Сезон охоты на ведьм - Сергей Иванов

Нагрянувшие ниспровергатели попытались из здешнего «храма» устроить монастырь, то есть и впрямь сюда вселиться, предавшись творчеству вдали от искушений и забот. Но, во-первых, искусов хватало и в Доме, благо угнездился он не «за горами, за долами». Во-вторых, многие новички тут не задержались, ибо вскоре их тоже поглотила Студия, поначалу бравировавшая всеядностью, а затем и успешно переварила – понятно, во что.

Тем не менее кое-кто, из самых неудобоваримых, всё же зацепился за Дом, постепенно обрастая сподвижниками. А некоторые и впрямь тут обосновались, непонятно как зарабатывая на жизнь и где отовариваясь. Видно, в их природе было заложено отвращение к службе (как у Вадима), а может, и неприятие любой работы (чего б Вадим не осилил). Но жили они не так плохо, судя по раздувшимся животам и оплывшим ряхам. Общий вес Вольных Творцов за эти годы вырос изрядно, и пухли они явно не с голодухи.

А первой из знакомых, на кого Вадим здесь наткнулся, оказалась его недавняя сотрудница по КБ, не раз грозившая «уйти в монастырь». Вот и ушла, правда в мужской – по большей своей части.

– Бог мой, Лариса! – удивился он. – Когда успела сменить ориентацию? Ведь Режиссёра тут кроют почём зря – вместе со всей Студией!

– Подумаешь! – пожала та плечами и засмеялась возбуждённо: – «Отречёмся от старого мира!» Чем мы хуже?

Кажется, женщина была навеселе, как и многие вокруг. Каким образом угодила она к творцам, оставалось гадать, но явно пришлась здесь ко двору, затмив местных толстух либо дурнушек, подавшихся в творчество не от хорошей жизни. Если не расцвела новой молодостью, то, во всяком случае, разгорелась. После стольких месяцев забвения и прозябания Лариса оказалась востребованной, да ещё как! Она и Вадима принялась озирать хозяйским взглядом, будто из всего состава только он остался неохваченным. Но тут рядом с объектом возникла Эва, и бедняжка, разом поблекнув, сосредоточилась на ослепительной гостье, ревниво пожирая её глазами.

Как обычно, вокруг Эвы уже клубилась маленькая толпа, неестественно оживлённая. Вот и пришёл конец недолгому царствованию, наверняка решила Лариса, – а в алчных взорах творцов, устремлённых на новую звезду, нетрудно было прочесть подтверждение. Но для самой Эвы здешний трон и на табуретку не тянул – её б в «царицы мира»!

– Не отвлекайся на ерунду, – шепнула она Вадиму. – Ищи главное.

И увлекла от местной красотки в сторону конференц-зала, откуда разносился по всему Дому гул многих голосов. Оторвавшись от неуклюжей свиты, они проникли в просторное помещение, заполненное едва не парой сотен творцов, и угнездились в дальнем ряду, молча осматриваясь.

Среди прочих здесь обнаружился Власий, бородатый «басмач»-воображенец. (Вот, оказывается, где нагулял он свои телеса!) Приткнувшись в углу, Власий мерно всхрапывал, время от времени пробуждаясь и благодушно озирая зал, – видимо, прошедшая ночь была бурной. Покрутив головой, Вадим углядел невдалеке его приятеля, субтильного Игорька, блаженно дремлющего на плече симпатичной соседки. Прибился сюда и юный Гарик – тот самый Юлькин дружок-родственник, который, по её выражению, «накарябал пару баек и туда ж». Теперь он явно стал тут «при чём», освоясь на удивление быстро, и высказываться не стеснялся, хотя вряд ли успел разродиться новым.

Вообще же оказалось, что тут устанавливали рейтинг творцов по итогам месяца. Проще говоря, их расставляли по ранжиру, словно теннисистов в мировой лиге. По каким критериям оценивали, с налёту было не разобрать, однако наверняка учитывался стаж, а также прежние заслуги, – не говоря о наработанной популярности. Власий и Игорёк угодили в первую двадцатку, причём восприняли это спокойно, словно привыкли к высоким местам. А вот Гарик даже не попал в первую сотню, что выглядело логичным, однако расстроило юношу до слёз. Удивительно, но и люди куда солидней воспринимали эти игры всерьёз, будто мнение братии действительно что-то решало.

Перед выступлением каждый из творцов взбирался на подобие трибуны, подозрительно смахивавшее на пьедестал: словно кто-то над ними посмеялся, а они не распознали насмешки, упоённые собой. И не нужны им ни зрители, ни почитатели: они и сами похвалят себя «лучше всех». Впрочем, узкий круг ценителей всё же присутствовал – как же без них? Некоторые до седых волос продолжают валять дурака, приобщаясь к творчеству хотя бы через общение. Такие же крутились вокруг Студии, но здесь, в бывшем Доме, ощущалась ещё и сладость «запретного плода» (правда, не похоже, чтоб его очень запрещали). Даже на улицах Вадим видел здешних энтузиастов, пытавшихся всучить самопальные рукописи отбрыкивающимся трудягам или насмешливым спецам, но чаще фанаты ходили по общагам, агитируя за любимых авторов. И там отделаться от них было куда сложней.

В прежние времена с подобной самодеятельностью разобрались бы в два счёта. Тогда вообще управлялись лихо: запретить, искоренить, рассеять! Хватило б единственного наряда блюстителей, чтобы разогнать этих горлопанов по глухим норам – где они долго бы ещё переводили дух, охая и стеная, похваляясь синяками, считаясь полученными пинками. Никто, включая Вадима, не пошёл бы за убеждения на дыбу – перевелись герои, увы! По крайней мере, среди творцов.

Однако к чему крайности? Кто бы ни ходил у Крепостных Глав в советниках, нынешние власти действовали «тоньшее» и не перекрывали щелей стравливаемому пару. Зачем гонять, когда и тут, по собственному почину либо с подсказки, творцы принимаются возводить пирамиду, будто копируя со Студии, да играть в игры, от которых их отлучали в Союзе. И надзирать за скотинкой сподручнее, пока она согнана в гурты. К тому же, в такой толчее не до творчества: мышиная возня иссушает напрочь – примерно как увлечённость политикой. Интриги, знаете ли, беспрестанные разборки, поиск врагов, вербовка союзников, разоблачение заговоров. А ну как низвергнешься с пьедестала? Смешно, но и здесь, вдалеке от реальной кормушки, продолжали что-то делить, словно важен был процесс: вот расставим всех по старшинству!.. Старый Дом даже не стали отключать от распределительных сетей – продолжали исправно снабжать водой, газом, светом, точно ко благу Крепости было любое сектантство, пусть и самое разгульное.

Страсти в зале кипели, шум нарастал, каждый пытался перекричать всех. Помалкивали единицы – Вадим в их числе. Он-то давно зарёкся спорить с творцами: как правило, тех не интересовало чужое мнение, если оно не совпадало с их собственным.

Чего здешним творцам не хватало, это признания, – отсюда рождалась обидчивость. Достаточно было зацепиться за мелочь, чтобы нажить преданного врага на «многие лета». Несогласных относили к мерзавцам либо к недоумкам. Спросом пользовались сладкоречивые уверенные говоруны, хотя бы каждый раз они попадали пальцем в небо, или неугомонные шалуны, напичканные байками, изо всего устраивавшие балаган. Иногда здесь били друг другу лица – сгоряча либо из принципа. Либо по пьянке, не поделив чего-то или кого-нибудь.