Александр Пушкин и его время - Всеволод Иванов

И Арсений стал разматывать из красного платка пакет.

Первое — деньги. Деньги были от Плетнева, из Петербурга, — за вторую главу «Онегина». Пачка писем, среди них казенный синий пакет… От Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии. «Срочно, в собственные руки», — прочитал Пушкин. С треском порвал плотную бумагу. То было письмо шефа жандармов генерала Бенкендорфа: тот ставил поэту на вид, что Пушкин выступает с публичными чтениями своей трагедии «Борис Годунов», и срочно требовал ее себе для просмотра и для доклада его величеству..

«Одно к одному!» — подумал Пушкин. Очевидно, цензура, хоть и царская, уже действовала…

Сидя по-турецки на диване, Пушкин читал письма. «…Мы некогда жили вместе, — писал ему из Кишинева Николай Степанович Алексеев, этот скромный и благородный человек, — часто одно думали, одно делали и почти— одно любили… часто по осушонным берегам Быка хожу я грустный и туманный и проч., вспоминая милого товарища, который умел вместе и сердить и смешить меня».

Было еще письмо от Веры Федоровны Вяземской с припиской самого князя, было письмо от поэта Языкова…

Но все это были письма приятные, а вот синий пакет тревожил. Приходилось принимать меры — Пушкин роздал несколько своих стихов в журналы: он никак не думал, что все их будет впрямь цензуровать сам царь, а цензура оказалась в руках Бенкендорфа…

И на следующий день, 29 ноября, Пушкин пишет письмо из Пскова Михаилу Петровичу Погодину.

«Милый и почтенный; ради бога, как можно скорее остановите в московской цензуре всё, что носит мое имя, — такова воля высшего начальства; покаместь не могу участвовать и в вашем журнале — но всё перемелется, и будет мука, а нам хлеб да соль. Некогда пояснять; до свидания скорого. Жалею, что договор наш не состоялся».

Обещанное Погодину свидание не было, однако, «скорым».

Подходит оно, первое декабря, роковой день, а Пушкин все еще в Пскове.

Пушкин приехал в Москву лишь 19 декабря, а Софья Федоровна была после первого декабря помолвлена со скромным чиновником Паниным — смотрителем Московского вдовьего дома, и вскоре вышла за него замуж…

В этот приезд в Москву Пушкин поселился у Соболевского, где жил в обстановке, которая ярко им изображена в письме к И. П. Каверину: «…наша съезжая в исправности — частный пристав Соболевский бранится и дерется по-прежнему, шпионы, драгуны… и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера».

Пушкин встретил отказ невесты своей мужественно, как и известие, что его «Годунов» был высочайше поручен для рецензирования Ф. В. Булгарину.

Царская милость оказывалась уж не такой великой милостью. Допрежь царя все произведения поэта читали чиновники Третьего отделения, и читали с великим тщанием, дабы не пропустить чего-нибудь крамольного и, таким образом, не навлечь на себя царского гнева. Пушкину много хлопот стоило направить их Бенкендорфу. А тут ещё в публике появились и пошли ходить по рукам стихи за подписью «А. Пушкин». То были сорок четыре выброшенных цензурой строки из вышедшей уже в свет пушкинской элегии «Андрей Шенье». Строки эти были озаглавлены «14 декабря».

Все это, вместе взятое, не могло не волновать Пушкина, ставило его в необходимость сделать очередной тактический ход — засвидетельствовать перед царем свою лояльность.

22 декабря 1826 года Пушкин пишет «Стансы», сама форма которых позволяла всего в пяти строфах дать целый трактат, определяющий отношение поэта к царской сласти на Руси.

Первая строфа проводит аналогию между началом двух царствований — Петра и Николая Первого.

В надежде славы и добраГляжу вперед я без боязни: —

вещает по-пушкински открыто и откровенно великолепный стих.

Начало славных дней ПетраМрачили мятежи и казни.

Аналогия ясна — стрелецкие бунты и казни 1698 года. и мятеж 14 декабря 1825-го, казни и ссылки в 1826 году. А за этим следует:

Но правдой он привлек сердца,Но нравы укротил наукой,И был от буйного стрельцаПред ним отличен Долгорукой.

Личность князя Якова Федоровича Долгорукого, старого сотрудника Петра, противопоставляется здесь Пушкиным стрельцам-мятежникам.

