Сталин без лжи. Противоядие от «либеральной» заразы - Игорь Пыхалов

Откуда вообще взялась версия о фальсификации результатов выборов? Основным её источником является делегат XVII съезда от Московской организации В.М. Верховых, входивший в состав счётной комиссии. После начала хрущёвской кампании обличения «культа личности» Верховых вдруг «вспомнил», что является свидетелем «сталинской фальсификации», о чём и поведал в докладной записке в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС от 23 ноября 1960 года:

«Будучи делегатом XVII партсъезда…, я был избран в счётную комиссию. Всего было избрано 65 или 75 человек, точно не помню. Тоже не помню, сколько было урн – 13 или 15… В голосовании должно было участвовать 1225 или 1227. Проголосовало же 1222. В итоге голосования… наибольшее количество голосов “против ” имели Сталин, Молотов, Каганович, каждый имел более 100 голосов “против ”, точно теперь не помню…, но кажется, Сталин 125 или 123» [629] .

Итоги голосования по выборам членов ЦК ВКП(б) на XVII съезде партии

Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С.118.

Однако к началу 1960-х годов помимо Верховых в живых оставалось ещё два члена счётной комиссии XVII съезда – Н.В. Андреасян и С.О. Викснин. Оба они дали письменные показания о событиях 1934 года. При этом Андреасян подтверждает официальную версию (против Сталина – три голоса), а из слов Викснина, правда с очень большой натяжкой, можно вывести, что фальсификация всё-таки была [630] . Следует иметь в виду, что эти люди давали показания в канун антисталинского XXII съезда, когда «сверху» была спущена установка всеми способами собирать на Сталина компромат.

Имеются ли какие-нибудь вещественные доказательства фальсификации?

В ноябре 1960 года материалы счётной комиссии XVII съезда ВКП(б) изучались специальной комиссией в составе члена КПК при ЦК КПСС О.Г. Шатуновской, зам. директора Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Н.В. Матковского, ответственного инструктора КПК А.И.Кузнецова и заместителя заведующего Центрального партийного архива P.A. Лаврова. В результате было установлено следующее.

На съезд прибыло 1227 делегатов с решающим голосом. Мандатная комиссия утвердила полномочия 1225 из них. Участвовало в голосовании 1059 делегатов. Результаты голосования соответствуют официально объявленным на съезде. Отчёт комиссии был подписан всеми её членами, включая Шатуновскую [631] .

Между тем, тридцать лет спустя в «Аргументах и фактах» было опубликовано уже цитированное мною выше письмо Шатуновской, в котором она утверждает:

«Комиссия Президиума, ознакомившись в Центральном партархиве с бюллетенями и протоколами голосования, установила факт фальсификации выборов» [632] .

На самом деле в заключении комиссии, подписанном в том числе и Шатуновской, о фальсификации выборов не говорилось. Хотя тогдашнее партийное руководство в лице Хрущёва жаждало дальнейших разоблачений «культа личности». Даже если предположить, что часть бюллетеней была уничтожена (чему нет никаких доказательств), максимальное число уничтоженных бюллетеней могло составить 166 (1225 делегатов с решающим голосом минус 1059 бюллетеней, хранящихся в архиве). До 289 никак не дотягивает. К тому же достоверно известно, что отдельные делегаты с решающим голосом действительно не принимали участия в голосовании [633] . Таким образом, отправляя своё письмо в «АиФ», Шатуновская либо впала в старческий маразм и не ведала, что творила, либо сознательно лгала.

Сварливый убийца

Кем же был убийца Кирова? Леонид Васильевич Николаев родился в 1904 году в Петербурге. Свою трудовую деятельность начал в январе 1919 года секретарём одного из сельских Советов в Самарской губернии, куда судьба забросила его в трудные годы гражданской войны. Вскоре Николаев вернулся в Петроград, где в мае 1921 года устроился конторщиком в Выборгское отделение коммунального хозяйства Петросовета, в подотдел неделимого имущества. В апреле 1924 года вступил в партию. Вплоть до своего ареста в 1934 году, он поменял девять мест работы – от управделами районного комитета комсомола и подручного слесаря до инспектора Ленинградского обкома РКП и инструктора по приёму документов в Институте истории партии. Частая смена места работы происходила из-за неуравновешенности Николаева, его постоянных свар и склок с сослуживцами [634] .

Весной 1934 года проводилась партийная мобилизация на транспорт. Выбор парткома института пал на Николаева. Он категорически отказался. Тогда партком исключил его из рядов ВКП(б) с формулировкой: «За отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации (склочные обвинения ряда руководящих работников-партийцев)». 3 апреля вышел приказ директора института: «Николаева Леонида Васильевича в связи с исключением из партии за отказ от парткомандировки освободить от работы инструктора сектора истпарткомиссии с исключением из штата Института, компенсировав его 2-х недельным выходным пособием» [635] .

