Маргарита де Валуа. Мемуары. Избранные письма. Документы - Маргарита де Валуа

По возвращении из Алансона, так как все приготовления для моего отъезда [в Гасконь] были завершены, я также умолила короля отпустить меня [553]. В связи с тем, что королева моя мать намеревалась совершить поездку в Гасконь по делам короля, которые требовали ее личного присутствия в этой области, она решила, что должна отправиться вместе со мной. Покинув Париж, король сопровождал нас до своего замка Долленвиль, где, проведя вместе несколько дней, мы с ним расстались [554]. Спустя немного времени мы [157] уже были в Гиени, где нам устраивались торжественные въезды, поскольку король мой муж являлся губернатором этой провинции. Он выехал навстречу королеве моей матери в Ла Реоль [555] – город, принадлежавший представителям [протестантской] религии, поскольку из-за некоторых опасений, связанных с тем, что мир еще не установился окончательно, ему не разрешили проехать дальше. Его сопровождали все сеньоры и дворяне Гаскони, как гугеноты, так и католики.

Королева моя мать предполагала недолго пробыть [на юге], но случился ряд инцидентов как со стороны гугенотов, так и католиков, что заставило ее задержаться здесь на пятнадцать месяцев [556]. Будучи рассерженной из-за этого, она была склонна в то же время думать, что ее удерживают намеренно, дабы как можно дольше видеться с ее фрейлинами, тем более что король мой муж был весьма влюблен в м-ль Дейель [557], а господин де Тюренн [558] – в м-ль [158] де Ла Вернь [559]. Все это не мешало тому, что король мой муж оказывал мне большие почести и проявлял такую же дружбу, и теперь мог говорить мне все, что хотел. В первый же день нашего приезда он рассказал мне обо всех кознях, которые ему строили, когда он пребывал при дворе, чтобы только нас поссорить (он прекрасно понимал, что все это делается с одной целью – разрушить его дружбу с моим братом и тем самым погубить нас троих), демонстрируя огромную радость от того, что теперь мы вместе.

1579

Мы пребывали в этом счастливом состоянии, пока королева моя мать оставалась в Гаскони. Но после того, как установился мир [560], она, заменив по просьбе короля моего мужа генерального наместника провинции (отстранив господина маркиза де Виллара [561] [159] и назначив на его место господина маршала де Бирона [562]), направилась в Лангедок. Мы проводили ее до Кастельно, где она простилась с нами [563], а затем вернулись в По, в Беарн [564]. Здесь уже не проводились католические службы, и мне разрешили молиться в единственной маленькой часовне, которая, будучи очень узкой (всего три или четыре шага в длину), едва вмещала в себя семь или восемь человек. В час, когда мы хотели прослушать мессу, замковый мост был поднят из опасения, что католики этой страны, у которых не было возможности присутствовать на церковной службе, могли бы ее услышать, хотя они бесконечно желали присутствовать на этой мессе, поскольку были лишены ее уже несколько лет. Охваченные этим священным и справедливым желанием, жители По в Троицын день [565] нашли способ, перед тем как подняли мост, проникнуть в замок и затем в часовню. Там на них никто не обращал внимания вплоть до окончания службы, когда открыли двери, чтобы впустить одного из моих людей. Какой-то гугенот, приставленный следить за дверьми, увидел их и тут же сообщил об этом Ле Пену, секретарю короля моего мужа [566], который имел на него безграничное влияние и обладал большим авторитетом в его доме, будучи ответственным за все дела, касающихся их религии. Ле Пен послал в часовню стражу короля моего мужа, которая, вытащив этих католиков оттуда и избив их в моем присутствии, затем отвела в тюрьму, где они пробыли долгое время, заплатив большой штраф [567].

Эта недостойная сцена до крайности возмутила меня, поскольку я не ожидала ничего подобного. Я пошла жаловаться королю моему мужу, умоляя его помиловать этих бедных католиков, [160] которые не заслуживали такого наказания из-за своего желания, после столь долгого отсутствия церковных служб нашей религии, воспользовавшись моим приездом, прослушать мессу в день столь славного праздника. Ле Пен вмешался в наш разговор с мужем, не будучи к нему приглашенным, и, безо всякого уважения к своему господину, не дав ему ответить, взял слово и сказал мне, чтобы я не занимала голову короля моего мужа этим событием, так как, чтобы я ему ни говорила, он ничего не станет предпринимать, а эти люди понесли то наказание, которое заслужили, и все мои усилия ни к чему не приведут. И вообще, чтобы я была довольна тем, что мне специально разрешили прослушать мессу, равно как людям моей свиты, которых я взяла с собой. Такие слова человека столь низкого положения сильно оскорбили меня, и я настойчиво попросила короля моего мужа, если он и дальше желает, чтобы я была счастлива от его добрых милостей, согласиться со мной в том, что этим ничтожным человеком мне было нанесено очевидное оскорбление, и чтобы он принял соответствующие меры. Король мой муж, понимая, что я возмущена по-справедливости, приказал ему выйти и больше не показываться мне на глаза, говоря мне, что он очень огорчен бестактностью Ле Пена, но того толкнуло на это его религиозное рвение, и он [Генрих Наваррский] сделает все так, как я хотела бы. Что касается католиков, томящихся в тюрьме, он посоветуется с советниками парламента По с тем, чтобы доставить мне удовлетворение.

Сказав мне это, король направился в свой кабинет, где его ожидал Ле Пен, и после беседы с ним он изменил свое мнение: опасаясь, как бы я не потребовала удаления его секретаря, он стал избегать встреч со мной. Наконец, видя, что я упорствую и прошу его сделать выбор между мной и Ле Пеном, кто из нас ему более приятен, все его старые [приближенные], находившиеся при нем, которые ненавидели высокомерие этого человека, посоветовали королю не обижать меня из-за его секретаря, так оскорбившего меня. Ведь если об этом станет известно королю и королеве моей матери, последние найдут весьма дурным то, что он терпимо относится к Ле Пену и держит его при себе. В конце концов король мой муж вынужден был удалить его [568], но при этом не перестал причинять мне боль и делал это намеренно, находясь там [в По] и действуя по наущению, как он признавался мне позднее, [161] господина де Пибрака [569], который вел двойную игру: мне он [Пибрак] говорил, что я не должна терпеть вызывающее поведение такого выскочки, как Ле Пен, и что нужно настаивать, чтобы его прогнали; королю же моему мужу он советовал, что совсем не нужно лишаться из-за меня услуг человека, которые ему так необходимы. Все это господин де Пибрак делал для того, чтобы склонить меня, под тяжестью неприятностей, вернуться во Францию, где он очень был привязан к своему месту президента [Парижского парламента] и должности советника в совете короля. Ко всему прочему положение мое еще более ухудшилось: после того как удалилась м-ль Дейель, король мой муж стал оказывать знаки внимания Ребур [570], девушке со злобным нравом, которая совсем не любила меня и чинила мне все возможные козни, какие только могла.