Умереть снова - Тесс Герритсен

– Это Эллиот Готт, – говорит Риццоли. – Настоящий. Снято в Бостоне шесть лет назад перед посадкой в самолет.

Я разглядываю черты его лица, кудрявые волосы, форму черепа.

– Он так похож на…

– На Алана Роудса. Вероятно, потому Роудс и выбрал его в качестве жертвы. Он нашел похожего человека и выдал себя за Эллиота Готта. Знакомясь с Сильвией и Вивиан в ночном клубе в Кейптауне, он представился уже как Готт. Он воспользовался паспортом и кредитными карточками Эллиота, заказывая билет в Ботсвану.

Там-то я с ним и познакомилась. Помню день, когда впервые увидела человека, назвавшегося Эллиотом. Это было в малом терминале аэропорта в Мауне, где мы всемером ждали посадки на рейс в дельту. Помню, что побаивалась лететь на таком маленьком самолете. Помню, как Ричард сетовал, что я, мол, не прониклась духом приключения, удивлялся, почему я не могу смотреть на это веселее, подобно хорошеньким блондинкам, хихикавшим на скамье. О первой встрече с Эллиотом я не помню почти ничего, потому что полностью была сосредоточена на Ричарде. На том, что теряю его. На том, что он пресытился мной. Это сафари было моей последней отчаянной попыткой спасти то, что было между нами, и я почти не обращала внимания на неловкого человека, который обхаживал блондинок.

Риццоли показывает следующую фотографию. Это селфи, снятое на борту самолета. Настоящий Эллиот улыбается с сиденья, а его соседка приветственно поднимает на камеру бокал с вином.

– Это фотографии, сделанные на сотовый. Эллиот отправил их по электронной почте своей подружке Джоди. Это ежедневная хроника того, что он видел и с кем встречался, – говорит Риццоли. – У нас нет текста, сопровождавшего фотографии, но это документальные свидетельства его путешествия. И наснимал он их немало.

Она показывает следующие фотографии: Эллиот ест на борту самолета, солнце восходит за иллюминатором. Еще одно селфи: он с глуповатой ухмылкой свешивается в проход, чтобы показать кабину у себя за спиной. Но на этот раз я смотрю не на Эллиота, а на человека, сидящего рядом с ним, его лицо хорошо видно.

Алан Роудс.

– Они летели одним рейсом, – говорит Риццоли. – Там, в самолете, наверно, и познакомились. А может быть, еще раньше – в Бостоне. Но вот что нам точно известно: ко времени прилета Эллиота в Кейптаун у него был друг, с которым он проводил время.

Она кликает еще по одной иконке, и на экране возникает новая фотография. Эллиот и Роудс на Столовой горе.

– Это последняя фотография Эллиота. Джоди Андервуд поместила ее в рамочку и подарила отцу Эллиота. Мы полагаем, она висела в доме Леона, когда Алан Роудс привез туда снежного барса. Леон узнал Роудса по фотографии. Вероятно, спросил, откуда тот знал Эллиота и как они оба оказались в Кейптауне. Позднее Леон сделал несколько телефонных звонков. Первый звонок – Джоди Андервуд, он просил у нее фотографии, присланные Эллиотом. Второй – в Интерпол, пытался связаться с Хенком Андриссеном. Эта фотография стала катализатором всего, что случилось потом: убийство Леона Готта, убийство Джоди Андервуд, может быть, даже смотрительницы зоопарка Дебры Лопес, потому что она, скорее всего, присутствовала во время его разговора с Готтом. Но больше всего Роудс боялся вас.

Я смотрю на экран ноутбука:

– Потому что только я знала, кто из них двоих был на сафари.

Риццоли кивает:

– Он не мог допустить, чтобы вы увидели эти фотографии.

Я не могу больше смотреть на лицо Роудса и отворачиваюсь.

– Джонни, – шепчу я.

Это единственное слово, которое я произношу. Просто «Джонни». Он внезапно возникает перед моим мысленным взором – стоит в лучах света, с рыжеватыми, как львиная грива, волосами. Я помню, как он стоял, твердо упершись ногами в почву, словно дерево в его родной африканской земле. Помню, как просил меня верить ему, говорил, что я должна научиться доверять самой себе. И еще я вспоминаю, как он смотрел на меня у костра, как отблески пламени плясали на его лице. Если бы я только прислушалась к моему сердцу. Если бы вручила свою судьбу человеку, которому хотела верить.

– Теперь вы знаете правду, – мягко говорит доктор Айлз.

– Все могло быть совсем иначе. – Я моргаю, и по моей щеке стекает слеза. – Он изо всех сил пытался сохранить нам жизнь. А мы все обратились против него.

– В некотором роде, Милли, он спас вашу жизнь.

– Как?

