Рыбы у себя дома - Сергей Кучеренко

После икромета, изрядно измотавшись и отощав, сиги сплавляются если и не в Амур, то во всяком случае к нему поближе. Обосновываются обычно в умеренно глубоких заводях и заливах, неподалеку от впадения горных ключей. И начинают усиленно кормиться. Силы восстанавливать.

А как же потомство? А оно обходится без родительского участия и забот, как у большинства рыб. Выклюнувшиеся личинки сплывают по течению в Амур, где оседают в заводях, заливах, протоках с чистой водой. Питаются главным образом всякими микроорганизмами. В мае они уже в стадии мальков размером в тоненький лучик длиной сантиметр-полтора, а за лето подрастают до 5–8 сантиметров.

С каждым днем юное поколение все крепче и сноровистее, с каждым годом — увереннее на глубинах и быстринах. Но взрослеют не очень быстро: в три года сижок набирает всего 25 сантиметров при 160 граммах — в среднем, конечно. До 36 сантиметров тянуться ему еще пару лет, и за это долгое для сига время он нагуливает лишь немногим более полукилограмма.

Возраст зрелости — в 6–7 лет. К нему сиги приходят уже в солидной форме: примерно 40 сантиметров и 600–800 граммов…

Но живет в Амуре и очень близкий родственник нашего героя — сиг-хадары. Различия совсем незначительные: при тех же размерах у него голова и спина в мелких темных пятнышках, верх тела покоричневее, серебристость боков потемнее, концы плавников чернее.

Обитает этот сиг в верховьях Амура, в основном в Шилке и Аргуни. Но и там он встречается гораздо реже, чем амурский сиг в низовьях. Рассказывать о нем мы предоставляем возможность кому-нибудь из забайкальцев, сами же вернемся к сигу амурскому.

Самые большие сиги, которых мне довелось держать в руках, были длиной 55 сантиметров и весом два четыреста; 53 — два сто; полметра — кило восемьсот. Им было, вероятно, от 12 до 14 лет. Правда, в юности видел сига размером с небольшую кету-серебрянку. Хорошо ее помню, но точных размеров сказать не могу.

Теперь таких редко приходится видеть. И все потому же: слишком могуч и немилосерден человек, как это ни прискорбно. Ловить рыбу он весьма охоч, и умеет ловить, а забот о ней пока почти никаких. Жнет, где не сеял.

И вот результаты на частном примере сига. В начале 40-х годов на Амуре его заготовляли по 5–6 тысяч центнеров, а через 10–15 лет — в 4–5 раз меньше. Средний размер в уловах упал с 35–40 до 20–25 сантиметров. Полуметровые в кило восемьсот уже тогда редко были, а теперь… Теперь трехфунтовый сиг может принести рыбаку победу в конкурсе «Рекордные рыбы года». В пробных уловах ихтиологов преобладают трех- и четырехлетки — их 80–90 процентов.

Сейчас амурский сиг промысловое значение утратил почти полностью, но еще интересует и радует любителей. Интересует, конечно, потому, в первую очередь, что красив, вкусен и питателен. Мясо сочное и белое, косточки мелкие, а жирность — до 14–16 процентов. Ловят сига в основном махалками с перволедья всю зиму, и ловят азартно.

Лучший клев — в ноябре, когда серебряный красавец, изрядно изголодавшись, спускается на зимовку в Амур или останавливается в его глубоких притоках.

Лед в это время лишь тонкими заберегами в затишных местах лежит, и ненадежен он еще. Но нет в заядлом махальщике терпения и осмотрительности, и он лезет на тонкий лед со своими махалкамн, лезет. Как будто приключений на свою голову ищет. Доски под себя подталкивает наподобие лыж, кусты рубит. Оправдывается: «Риск — благородное дело». А голос вздрагивает, и не трудно догадаться, почему…

Но с каждой ночью крепче лед, и с каждым днем больше рыбаков. У рыбы — жор, у махальщиков — азарт. Конечно, щуку ловить выгоднее, ее и ловят в первую очередь. Но махалка с тонкой жилкой и блесной-сиговкой тут же.

Поймать сига посложнее, чем щуку. Та жадна столь же, сколь сиг осторожен, щуке абы пролезло в пасть, в жор она всякую блесну хватает почти всегда бесцеремонно. Сиг же и с пустым брюшком разборчив да предусмотрителен. Далеко не каждую рыбку-обманку возьмет, и к тому же не при всяком ее движении в воде соблазнится. Натяг жилки при опускании блесны рыбак расслабляет, чтобы та тонула осторожненько, аккуратненько, играючи, а на дно прилегла вроде бы живая. Вот тогда-то оказавшийся поблизости сиг ее крепкой своей грудкой и придавит ко дну, а потом схватит… Водит блесну-сиговку махальщик, не дергает. И весь в напряжении чувств: не прозевать бы, когда сиг осторожно ее стукнет, будто на пробу, чтобы в следующий миг взять или придавить.

