолет, и разрешение на ношение личного оружия.

– Какие у вас мысли насчет этого самого заказняка?

Взгляд Федора на миг скользнул к Тоне, потом вернулся – светлый-светлый, невинный-невинный! – к командиру:

– Абсолютный бред. Разбирайтесь с господином Бараниным, какие у него там проблемы, кому осколок его уха понадобился, а ни меня, ни Антонину Никитичну в это не впутывайте.

Голос Федора звучал очень убедительно. Виталя, видимо, был уже в последнем градусе возмущения: ничего не слышал, не видел, не воспринимал. И молчал.

– Короче, никакой это не заказняк, а висяк, – спокойно констатировал командир. – Вполне возможно, просто шпана баловалась какая-то. Так и запишем. А теперь проверим документики.

Поднялись в квартиру с командиром и еще двумя серыми парнями. Документы проверили у всех: у Федора, у Тони и у пистолета. Этот последний вдобавок понянчили на трех опытных ладонях: «Ого! Не слабая «беретка»!» Потом командир записал все данные (на всякий пожарный случай) и выразился в том смысле, что разное в жизни бывает, сердца бы на него не держали.

Федор кивнул. Тоня тоже.

Воины откозыряли и двинулись было к дверям, но Федор шагнул следом:

– Одну минуточку. Мы тоже идем.

Схватил в охапку куртку, Тоню – под руку. Спохватился:

– Ах да! Где туфельки Катины? И все прочее танцевальное?

По счастью, вещички, приготовленные для обольщения «дяди Сережи», лежали в специальной сумочке – осталось только прихватить их. Федор, словно ощущая общее омоновское недоумение, счел нужным пояснить:

– Это для бальных танцев. Мы за девочкой едем. У тети девочка.

Спустились во двор под прикрытием трех серых удальцов. Витали уже не было; однако отсутствие его объяснилось очень просто: «Гражданин пострадавший отправился в травмпункт на такси». Гены тоже, по счастью, не было видно.

Федор открыл Тоне дверцу «Ауди», помог сесть, захлопнул дверцу, двинулся обходить машину, но по пути наклонился, что-то поднял и сунул в карман. Сел за руль, махнул командиру.

Вывернули за угол – и сразу начали наматывать не меньше трех кругов вокруг площади Горького, причем Федор ничего не объяснял, а только смотрел, казалось, во все три зеркальца сразу. Потом рванул по улице Новой в сторону Ильинской, прошмыгнул проулком до Малой Ямской, постоял в каком-то «кармане», озираясь…

Тоня сидела сжавшись, как замерзший воробей. Трясло ее ощутимо, слезы были рядом. Хорошо, что Федор был слишком занят своими манипуляциями, ничего не говорил. Вообще словно забыл о ней. Нет, вот вспомнил: вынул что-то из кармана, перебросил Тоне на колени. Вспорхнул прямоугольник плотной бумаги, на миг замер вертикально, потом лег.

Карта! Уже знакомая карта! Папесса Иоанна!

Зачем Федор опять ее показал? Тоня брезгливо подобрала коленки, карта соскользнула на пол.

Федор покосился мрачновато:

– Думаешь, это та самая, которую я подобрал сегодня в сквере? Нетушки. Та – вот она.

Сунул руку в нагрудный карман, показал еще один точно такой же плотный прямоугольник. На эту хищную, носатую физиономию под папской тиарой Тоня уже смотреть не могла!

– А эту, номер два, я поднял во дворе. Помнишь, омоновец нашел что-то за трансформаторной будкой вместо гильзы? Командир ее так небрежно – щелк! – по ветру, а у меня чуть сердце не выпрыгнуло. Сидел, сидел он там, за будкой, не ошибся твой сосед-алик! Вон, уже и карта приготовлена была, визитная карточка фирмы, так сказать, а как увидел этот снайпер хренов, что задел не того, что по тебе промазал, сразу ноги сделал, про карту и забыл.

– Ты что, хочешь сказать, что это в меня стреляли? – Тоня с усилием разомкнула пересохшие губы.

– Не хочу, но приходится, – кивнул Федор. – В тебя. То есть за квартирой твоей следили, возвращаться туда нельзя.

– А если за нами и сейчас следят, мы что, к тете Люсе их приведем?!

– Не следят, но ты права: туда ехать совершенно ни к чему.

