Магия и пули (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

После первого удачного боя пластунов у хутора, где погиб бесценный магический взвод, германская армия все чаще бросала вперед обычные войска, сберегая черно-серебристую гвардию для главного удара. Сберегли, зато потери в ординарных сухопутных частях были тяжелыми – до сотни тысяч убитых и многие сотни тысяч раненых. Перевес, необходимый для наступления, таял.

Магическую команду Друг обнаружил столь близко к землянке, что можно из пулемета обстрелять. Опасаясь быть застигнутыми вместе в одном помещении или по каким-то иным причинам, они разбили десять палаток на краю леса.

Даже самое удачное попадание не накроет всех. Значит – попадать нужно больше, чем один раз!

У самой землянки Друг обнаружил еще одну проблему. Разговаривали гауптман и обер-лейтенант. Прислушавшись, он понял – командование дивизии заинтересовали рухнувшие аэропланы. Немецкий пилот, какой-то там выдающийся эксперт воздушного боя, не найден, и русские не трубят, что захватили его в плен либо обнаружили труп. Мог выползти из кабины после жесткого снижения и где-то прятаться в ожидании освобождения этой земли от русских варваров… Приказ: живого или мертвого его надо найти. Яволь, ответил обер-лейтенант, немедленно вызову поисковиков с собаками. Вечереет, лучше успеть до ночи.

Друг ворвался в сознание Федора таким вихрем, что тот вздрогнул.

– Валентин! Передавай координаты! – приказал князь и продиктовал.

– Это же совсем рядом… – замялся техник. – В соседнем квадрате. Недолет и…

– Хотел быть героем – будешь. Не спеши только стать им посмертно. Подхорунжий! Сейчас здесь будет рота егерей с собаками. Намерены прочесать лес, ищут пилотов с аэропланов. Собаки учуют землянку.

– Прикажете занять оборону, ваше благородие?

Голос Мухи тих и спокоен, будто спросил: объявить построение на ужин?

– Сомнут мигом. Нам нужно полчаса. Коваленков передает данные для стрельбы. Залпов нужно несколько – с корректировкой огня. Полчаса, подхорунжий! Дуй вправо или влево, лишь бы не к магам – у них будет жарко. Отвлекай, дразни. Потом дроби группу и уходи к своим. Нас не ждать, – Федор сделал шаг вперед, наклоняя голову под низким бревенчатым накатом, и обнял казака. – Даст бог, свидимся. Дерзай!

– И вы берегите себя, ваше высокоблагородие.

Пластуны тихо выбрались наружу. В землянке стало тихо. Лишь порою слышался стук телеграфного ключа.

Не утерпев, Друг выметнулся наружу – как раз, чтобы увидеть цепь солдат. Часть держала на поводке крупных немецких овчарок.

Нападения не ждали. Винтовки покоились на плече. Давешний обер-лейтенант шагал за цепью, внимательно поглядывая по сторонам, хоть лучше для него было бы – вперед. Он же и получил первую очередь в грудь.

Остальные пули из первого шквала огня ударили по собакам. При всей любви Федора к четвероногим, сейчас они представляли главную опасность… Лес наполнил отчаянный визг раненых псов, двое повалились беззвучно. Один, сорвав петлю поводка с мертвой руки проводника, бесстрашно рванул вперед и с рычаньем прыгнул в кусты, где скрылись пластуны.

Этот овчар остался лежать, вспоротый казацким ножом. По кустам ударили винтовочные пули, только цели не нашли: пластуны исчезли, чтобы снова обстрелять немцев. Из получаса, отведенного на игру со смертью, они отыграли целых три минуты…

На горизонте в вечернем небе сверкнули зарницы. Обостренные чувства души, оторванной от тела, ощутили стремительное приближение шести… Он даже не смог бы сказать – чего именно шести. Скорее всего – стальных воплощений ужаса. Сгустков тьмы из преисподней. Каждый, массой около половины тонны, вылетел из ствола со скоростью, вдвое превышающей скорость звука.

И нет в мире силы, ни магической, ни земной, чтоб его остановить. Наверно – только железобетонная плита толщиной не менее двух метров или даже больше.

Друг метнулся в сторону палаточного городка, но не успел к представлению.