Где лунку долбить? Да там, где может быть скопление малька. Где и щука любит охотиться, ленок, таймень. Лучше всего — на сливах воды или просто перепадах глубины от мели к ямам и неподалеку от устьев речек, ключей, проток, из которых осенью скатилась мелюзга или еще сплавляется, а отстаивается в дремоте в затишных местах. На глубине метр-другой.

Но ловят сига и до ледостава. На блесну, а лучше на живца. И сразу после весеннего ледохода, когда эта рыба уходит из Амура к горам, ловят.

В Тунгуске у Николаевки в былые времена на стокрючковый перемет, поставленный сразу же после ледохода, мне приходилось снимать до двадцати сигов за проверку, а весили они около пуда. Тогда они не только мальками живо интересовались, но и просто резкой, и черным червем. А вот летом и в прежнее время редко кто ту прекрасную рыбу ловил: вяла она, скажем еще раз, в тепле. Потому-то многие не знают, где и как сиг летует.

…Больше всего мне нравится сидеть у лунок, легко пробитых в совсем еще не окрепшем, но уже не трескающемся под тяжестью человека льду. Морозец лишь бодрит, тихо, солнце пробивает утреннюю хмару тумана и высвечивает синь дальних сопок, золотит русло Амура, фарватер которого скрежещет крупным крошевом льда. Вокруг тебя чернеют неподвижные рыбаки, терпеливо склонившиеся над лунками и обо всем забывшие, и ты тоже ритмично пошевеливаешь подогнанными по своей руке удилищами-коротышами…

К вечеру на базе или в землянке подводятся итоги: столько-то сигов, такие-то щуки, таймень сорвался, ленок брал блесну… Но мало кто оценивает главное: такой был прекрасный день, такой чудный воздух, так отдохнулось от городского нервного бытия.

Мраморный хищник

А. П. Чехов хорошо знал рыб и любил их ловить. О налиме он писал со знанием дела:

«Тяжел, неповоротлив и флегматичен… Живет под корягами и питается всякой всячиной. По натуре хищник, но умеет довольствоваться падалью, червяками… Пойманный на крючок, вытаскивается из воды как бревно, не изъявляя никакого протеста… Ему на все наплевать.»

Самый закоренелый холодолюб, вода теплее 12 градусов его усыпляет. Наиболее активен он в зимнем ночном подледье.

Странная рыба налим всегда возбуждала во мне обостренный интерес, хотя во всю свою жизнь мало я имел с нею дела и не часто снимал со своих снастей. А потому я ею так интересуюсь, что по образу жизни она сильно отличается от других рыб.

В теплую весенне-летнюю благодать, когда порядочной рыбе положено славить жизнь, наслаждаться ею и умножать себя в потомстве, налим уходит в холодноводные реки, забивается в самую глухомань, старательно прячется под корчи, топляки и камни, ищет норы поглубже, ниши в донных трущобах или обрывистых берегах. И не так просто ищет, а чтобы омывали его, удалившегося от «мирской жизни» и уединившегося в глубоком мраке, холодные родники или, на худой конец, прохладные пряди речных потоков, еще не утратившие ледяную чистоту горных ключей.

Но в студеные горные реки ранней весной из Амура уходят вместе с налимом и другие холодолюбы — таймень, ленок, сиг… И нерестятся они там весной или осенью. Однако эти рыбы там в теплый период года живут и бодрствуют. А вот эта же теплая весенне-летняя пора рыбьих карнавалов утомляет нашего скользкого «нелюдима» до той степени, что ему не только подолгу есть не хочется, но и плавниками шевелить. Температура воды в плюс 15–16 градусов для него уже опасна, а за двадцать — может и погубить. Вот уж кто совершенно не ищет теплого места в жизни, так это налим.

Лишь с осенними холодами, остужающими воду до 12 градусов, оживает этот один из самых типичных северян среди пресноводных рыб Северного полушария. И чем холоднее вода, тем он бодрее и активнее. Налимий нерестовый праздник происходит в самую лютую пору года — в декабре, январе и феврале, когда уплотнившиеся на метровом льду снега, едва переносимая стужа и пронизывающие ветры сковывают все живое. Насквозь промороженный ледовый панцирь тяжелыми пластами давит воду, она остужается до зыбкой грани, колеблющейся у самой точки замерзания, свет туда и днями едва проникает… Но и этого налиму мало: он ждет ночи, когда морозы остервенеют до крайности, и лишь тогда начинает разгуливать во всю ширь и даль своих мрачных владений. И чем темнее ночь, тем ему радостнее. А когда на мир обрушивается вьюга, при которой человек не видит ладони своей вытянутой руки, этот тать ночной празднует свой шабаш.