Посредник - Ник Перумов

Да! Вот оно – не говори с ними!

Пальцы Саши продолжали затейливый танец на шлемном экране. Он обливался потом в своем летном комбинезоне – и молчал.

“Ты слышишь меня, – с прежней мягкой интонацией продолжал голос. – Но даже если ты не ответишь мне ни единым словом, сказанное мной все равно останется в твоей памяти. Тебе не спрятаться и не отмахнуться. Отчего ты упорствуешь?”

Удачный Сашин выстрел разложил на атомы жжаргский истребитель, безоглядно погнавшийся за одной из спасательных капсул “Изяслава”.

“Что х, будем считать это твоим ответом, – заключил голос. – Но помни – там, за Порогом, для тебя все равно ничего не будет. Ни Света, ни Тьмы, ни даже Сумерек. Только Ничто. Полное, абсолютное, вечное Ничто”.

“Я, наверное, брежу!” – мелькнула предательская мысль, и вражий голос тотчас ухватился за нее, как за соломинку.

“Точно. Бредишь. Ты полагаешь, что сидишь сейчас в кабине космического штурмовика, что в окружающем тебя пространстве горят и гибнут русские корабли, с русскими матросами и офицерами, с двуглавыми орлами и андреевскими флагами в кают-компаниях? Отнюдь нет. Ты лежишь на узкой койке в душном кабинете рядом со странным аппаратом, и все, что тебе грезится, – не более чем тонкая игра концентраций нейромедиаторов в твоих синапсах и электрических импульсов в сети аксонов…”

“Стоп! Я ведь и слов-то таких не знаю! – внезапно обретя силы, выпалил Саша, словно бы в лицо незримому собеседнику.

Точно. Как он мог не догадаться раньше? Не знает он, что такое “нейромедиатор”, “синапс” или там “аксон”. Значит, тот, кто говорит сейчас с ним, существует независимо от его сознания – ух! эк завернул-то! Ну, короче, ясно – раз я сам таких слов произнести не мог, значит, их в меня впихнули извне. Кто, как, почему – уже не важно. Впихнули. И все тут. А это, в свою очередь, значит – есть те, кому что-то от меня нужно, причем нужно именно в этом мире, не на Земле…

Голос замолк, словно смутившись.

Но если в этом мире кто-то может говорить с ним, Сашей Самойловым, вне зависимости от его, Саши, мыслей и познаний – значит… Значит, горящие корабли и гибнущие люди – это всерьез.

Точно заправский истребитель, “Валдай” завалился на крыло, выходя в хвост очередному жжаргу.

Спасательные капсулы с “Изяслава” подбирали “Грозящий” и “Порывистый”. И, как всегда, когда кого-то спасаешь, зачастую гибнешь сам. Поневоле застопорив ход, эсминцы превратились в отличные мишени для орудий жжаргских линкоров. Получив по нескольку попаданий, израненные, они выходили из боя – каждый нес почти вдвое больше людей, чем полагалось по боевому расписанию. Михеев приказал им отступить.

Черные оплавленные пятна разукрасили уже и корпус “Ташкента”, но лидер пока не сдавался, его огонь не слабел. Правда, все, что он мог сделать, – удержать жжаргов на некотором расстоянии. “Конго” и “Цукубо” разметали “Валдаев”, словно медведи пчел. Прицельные линии легли на “Ужасный”.

Конец доблестно сражавшегося корабля был страшен. Корпус взорвался изнутри, из огненного облака не вырвалась ни одна спасательная капсула.

Бой был проигран, проигран окончательно и бесповоротно. В строю остались только “Ташкент”, три “брата” “Изяслава” да “Беспокойный”, уже получивший тяжелые повреждения. На русских кораблях кончались ракеты. Обречены были и “Валдай” – их корабль-матка давно погиб.

Продолжая стрелять, Саша в то же время отчаянно пытался дотянуться мыслью до подмоги. Ведь должна же она появиться! В системе этого мира должен найтись противовес жжаргам, кем бы они ни были!

Пространство тут черно, как и ночное небо Земли. Люди ходят на двух ногах и говорят по-русски. Здесь есть Россия. Есть Санкт-Петербург. И есть рука, обронившая в почтовый ящик странное письмо, надушенное столь же странными духами.

“Ты хочешь, чтобы говорящие одинаково с тобой победили? Тебе так важны эти игрушки – хорошо. Нет ничего невозможного. Но тебе придется заплатить”.

О, этот мягкий голос!

Не говорить с ним!

…Весь в огне, отчаянно отстреливает спасательные шлюпки “Беспокойный”. Все, конец.

“Чего ты хочешь?”

“О, ты даже не спрашиваешь, кто я? Господь Бог или, быть может, дьявол? Так говорят у вас, по-моему?”

“Чего ты хочешь?” – в душе Саши поднималась холодная злость. Кипящий на его экране бой медленно затягивала серая пелена. А там, за ней, за этой пеленой, угадывалось какое-то существо, или нет, не существо – скорее Сущность. У Сани не хватало слов, чтобы описать увиденное – или, скорее, прочувствованное. На миг ему показалось, что письмо в кармане раскалилось.