Задрожала земля, вздрогнул даже тонкий мир, в котором колыхалась его душа. Где стояла деревушка, в воздух поднялись шатры огня, дыма и вывороченной земли. Какая-то безвестная армейская часть, устроившаяся там на ночлег, за секунду прекратила существование.

А палатки магов остались нетронутые. Из них начали выскакивать люди, кто-то натягивал на ходу сапоги, кто-то – китель. Но никто не пострадал.

Четыре раза Друг метался между палатками и землянкой. Четыре раза Федор орал на Валентина, требуя перенести огонь ближе, почти на квадрат из землянки, и тот судорожно молотил ключом. Лишь на четвертый удалось увидеть столь долгожданную картину: как вспыхнули малиновым и синим, а потом лопнули защитные пузыри.

Следующий залп моряки влепили туда же. И еще один, но уже без особого толку: немногие уцелевшие маги принялись разбегаться. Или расползаться, кто ранен.

Никто никому не оказывал помощь. Индивидуалисты.

Федор передал: целей больше нет. И артиллерия принялась гвоздить по лесу. По обычным сухопутным частям, чье положение выяснили заранее благодаря аэропланной разведке.

Это было хуже ада.

Фугас в четыреста семьдесят килограмм врезается в землю с чудовищной силой, уходит в нее на метры.

И взрывается.

Осколки, камни, земля, деревья, что бы ни оказалось рядом – разлетается на многие десятки метров, уничтожая все живое.

В воронку от снаряда может провалиться всадник вместе с конем.

Но страшнее всего было там, где немцы успели занять русские траншеи. Сила взрыва сдвигает грунт, стенки окопа сдвигаются, зажимают и хоронят заживо в нем находившихся.

Даже землянка пластунов, вплотную с которой не упал ни единый снаряд, тряслась. Периодически шевелились бревна наката. Сыпалась земля, проникая за шиворот, в волосы, забиваясь в нос…

Стреляли теперь вразнобой и достаточно редко, громадную пушку не перезарядишь как винтовку – легким передергиванием затвора. Но и того – хватало.

– Ты тут посиди, в уюте и тепле, а я посмотрю, как ребята, – неугомонный Друг отправился в новое путешествие.

Развязку драмы он увидел в полуверсте от разбитых аэропланов.

Кольцо немцев, почему-то не спасающихся от жуткого артналета, а пытающихся добраться до остатков отряда казаков, постепенно сжималось.

Пластунов окружили и зажали у группы кустов, практически выкошенной пулями.

– Русс! Сдавайс!

А потом случилось то, что запомнилось Другу как замедленное кино, снятое где-то в конце XX или начале XXI века.

Поднялись двое – подхорунжий Муха и урядник Кобыла. Оба в каждой руке держали по пулемету, зажав приклады локтями. Так и помчались к немцам, непрерывно стреляя из четырех стволов. Неприцельно, но с тридцати шагов попробуй промахнись…

Когда стрельба кончилась, и германский унтер с подошел к двум поверженным телам, он приказал ефрейтору перекатить обоих на спины – хотел посмотреть на безумцев.

Тот повиновался и от взрыва упал рядом с унтером, тоже получившим осколки в голову и в грудь. Подхорунжий в последний миг жизни успел вытащить чеку из гранаты. Предохранительный рычаг отлетел, когда перевернули тело. Немецкий унтер не знал простой истины: казака мало убить, его еще надо победить. Только унтер никогда и никому не сможет это рассказать.

Чувствуя комок в несуществующем горле, Друг поплыл назад. Остался всего один живой подчиненный. Да, тот самый, полезший в пекло в мечтах о прелестях Варвары Николаевны… Сейчас это уже не казалось смешным.

– Ваше сиятельство! – сообщил новоиспеченный герой-радист. – Наши начали наступление. Приказано сидеть тихо. Обстрел тяжелыми чемоданами скоро прекратят, чтоб своих не положить. Мы побеждаем, дорогой вы наш Федор Иванович!

От преждевременной радости парня стало как-то неуютно, резануло дурным предчувствием – вдруг сглазил, и предчувствие сбылось. Голос снаружи отчетливо приказал по-немецки:

– Ефрейтор! Под корнями дуба видна нора. Похоже – медвежья берлога. Бросьте туда гранату.

Федор тоскливо обернулся. Его-то Зеркальный щит прикроет, но вот рикошеты от бревенчатого наката и деревянных скамеек… Парню – хана. Гарантировано.