Прыжок над бездной (сборник) - Сергей Снегов

— А каков результат? — осторожно спросил Андрей. — Я имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Моя память обрывается на моменте, когда Спенсер стал приподниматься на диване. Что было потом, даже и не представляю себе.

Андрей взглядом спросил Роя, не повредит ли Генриху дальнейший разговор об аварии. Рой, отвернувшись, не поймал взгляда Андрея. Поколебавшись, Андрей продолжал ставить новые вопросы, лишь постарался говорить помедленней и наблюдал при этом за лицом Генриха, чтобы прервать выспрашивания, если при каком-либо воспоминании оно болезненно исказится. Но Генрих отвечал спокойно, то пожимал плечами, то недоуменно улыбался, то задумчиво смотрел куда-то вдаль — такова была его обычная манера разговора. Андрей понемногу успокаивался, Генрих был прежним, несмотря на свой новый страшный вид.

— Твое сознание, однако, сохранило многие картины, Генрих?

— Знаю. Чьи-то дикие глаза. Они отпечатались в моем мозгу, а не в сознании. Картинки любопытные, я их сейчас с интересом рассматриваю на экране, но ощущение такое, будто ко мне они не имеют касательства.

— Что ты можешь сказать о Спенсере?

— То же, что об экипаже: практически ничего. Мы встречались в столовой и салоне, изредка перекидывались словами.

— Полет проходил нормально?

— Точно по графику. Если бы рейс закончился благополучно, я сказал бы — удивительно скучный перелет.

Рой, запрокинув голову, рассеянно глядел на листву. Лето переламывалось в осень — та особая пора, когда в воздухе глухо и сонно, листья почти не шелестят, птицы не перекликаются. В парке было пусто, выздоравливающие, видимо, отдыхали в своих комнатах. Андрей обвел глазами тронутую желтизной зелень и с удивлением сказал:

— Знаешь, Генрих, хороший же месяц сентябрь, я его всегда люблю, а тут забыл, какие погоды, мне казалось — еще весна. Нет, до чего же хорошо!

Насмешливая улыбка чуть обозначалась на лице Генриха. Улыбался он по-новому — сдержанней и суше.

— Это у нас с Роем тоже бывало — забыть, какое время на дворе. Расскажи о своих достижениях, Андрей. В эфире поминают вашу лабораторию больше, чем все другие. Значит, вы открыли новую галактическую цивилизацию? Поразительно, поразительно!

Андрей о своих работах всегда распространялся с охотой, а сейчас хотелось и отвлечь Генриха. И он знал, как интересовался и раньше Генрих всем, что совершалось в его лаборатории.

— Не новую — единственную. Внеземных цивилизаций немало, но цивилизация на Кентавре намного превосходит человеческую: еще не доступные нам методы связи, все на сверхсветовой скорости…

— Не так быстро, — попросил Генрих. — Прежней скорости восприятия я еще не восстановил.

Как ни был увлечен своим рассказом Андрей, он заметил, что Рой подает осторожные знаки. Вскочив со скамьи, Андрей оборвал себя на полуфразе:

— Остальное узнаешь, когда выйдешь, к тому времени накопим новые наблюдения. Выздоравливай! Выздоравливай!

Генрих остался в парке. Рой шел не торопясь, пока Генрих мог их видеть, потом убыстрил шаг. Андрей недовольно сказал:

— Дикая же спешка! Разве могли повредить мои объяснения, не понимаю, почему не дал досказать, он же заинтересовался…

— Скорей, скорей! — Рой уже не шел, а бежал к авиетке, оставленной у входа. — Я получил мыслеграмму от Армана, что уловлены мозговые излучения такой же характеристики, что у Генриха во время болезни.

— Человек? Машина?

— Человек. И находится в Столице.

Когда Арман волновался, его смуглое лицо не краснело, а темнело. Сейчас оно казалось угольно-черным. Арман что-то раздраженно выкрикнул, увидев Роя с Андреем. Рой догадался, что Арман ругается: Арман гордился, что знает старинные клятвы, заклятья и проклятья, заговоры и наговоры; он часто, когда опыты не шли, отводил душу в странных восклицаниях. Рой считал, что так облегчать себя все же лучше, чем швырять приборы, как иногда делал вспыльчивый Генрих.

— Я же просил, просил поскорей! Неужели потом нельзя было наговориться?

— Я не хотел при Генрихе вынимать передатчик из кармана и не все отчетливо слышал. Значит, нашли?

— Не нашли, а потеряли! Засекли, стали пеленговать — вдруг замолк!

Прерывая себя раздраженными восклицаниями, Арман рассказал, что институтская МУМ — малая универсальная машина — приняла излучение той же сумбурной характеристики, что и больные видения Генриха. Электронный медик санатория информировал, что Генрих мирно беседует с другом и братом в парке и что его мозг излучает на спокойных частотах. И в этот момент излучения оборвались, генерирующий их мозг выключился так внезапно, словно погасили лампочку.

Ничего существенного в уловленных излучениях не было, обычная мозговая работа; возможно, человек читал книгу, или любовался телезрелищем, или с кем-то разговаривал. Но что характеристика совпадает с мозговыми записями Генриха, Рой увидел, едва взглянул на перепутанные кривые. Он часто с волнением, с тревогой, с восхищением вглядывался в точно такие же кривые — странные линии, сумятица, судорожные выплески пик, стремительность падений, одни были вызваны тяжкой болезнью, другие свидетельствовали о пронзительных озарениях…

— Если торопишься к себе, я не держу, — сказал Рой Андрею, с любопытством рассматривавшему изображения. — Завтра продолжим беседу.

Рой постарался, чтобы приглашение оставить их прозвучало достаточно убедительно. С Андреем можно было беседовать о его открытиях, но не налаживать погоню за каким-то незнакомцем, мыслительная работа которого так странно повторила болезненные видения Генриха. В сыщики Андрей не годился. Но он был иного мнения о себе. Бледноватое лицо Андрея побагровело.

— Ну нет, на самом интересном месте, вот еще что придумал — завтра! Будь покоен, не помешаю, еще похвалишь!

Рой махнул рукой:

— Тогда сиди и молчи! Будем педантично рассматривать каждый вариант, Арман. Первая возможность, по-моему…

— Да. Излучающий мозг удалился из зоны, где могут засечь его работу.

— Конкретней — источник излучений улетел из Столицы.

— Отпадает. По мере удаления излучение ослабевало бы постепенно, а кривые обрываются круто.

— Вторая: человек заснул.

— Те же возражения. Когда человек засыпает, мозг еще некоторое время работает, ты это знаешь не хуже меня.

— Смерть?

— Маловероятно. Был бы взрыв, перестройка всей картины.

— Сумбура хватает.

— Нормального сумбура, я бы так сказал. Необычная картина, которая непрерывно продолжается. Смерть все-таки обрыв непрерывности, а не ее продолжение.