Проклятие короля - Василий Горъ

…Судя по внешнему виду пастушки, воины вытащили ее из постели. А потом долго щупали на предмет наличия на теле какого-нибудь оружия. Конечно же, не просто так, а исключительно ради его, эрра Эйда, безопасности. Судя по лицам мечников, смотревших на прорехи в латаном-перелатаном платье молодой женщины, для того чтобы прервать процесс обыска, им пришлось наступить на горло собственным желаниям. И оставить в покое и крутые бедра, и полную, хоть и слегка отвисшую грудь.

Мысленно пообещав себе как-нибудь заняться воспитанием охамевших подчиненных, маг перешел на истинное зрение, уставился на живот стоящей перед ним женщины и тут же зажмурился: в нем ярким пламенем горела огромная печать Гармонизации. Раз в пять больше стандартной. И сияющая, как маленькое белое солнце! Ущипнув себя за предплечье, Обух поморщился от боли и снова посмотрел на живот Марыськи.

Конечно же, печать никуда не пропала! Она, словно издеваясь, еле заметно мерцала и, кажется, даже становилась ярче!

В голове Обуха тут же мелькнула паническая мысль:

«Первая категория! Или… или даже уровень магистра! Магистр школы Жизни! В Семиречье!! Это просто чудовищно!!!»

Вытерев о штаны мгновенно вспотевшие ладони, маг облизнул пересохшие губы, заставил себя успокоиться и негромко спросил:

— Кто снял с тебя порчу, девка?

Пастушка вздрогнула, диким взглядом посмотрела на замершую рядом с очагом знахарку. Потом — на угрюмо молчащего Марча Лисицу. А через мгновение, поняв, о чем ее спрашивают, побледнела, как полотно. И, вдруг развернувшись, попыталась выскочить из избы.

Шелест колец кольчуг, чирканье сапог по полу, хруст рвущейся ткани, короткий вскрик — и сбитая с ног девка со всего размаху влетела в дверной косяк. А через мгновение снова оказалась на ногах. Лицом к Обуху. С заломленной за спину рукой и запрокинутой к потолку головой…

Быстренько наложив на нее малые печати Безволия и Слова правды, маг перевел взгляд на вцепившихся в нее воинов и приказал:

— Все, готова… Можете отпускать…

Гилт Рубака перестал фиксировать заломленную руку и сделал шаг назад. Марко Конопатый, пожав плечами, нехотя выпустил намотанную на кулак косу, разжал пальцы, сжатые на горле беглянки. И убрал свой сапог с ее стопы.

— Ну, так кто снял с тебя порчу, Марыська? — повторил вопрос Обух. И удивленно хмыкнул: даже придавленная обеими печатями, девка упорно пыталась бороться с его волей! Напряженная, как тетива боевого лука, она стояла закусив губу. И упрямо молчала. Не обращая внимания ни на струйку крови, стекающую по ее подбородку, ни на разбитое о косяк лицо, ни на то, что ее грудь, вывалившаяся из разрыва в платье, выставлена на всеобщее обозрение.

«Ого, какая сила воли! — мысленно восхитился маг. — Пастушка, а сопротивляется, как воин. Что ж, тем интереснее. Повешу среднюю…»

Почувствовав изменение давления на ее волю, пастушка напряглась. А потом вдруг разом сломалась: обмякли приподнятые плечи, задранный подбородок опустился, а по щекам потекли злые слезы.

— Ее… милость… баронесса… Меллина… Орейн!

Сломав стило о стол, маг медленно посмотрел на ошарашенное лицо десятника Зарта и приказал:

— Всех троих — в ремни[80]. Возвращаемся в Молаг. Немедленно…

Глава 33

Крегг Молчун

Справив нужду и пристегнув гульфик, я развернулся и вздрогнул: лагеря на месте не было! А там, где несколько мгновений назад стояли наши телеги, возникла дубовая роща. Стволы обхватов в шесть, темно-серая, почти черная кора. Толстые, свисающие к земле ветви, усыпанные желудями. Грязно-коричневый ковер из прошлогодних листьев. Мощные корни, торчащие из земли. В голове тут же мелькнула дурацкая мысль: «К холодной[81] зиме, видать…»

— Ну, и чего ты там застрял? — раздался из «рощи» голос крайне довольного собою Облачка. — Иди сюда. А то потеряешься…

Я торопливо шагнул прямо в ствол стоящего передо мной исполина: искать лагерь после того, когда над периметром поработает Гериельт, было бы редким идиотизмом. Ибо для того, чтобы справиться с действием печати Потерянного взгляда, сплетенной магистром школы Разума, надо было иметь крайне редкий и дорогой амулет с обратной печатью Отрицания. Да еще и заполненный магом, уровень силы которого выше, чем у Гериельта. Или быть этим самым магом…

…Здесь, внутри невидимой границы лагеря, уже вовсю кипела жизнь: разумник, сидя на корточках рядом с какой-то странной конструкцией, явно над чем-то магичил. Гриб, старший из возниц барона Раздана, разжигал костер. Еще двое мужиков ставили небольшой походный шатер для Меллины. А остальные под чутким руководством Облачка, закончившего работу над своей частью периметра, таскали мешки с мукой. Судя по выкрикам, стараясь равномерно распределить их по телегам.

Единственным островком спокойствия на всей поляне оказалась моя сестричка, восседающая на седле, брошенном рядом со стогом сена. И стоящий рядом с ней Кватт Куница. Слишком ровная спина, вскинутый подбородок, абсолютно бесстрастное лицо — баронесса пребывала в том же самом настроении, что и вчера. И явно не собиралась из него выходить. Скрипнув зубами, я угрюмо посмотрел на эрра Маалуса и наткнулся на его предупреждающий взгляд.

«Не лезь!!!» — требовали глаза мага.

«Не буду…» — вздохнул я. И, пожав плечами, кивнул вопросительно посмотревшему на меня Кунице. Телохранитель эрра Гериельта еле заметно усмехнулся, неторопливо добрался до края поляны и скрылся среди деревьев.

Я тут же занял его место. Решив, что он и без меня прекрасно знает, чем грозит несанкционированный выход за охраняемый периметр…

…Следующие часа полтора Меллина изображала статую. Не шевелилась. Не говорила ни слова. И, кажется, почти не дышала. А я, изредка поглядывая на нее, мрачно думал о том, что это ее «пограничное состояние» мне совсем не по душе. И периодически прокручивал в памяти разговор, состоявшийся в замке Брешт сразу после того, как Меллина отправилась на ужин…

Я стоял у подоконника, смотрел на часового, размеренно вышагивающего по крепостной стене, и зябко ежился. Вспоминая тон, которым Мел произнесла свое «в порядке». Совершенно пустые глаза, абсолютное отсутствие каких-либо эмоций, голос, от которого по спине пробегает неприятный холодок… — все это просто не могло принадлежать шестнадцатилетней девушке. И тем более, моей сводной сестре. Которую я знаю чуть ли не с рождения. Поэтому все это вызывало во мне оторопь. А еще — жуткий страх. За нее. За настоящее и будущее. Да, я прекрасно понимал причины, заставившие ее загнать свои мысли и чувства в стальную клетку воли. Но точно так же понимал, что длительное пребывание в таком состоянии обязательно скажется. Когда-нибудь потом. И не факт, что закончится чем-нибудь хорошим…