“Всего”, – лаконично ответила Сущность, и тут Саша Самойлов, далеко не самого робкого десятка, попадавший в настоящие шторма, когда тонули избитые волнами суда, понял, что сердце его сию же секунду остановится от ужаса.

Словно чья-то громадная рука поставила его на самом краю бездонной пропасти, в которой гасли свет, движение и жизнь. Словно чьи-то холодные губы зашептали на ухо слова, смысл которых был один – смерть. Словно на миг задрожала та завеса, оттолкнуть которую так стремится каждый из нас – оттолкнуть и заглянуть ТУДА.

Саша был один на один с серым, непроглядным Ничто. Не конкретный враг, в которого можно стрелять и которого можно убить. Серая пелена перед глазами и леденящий ужас. На него надвигалось нечто настолько могущественное, что все ему оставшееся исчерпывалось коротким списком из одного пункта – как можно скорее покончить с собой. Как с опустевшего киноэкрана, исчезли сцепившиеся в смертельной схватке русская и жжаргская эскадры. Саша летел прямо в это серое Ничто – летел, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Мысли стремительно таяли. Воспоминания тоже. “Открой меня!” – просило письмо.

Нет. Вспомни, ведь тебе бывало и хуже. Зимой в Бискайском заливе. Или в Норвежском море. Когда вся команда без устали окалывала лед, каждый вдох обжигал легкие, а черная вода вздыбивалась дикими конями волн. Ты и тогда вполне мог отправиться на дно. Но выдержал. Так неужто спасуешь сейчас? И… и тот жлоб, Виталий, получит Светку – уже навсегда?

– Борт “два ноля пять”…

Это к нам, вяло подумал Саша.

– Самойлов, сзади!

Сашу основательно тряхнуло.

И он странным образом даже обрадовался этой смертельной опасности. Потому что она помогала вырваться из липкого плена серой мути, из затягивающей запредельной мглы, что увидит каждый из нас в свою последнюю минуту. Экран внезапно прояснился, и палец Саши аккуратно накрыл алым светящимся квадратиком подобравшийся сзади жжаргский истребитель.

Еще один.

– Сашка! Блин, е-мое, наши! Лопнуть мне сейчас, наши!

Это орал Рэмбо.

Видать, мысль Сани Самойлова, пронзив толщу здешнего космоса, добралась-таки до противовеса той силе, что перемалывала сейчас Шестую минную дивизию. Из невидимости один за другими возникали хищные, стремительные эсминцы, чем-то похожие на громадных акул, ощетинившиеся лазерами крейсера; громадные линкоры и линейные крейсера. И все прочее, в совокупности именовавшееся Русским Флотом системы “Дзинтарс”.

Юра с вялым интересом глядел на экран. Против обыкновения “Стремительный” не рванулся тотчас же в самое опасное место, а запросил флагмана о приказах. Приказы поступили – прикрывать тылы эскадры, где шли пузатые танкеры и минные транспорты,

от жжаргских истребителей. В другое время Юрий бы наплевал на диспозицию, очертя голову ринувшись в самую гущу схватки. Но это было тогда.

Старпом изумленно воззрился на капитана – “Стремительный” отсиживается в тылу, неслыханное дело! Юрий его взгляд проигнорировал. Что для него теперь эти люди? Пустое место, не больше. Думать нужно в первую голову о себе. А об остальных – в той мере, в коей это необходимо для исполнения его, Юрия, планов. И команда “Стремительного” не играла в этих планах ровным счетом никакой роли. Так что пусть иные лезут под жжаргскую плазму. Здесь, в тылу, намного спокойнее.

– Эй, на “Стремительном”!

– Здесь первый. – Ого, сам Михеев! Интересно, что скажет?

– “Стремительный”-первый, какого рожна ты отираешься около этих тыловых калош?!

– Виноват, товарищ контр-адмирал, персональный приказ флагмана.

– А-а-а… понятно. Приказы, конечно, надо исполнять. Ну не горюй, я сейчас свяжусь с Рождественским, у него сторожевиков и так хватает…

Ага. Больно надо ему, Юрию, порцайку плазмы в грызло огрести.

– Есть, товарищ контр-адмирал.

Уф, свалил со связи, старый козел. Сам разбирайся со своими жжаргами. У меня сейчас иная задача. Выжить. Для того, чтобы избавиться от “Стремительного”, момент не слишком подходящий. Кое-кому это точно не понравится – эсминец погиб, а его командир жив.

“Наварин” и “Чесма”, развив ход до полного, отрезали жжаргским линкорам путь к отступлению. “Нагнут” и “Полтава” шли в лоб, доведя интенсивность огня до предела. Тяжелые крейсера “Рюрик”, “Россия”, “Громобой” и “Боян” в некотором отдалении добивали эсминцы жжаргов, дерзнувшие преградить им путь. Любому мало-мальски знающему командиру было ясно, что Рождественский выиграл этот бой – не в последнюю очередь благодаря численному перевесу.