Известен случай, когда старый князь, заседая в Сенате, разорвал на глазах царя и сановников подписанный самодержцем неправильный указ и тем добился его отмены. Чтобы разъяснить всю глубину и силу пушкинского упоминания об этом смелом, и честном историческом деятеле, стоит привести один застольный разговор, сохраненной в «Истории Российской» Татищева, видимо, слышанный автором из уст присутствовавших при нем.

Дело было в 1717 году, когда блеснула надежда на скорое окончание тяжкой затяжной войны со шведами. Сидя на пиру, Петр разговорился о своем отце — царе Алексее, о его польских делах, о затруднениях, которых наделал ему патриарх Никон, и так далее. Присутствовавший же тут Мусин-Пушкин принялся выхвалять царя-сына, то есть Петра, и унижать деда — царя Алексея, говоря, что тот мало что делал, а делали больше Морозов да другие министры.

Петр вскочил из-за стола:

— В твоём порицании дел моего отца и в похвалах мне больше брани на меня, чем я могу стерпеть!.. — крикнул он.

И, перейдя к стулу, на котором сидел Долгорукий, став за его спиною, Петр сказал:

— Ты вот больше всех меня бранишь и так больно досаждаешь мне своими спорами, что я часто едва не теряю терпения… А как рассужу, тo и увижу, что ты искренне и меня и государство любишь и правду говоришь, за что я тебе благодарен. А теперь спрошу тебя — как, ты думаешь о делах отца моего и моих? Я уверен — ты скажешь мне правду…

— Изволь, государь, присесть, а я подумаю! — отвечал Долгорукий.

Петр сел около него, а тот молчал, по привычке поглаживая свои длинные усы. Молчала и вся застольщина.

Наконец князь сказал:

— На твой вопрос, государь, коротко ответить нельзя; и у тебя с отцом дела разные. В одних ты заслуживаешь больше похвалы, в других — твой отец. Три главных дела у царей: первое — внутренняя расправа — правосудие, то есть ваше главное дело. Для этого у твоего отца досугу было больше, а у тебя еще и времени подумать о том не было, и потому в этом твой отец больше тебя сделал. Но, когда займешься этим, может быть, и больше отцова сделаешь Да и пора тебе об этом подумать…

Другое дело — военное. Этим делом Алексей Михайлович много хвалы заслужил и великую пользу государству принес — устройством регулярных войск путь тебе показал. Но после него неразумные люди все его начинания расстроили, так что ты почти все вновь начинал и в лучшее состояние привел. Однако, хоть и много я о том думал, но не знаю, кому из вас в этом деле предпочтение отдать: конец войны прямо нам это покажет!

Третье дело — устройство флота, внешние союзы, отношение к иностранным государствам. В этом ты больше государству пользы принес и себе чести заслужил, нежели твой отец, с чем, надеюсь, и сам согласишься. А что говорят, якобы, каковы министры у государей — таковы их (государей) дела, так я думаю о том совсем напротив. Думаю, что умные государи умеют и умных министров выбирать и верность их наблюдать. Потому у мудрого государя не может быть глупых министров, ибо он может о достоинстве каждого рассудить и правые советы отличить.

Выслушав все терпеливо, Петр расцеловал Долгорукого.

Таков был он, Яков Долгорукий, честный, смелый русский вельможа. Нет никакого сомнения в том, что для Пушкина 14 декабря было не выступлением «буйных стрельцов», скорее это было выступлением Долгорукого за правду.

Был в древнем китайском дворе особый мудрый и уважаемый вельможа, носивший примерно такой титул — «Подымающий оброненное». Его обязанности заключались в том, что в случае издания какого-либо неудачного царского указа этот чиновник докладывал про то Сыну Неба, мудро не требуя при этом никаких исправлений, а простой констатацией ошибки предупреждая об осторожности в будущем. И Пушкин выступает в «Стансах» примерно в такой же роли.

В следующей строфе определенное указание на пример Петра: Петр — самодержец, но «самодержавною рукой он смело сеял просвещенье», ибо знал «великое предназначенье» своей родной земли.

То академик, то геройТо мореплаватель, то плотник,Он всеобъемлющей душойНа троне вечный был работник.

Не «вечной гнев», не «коронованный разврат» — одни истинные труды оправдывают властный трон, только труды…

Далее Пушкин уже открыто требует от Николая прямого подражания Петру.

Семейным сходством будь же гордВо всем будь пращуру подобен:Как он, неутомим и тверд,И памятью, как он незлобен.

В том же декабре 1826 года московский свет был взволнован еще одним событием.