Он достал из кармана куртки мобильник, набрал номер:

– Тетушка? Привет. Не разбудил еще? Разбудил? Ну прости, что-то ты рано сегодня укачалась. Как там дела? А ребенок как? Спит давно? Ну и классно. Утром ее не буди, как проснется, так и проснется. Не надо ей завтра в садик соваться, как бы чего не вышло. Мы часикам к одиннадцати подскочим, еды привезем. Не надо? Полно всего? Хорошо. Тогда сама нянчись с дитем. Скажи, амуницию ее мы забрали, завтра привезем. На машине ее на танцы доставим, скажешь, хорошо? Если какие сложности, звони ко мне по городскому, а лучше на сотовый. Спокойной ночки? Отлично, передам. И тебе от нее. Чего?! – Он тихонько хохотнул. – Спасибо на добром слове.

Убрал телефон.

– Тебе от тетушки привет, поняла, да? Я взял на себя смелость…

– Правильно сделал. Катя спит?

– Ну да.

– А мы сейчас куда едем? – При этих словах Тоне показалось, будто в кабине зазвенело что-то – как туго натянутая струна. Да ведь это ее голос так звенит – от волнения!

Федор покосился на нее, выворачиваясь из «кармана», повел машину к повороту вниз, на Рождественку:

– Ко мне едем. В Подновье.

– Да оно же вроде на горе.

– Поднимемся подальше, там хорошая дорога. Внизу вся набережная сейчас свободная, долетим как стрела. Я люблю тут гонять по ночам.

Показалось или в голосе его – холодное спокойствие, а вернее, равнодушие? А как же… а то, что он говорил раньше? Все. Кончено все. Все кончено… Зачем же тогда везти ее в Подновье? А, ну да, из милосердия. Из человеколюбия. Вдобавок, они, может быть, все-таки родственники. А родственники должны помогать друг другу! Впрочем, на уровне Адама и Евы все люди родственники. И что? Много вы дождались взаимной помощи?

– Знаешь, что мне тетушка напоследок сказала? – спросил вдруг Федор с тем же странным выражением.

– Откуда ж мне знать?

– Совет да любовь.

– Что-о? – Тоня чуть не поперхнулась. – Почему?..

– Почему?

– Почему она так уверена, что это будет, ну, совет да…

– Да любовь, – подсказал Федор. – А ты что, уже не уверена?

– Я не знаю, – смятенно забормотала Тоня, – я думала, ты обиделся, там, во дворе, когда я кричала, что ты Виталика… я думала, ты его… извини!

– А чего на правду обижаться? – буднично пожал плечами Федор.

– Как? Что?!

– Хоть я и не стрелял в него – чисто физически не мог исхитриться! – но убить, если честно, очень хотелось. Своими руками. Кстати, не исключено, еще и придется. У вас развод-то оформлен или как?

– Давно уже.

– Ага! – оживился Федор. – Значит, Виталика убивать не понадобится? Значит, ты свободная женщина?

– Ну да.

– То есть тебя можно хоть завтра в церковь тащить?

– Как в церковь? Зачем?

– Угадай с трех раз. Венчаться, зачем еще. Браки-то ведь совершаются не где-нибудь, а на небесах!

Тоня тупо глядела на летящую под колеса дорогу, серо-желтую в свете фонарей. Впереди, в черноте ночи, маячили поздние огоньки на высоком берегу. Как будто созвездия в небесах. В тех самых, где совершаются браки.

Она невольно выпрямилась, вскинула голову. Подобралась – то ли от страха, то ли… не знала, что это такое творится с ней.

– Значит, ты на меня не обиделся? – спросила она, лишь бы что-нибудь спросить.

– Сказать, чего я всю жизнь боялся? – проговорил Федор, сидя строго и прямо, словно подражал Тоне. – Что вот женюсь когда-нибудь, а жена глупые вопросы будет задавать. Кошмар, да, как это выдержать? А теперь знаешь о чем думаю? Что я это как-нибудь переживу…

Глава 40

ВИСК

Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года

– Отец мой…

– Джироламо! Porca miséria!55 Иногда мне хочется убить тебя!

– Иногда мне самому себя хочется убить, отец мой. Поскольку больше никого последнее время не удается, а я самый доступный объект.

– Следует ли твои слова понимать так, что акция вновь не удалась?

– Увы…

– И возможность была вполне реальная?

– Более чем. Неизвестно, когда снова представится такая же. Но тут бог явно отвратился от нас. Мало того, что мы упустили эту женщину, – жертвой едва не пал совершенно безвинный человек. По счастью, вреда ему почти не причинили.

– Во всем надо видеть промысел божий. Во всем, и даже в неудачах. Как известно, все временное преходяще и смертно; и оно само, и то, что его окружает, полно грусти, печали и тяготы и всяческим подвергается опасностям, которые нас неминуемо подстерегли бы и которых мы, в сей временной жизни пребывающие и составляющие ее часть, не властны были бы предотвратить и избежать, когда бы господь по великой милости своей не посылал нам сил и не наделял нас прозорливостью. Что я слышу? Ты смеешься?