17 мая того же года Смольнинский райком ВКП(б) восстановил Николаева в партии, объявив строгий выговор с занесением в личное дело. Тем не менее, он несколько раз обращался в комиссию партийного контроля при Ленинградском обкоме ВКП(б), добиваясь снятия партийного взыскания и, что самое главное, восстановления на работе в Институте истории партии. Считая себя незаслуженно обиженным, Николаев продолжал жаловаться. Сначала – в Ленинградский горком, потом – в обком ВКП(б). В июле Николаев пишет письмо Кирову, в августе – Сталину, в октябре – в Политбюро ЦК ВКП(б). Всё безрезультатно [636] . Именно после этого в дневнике Николаева появляются обвинения партийной верхушки в бюрократизме и отрыве от масс, а затем и записи о желании убить кого-нибудь из руководителей ВКП(б), лучше всего Кирова.

Имелось и ещё одно обстоятельство – жена Николаева, симпатичная латышка Мильда Драуле. Впрочем, совершенно неважно, существовала ли связь Кирова с Драуле на самом деле. Главное, чтобы она существовала в воображении её супруга, отличавшегося, судя по письмам, изрядной ревнивостью.

Постепенно в голове у Николаева созрело твёрдое решение расквитаться со своим обидчиком. Сделать это он решил на собрании ленинградского партийного актива, где должен был выступать Киров. Это мероприятие должно было состояться 1 декабря в Таврическом дворце. Но для того, чтобы пройти в Таврический дворец, нужен был специальный билет. С целью его получения Николаев и появился в Смольном около полудня. Шатаясь из кабинета в кабинет по своим знакомым, он всюду высказывал просьбу дать ему билет на партийный актив, но билета так и не раздобыл. Однако один из сотрудников Смольного, секретарь сельскохозяйственной группы Петрошевич сказал ему, что если у него останется лишний билет, то он даст его Николаеву, и предложил зайти попозже. Выйдя на улицу, Николаев в течение часа прогуливался, затем вернулся на третий этаж Смольного и зашёл в туалет [637] .

Разумеется, в обстоятельствах убийства Кирова много загадочного и непонятного. Однако к разочарованию любителей сенсаций, на многие вопросы имеются чёткие и ясные ответы.

Откуда у Николаева револьвер? Как и у многих тогдашних членов партии, наган у Николаева был совершенно легальный.

2 февраля 1924 года органами власти на него было выдано соответствующее разрешение за № 4396. 21 апреля 1930 года Николаев прошёл перерегистрацию, после которой ему было вручено удостоверение за № 12296. Этот документ был действителен до 21 апреля 1931 года. Однако затем регистрация была просрочена. Но этот проступок по тем временам являлся сущей мелочью. Ведь даже за незаконное хранение оружия согласно тогдашнему Уголовному кодексу полагались всего лишь принудительные работы на срок до шести месяцев или штраф до одной тысячи рублей.

Откуда патроны? Купил в магазине. На оборотной стороне удостоверения есть два оттиска штампа магазина о продаже Николаеву в 1930 году 28 штук патронов. Где Николаев учился стрелять? Совершенно легально – в тире спортивного общества «Динамо», членом которого состоял [638] . Наконец, как Николаев попал на место преступления, в коридор Смольного? Элементарно. Он оставался членом ВКП(б). Членский билет служил пропуском в Смольный.

Охрана

Сегодня мы привыкли, что руководителей такого ранга, как Киров, стерегут словно зеницу ока. Между тем, реалии СССР начала 1930-х были совершенно иными. До лета 1933 года охрана Кирова состояла всего-навсего из трёх человек: М.В. Борисова, Л.Ф. Буковского и негласного сотрудника ОГПУ – швейцара дома, где жил Киров. Борисов и Буковский охраняли Кирова в Смольном, в поездках по городу, на охоте, в командировках. Швейцар охранял Кирова во время его нахождения дома.

Со второй половины 1933 года численность гласной и негласной охраны Кирова возросла до 15 человек. При поездках Кирова по городу и вне его выделялась автомашина прикрытия с двухсменной выездной группой [639] .

Надо сказать, что сам Киров к вопросам своей охраны относился весьма легкомысленно, явно тяготился её опекой. Сергей Миронович любил ходить пешком, общаться с ленинградцами в неофициальной обстановке, ездить на трамвае, заходить в магазины. Начальнику ленинградского ГПУ Филиппу Медведю он недовольно заявлял: «Дай тебе волю, ты скоро танки возле моего дома поставишь» [640] . Один раз Киров просто-напросто перехитрил охрану и сбежал от неё, вызвав изрядный переполох [641] .