Хулиган напрокат - Алёна Черничная

как иголки. Она протыкает им и заставляет меня еще больше нервничать.

— Ты не знаешь, где он? — тихо спрашиваю я, закусывая до боли нижнюю губу. — Когда будет дома? Мы немного с ним повздорили…

— Я в курсе, — хмыкает сестра Макса. — Когда он будет дома? Ну-у-у… — она выдерживает паузу, демонстративно устремляя взгляд в потолок, а потом резко направляет его снова на меня, — где-то через год.

Я хватаюсь рукой за перила лестницы. Пальцами готова переломать холодную железяку, когда через силу шепчу:

— Через год? Макс, что…

И Нина кратким, но уверенным кивком обрывает во мне все трепещущее и живое.

— В армии, — подтверждает она.

— В армии… — бессмысленно вторю я. В моей голове неожиданно становится очень пусто. — Так он так и не пересдал?

— Нет. А ты не знала? — Нина с сожалением смотрит, как я после ее слов на дрожащих ногах медленно опускаюсь опять на ступеньку.

Я отрицательно машу головой.

— Ему предлагали заплатить, но он не стал… — продолжает сестра Максима.

Ее стройная фигурка расплывается перед моими глазами. В них пелена самых горючих слез на свете. Они уже безостановочно скатываются по щекам. Жгут не только снаружи, но и жгут изнутри. Макс и в этот раз поступил честно, а я…

— А забрали когда? — от нахлынувшего бессилия утыкаюсь лбом в свои колени.

— Вчера… — Нина тяжко вздыхает. — Я вот пришла проверить квартиру, все ли братец выключил и перекрыл…

Вчера… Я сжимаю свои пальцы с такой силой, что их сводит от боли, которая стрелой вонзается в самое сердце. Всего один чертов день! Двадцать четыре часа!

— Не успела… — шепчу, сильнее обхватывая руками колени.

Хочется сжать саму себя, чтобы не расползтись по этим ступенькам на части.

— Не-а. А жаль. Макс лысый такой ржачный… — Нина вдруг весело усмехается.

И это меня добивает. Один судорожный вдох, и эхо от моего воя разносится уже по всему подъезду. Я задыхаюсь, захлебываюсь от слез: горьких, едких, жгучих. Мне так больно от обиды и отчаяния.

— Олеся, ну чего ты? — теплые ладони ложатся мне на плечи.

Видимо, Нина сама присаживается рядом со мной на ступени подъезда. Просто я рыдаю так, что не слышу и не ощущаю ничего вокруг, кроме своей невыносимой пустоты внутри.

— Нин, я такая дура-а-а! — протяжным всхлипом оповещаю на весь подъезд.

Сестра Максима придвигается ко мне ближе и, вздыхая, обнимает:

— Извини, но да. Соглашусь.

— И куда его отправят служить?

— Пока не известно. Макс же сейчас в учебке.

— Что мне делать? С ним же как-то можно будет связаться? Потом же он включит телефон? — причитаю и продолжаю реветь на весь подъезд.

— Сомневаюсь, — удручающе обнадеживает Нина.

— Почему? — хлюпаю носом.

— Макс номер сменил. Оставил его только мне и родителям.

Я резко поднимаю голову, поворачивая ее к Нине. Проморгав слезы, с самой чистой и спасительной надеждой заглядываю в такие знакомые карие глаза. А в них проскальзывает сожаление:

— Нет, Лесь. Не обижайся, — твердо сообщает сестра Максима. — Я обещала брату новый номер этот не светить.

— Нина, пожалуйста… — взмаливаюсь я, размазывая тыльной стороной ладони соленые разводы по лицу.

Я смотрю на Нину как на какое-то божество, пока мое сердце горит между ребер. Мне так нужна крупица веры, что Нина сможет помочь. Или я свихнусь…

Но она непреклонна. Хоть и смотрит на меня с откровенным сожалением, но говорит уверенно:

— Сейчас он точно не станет с тобой общаться. Ты обидела его… А мой брат в этом плане хуже девчонки. Он как-то в детстве не разговаривал со мной два месяца, потому что я обещала поделиться с ним конфетой, но не поделилась.

— То есть мне тоже ждать два месяца? — непонимающе хлопаю мокрыми ресницами.

— Ну нет, — Нина хмурит брови и качает головой. На мгновения задумывается, словно что-то подсчитывая про себя. А потом бескомпромиссно заявляет. — Месяца четыре точно.

И я снова падаю лицом в свои колени. Трясусь в рыданиях. Какие к черту месяца четыре?! Ольховский нужен мне сейчас. Здесь и рядом. Так нужен, что моей тоске нет места в груди.

Я не хочу без Макса…

Я не могу без Макса…

— Я люблю Макса… — срывается с моих губ.

Неосознанно жду от Нины такой спасительной фразы: «И он тебя…»

Но слышу лишь, как ее тихий вздох разлетается по лестничной площадке.

И я срываюсь уже в такие рыдания, что с трудом через свои же всхлипывания разбираю успокаивающее бормотание Нины и ощущаю ее ласковые поглаживания по моей макушке:

— Не плачь, Лесь. Вы помиритесь… — и чуть помолчав, она так тихо добавляет, — наверное…

Глава 36

Леся

Две недели и плюс один день. Пятнадцать дней, в которых все какое-то картонное. Даже я.

Пятнадцать дней я просыпаюсь утром и вижу свои опухшие глаза в зеркале.

Пятнадцать дней осознания, что в моей воющей волком тоске в груди никто не виноват. Только я.

Пятнадцать дней изнуряющего ощущения, что я ничего не могу изменить. Что я ничего не знаю о том, как он… Даже не знаю, где он?

Нина оказалась пуленепробиваемой. Видимо, это у них семейное. Она терпеливо отвечала на мои сообщения, повторяя одно и то же: «Дай Максу остыть. Нужно время».

Это убийственное слово «время». Ну какое к черту время?

Я не просто скучаю по Максу. Я тоскую. Все пятнадцать дней подряд. Каждую минуту и секунду я думаю о нем.

Я даже пытаюсь прозванивать все военкоматы города. Ничего. Дяденьки и тетеньки на том конце провода просто вежливо посылают.

Я уже начинаю привыкать глотать эту тоску, когда дышу.

Но жуткий захлеб рыданиями все равно происходит. Я случайно нахожу в шкафу ту самую зеленую толстовку Макса, в которую он любезно закутал меня, предлагая стать моим парнем понарошку.

Она все еще пахнет им: прозрачным ароматом терпкого парфюма.

Где-то в глубине своей глупой души почему-то даже надеюсь, что Максим решил разыграть меня. Проучить.

Лелею мысль, что история с походом в армию просто байка. И Ольховский заявится ко мне, озаряя своей нагловато-обаятельной улыбкой. И я бы даже не обиделась, а была бы согласна на такой расклад, не задумываясь.

Но армия оказывается не байкой. На вручении дипломов Максима не было. Да и весь универ какое-то время гудел, что Ольховский загремел в ряды нашей доблестной армии. И заодно косо поглядывали на меня.

А я и не сопротивлялась этим взглядам.

В этом ведь действительно моя вина. Сначала, когда отказала Максу в помощи, а потом, когда ему не поверила.

Свою сессию я сдаю досрочно и уже в начале