– Благодаря Джонни… вашему страху перед ним… вы скрывались в Таус-Ривере, где вас не мог найти Алан Роудс. – Доктор Айлз кидает взгляд на Риццоли. – Пока мы так неудачно не доставили вас в Бостон.

– Наша вина, – признает Риццоли. – Мы думали про другого человека.

И я тоже. Я вспоминаю, как Джонни преследовал меня в ночных кошмарах, хотя его-то мне и не нужно было бояться. Те кошмары теперь отступают. Прошлой ночью я спала лучше, чем когда-либо за последние шесть лет. Монстра больше нет, и это я победила его. Несколько недель назад детектив Риццоли сказала, что для меня это единственный способ снова спать спокойно, и я уверена, что вскоре кошмары навсегда оставят меня.

Джейн закрывает ноутбук:

– Так что завтра можете лететь домой со спокойной душой: все закончилось. Ваш муж наверняка уже соскучился.

Я киваю:

– Крис звонил по три раза на день. Он говорит, там эта история освещалась в новостях.

– Вы вернетесь домой героем, Милли.

– Я счастлива, что возвращаюсь.

– Но прежде… Я подумала, что вы захотите иметь это. – Она залезает в сумку от ноутбука и вытаскивает оттуда большой конверт. – Мне переслал по электронной почте Хенк Андриссен. А я распечатала для вас.

Я открываю конверт и вытаскиваю оттуда фотографию. У меня перехватывает горло, и несколько секунд я не могу произнести ни звука. Могу только смотреть на фотографию Джонни. Он стоит по колено в траве, держа ружье. Солнце золотит его волосы, вокруг глаз морщинки – он готов рассмеяться. Это тот Джонни, в которого я влюбилась, настоящий Джонни, которого на время затмила тень монстра. Вот таким я и должна его помнить: в буше, где был его дом.

– Одна из немногих хороших фотографий, какие удалось найти Хенку. Фотографию сделал другой проводник около восьми лет назад. Я подумала, вам она понравится.

– Как вы узнали?

– Я понимаю, какая сильная травма обнаружить, что все ваши представления о Джонни Постьюмусе оказались неверными. Он заслуживает, чтобы его помнили таким, каким он был на самом деле.

– Да, – говорю я и глажу улыбающееся лицо на фотографии. – Таким я его и буду помнить.

40

Кристофер будет ждать меня в аэропорту. Он возьмет с собой Вайолет, и она почти наверняка будет держать громадный букет цветов. Я окажусь в их объятиях, а потом мы поедем домой в Таус-Ривер, где вечером состоится прием в честь моего возвращения. Крис предупредил меня об этом, так как знает, что я не люблю сюрпризов, да и приемов тоже. Но я чувствую, что наконец пришло время отпраздновать важное событие: я возвращаюсь к жизни. Воссоединяюсь с этим миром.

Крис сказал, что соберется полгорода, потому что всем любопытно. Пока они не прочли эту историю в газетах, мало кто из них знал о моем прошлом или почему я веду затворническую жизнь. Прежде я не могла позволить себе появляться на людях. Теперь они всё знают, и я стала новой знаменитостью нашего городка – обычная мамочка, которая съездила в Америку и победила серийного убийцу.

– Здесь начнется настоящее сумасшествие, – сказал Крис по телефону перед моей посадкой в самолет. – Все время звонят из газеты и с телевидения. Я просил, чтобы нас оставили в покое, но ты должна быть готова ко всему.

Через полчаса мой самолет приземлится в Кейптауне. Эти завершающие минуты полета – последняя возможность для меня побыть наедине с собой. Мы начинаем снижаться, и я в последний раз достаю фотографию.

Шесть лет прошло с того дня, когда я видела его в последний раз. С каждым годом я становлюсь все старше, а Джонни не состарится никогда. Он всегда будет стоять такой прямой и высокий, трава будет шелестеть у его ног, солнце – отражаться в его улыбке. Я думаю обо всем, что могло бы произойти с нами, если б обстоятельства сложились иначе. Возможно, сейчас мы были бы женаты и счастливо жили в нашем сельском домике в буше? Возможно, у наших детей был бы такой же, как у него, пшеничный цвет волос и они росли бы, свободно бегая босиком по траве? Я никогда этого не узнаю, потому что настоящий Джонни упокоился где-то в дельте, его кости стали частью почвы, его атомы рассеялись в земле, которую он любил. В земле, которая была его домом. Все, что у меня есть, – это воспоминания о нем, и я буду хранить их глубоко в сердце. Они принадлежат только мне.

Самолет садится, выруливает к терминалу. Небо сияет голубизной, я знаю, что воздух будет мягкий, с запахом цветов и моря. Я засовываю фотографию Джонни в конверт и прячу в сумочку. Он не будет на виду, но я его никогда не забуду.