Барклай-де-Толли - Сергей Нечаев

Как видим, «под влиянием досады и гнева на Барклая Багратион вольно или невольно искажал действительность и представлял своим влиятельным адресатам ситуацию, прямо скажем, в превратном виде» [5. С. 634].

А ведь Барклай-де-Толли объяснял Багратиону смысл своих действий. Он писал ему:

«Весьма хорошо и полезно было бы удерживать Смоленск; но сей предмет не должен однако же нас удерживать от важнейших предметов: то есть сохранения армии и продолжения войны» [19. С. 237].

Сказано не очень складно, но весьма верно, однако, похоже, смысл слов Михаила Богдановича уже давно не интересовал князя Багратиона. Он вел с военным министром войну на полное уничтожение, не понимая, что ненависть — это сила бессилия.

Валутина гора

Тем временем утром 7 (19) августа эпицентр военных действий переместился в сторону Соловьевой переправы через Днепр — в сорока верстах на востоке от Смоленска.

Еще накануне, как мы уже говорили, на вестфальский корпус генерала Жюно была возложена важная задача: он должен был скрытно навести мост через Днепр у деревни Прудищево, обойти Смоленск с юго-востока, выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые могли еще находиться между Смоленском и деревней Лубино.

Принято считать, что Жюно представился отличный шанс окружить русских и отличиться в глазах Наполеона, который «послал герцогу д’Абрантес приказ действовать с должной энергией» [68. С. 135].

«Барклай сошел с ума, — говорил император. — Его арьергард будет взят нами, если только Жюно ударит на него» [68. С. 135].

Наведение понтонных мостов у Прудищева не стало, однако, неожиданностью для русских, так как об этом вовремя донес один вестфальский дезертир. При этом кавалерия маршала Мюрата не нападала на русский арьергард, да и корпус маршала Даву также простоял весь день в бездействии. Все якобы ждали переправы Жюно, а тот, перейдя через Днепр, остановился в нерешительности у деревни Тебеньково и не двигался вперед.

Это одна версия бездействия французов. Есть и другая, высказанная М. И. Богдановичем:

«Неприятель не мог знать в точности, в каком положении тогда находилась наша армия, и поэтому оставался в бездействии» [19. С. 287].

Экспрессивный Мюрат неоднократно посылал гонцов к Жюно, торопил его, однако все его слова «остались тщетны: Жюно не трогался, отзываясь, что в 200 шагах перед его фронтом топкое болото, которое нельзя перейти иначе, как по одному человеку, и то с подстилкою фашин. Ему предложили обойти болото и напасть на русских с тыла. Жюно отвечал, что для такой отдельной атаки корпус его слишком малочислен» [95. С. 176].

Для справки: в это время вестфальский корпус насчитывал всего 13 600 человек [19. С. 538]. Кроме того, Жюно объяснял, «что для обхода требуется много времени, между тем как до наступления ночи остается только четыре часа» [95. С. 176].

Конечно, приказ есть приказ, и его нужно выполнять. С другой стороны, наличие топкого болота на пути Жюно — бесспорно. В связи с этим у герцога д’Абрантес было лишь два выхода: первый — разрушить боевое построение, нарубить веток, навязать и постелить фашины, а затем по одному, след в след, перейти болото; второй — попытаться обойти болото. Любое из этих решений требовало массу времени для своего осуществления и было чрезвычайно опасным. «Вестфальцы Жюно были поставлены в такое затруднительное положение этими болотами, что было сомнительно, что на них можно будет рассчитывать в главном действии» [166. С. 238].

События этого дня генерал Богданович описывает следующим образом:

«Ничто не мешало войскам Жюно выйти на московскую дорогу, что, без всякого сомнения, не только заставило бы нас отказаться от обороны позиции за Строганью, но и поставило бы наш отряд в весьма опасное положение. Но Жюно, по уверению некоторых писателей, уже страдавший припадками сумасшествия, вместо того, чтобы решительно занять большую дорогу, скрыл свои войска в Тебеньковском лесу и не пошел далее» [19. С. 297].

А в это время в районе Лубино — у Валутиной горы — корпус маршала Нея атаковал арьергард Барклая-де-Толли, прикрывавший отход русской армии от Смоленска. Именно здесь генерал П. А. Тучков 3-й[37] на три часа задержал противника, но потом вынужден был доложить Михаилу Богдановичу, «что больше не может сдержать натиск противника» [136. С. 116].

«В ответ Барклай-де-Толли резко сказал ему:

“Возвратитесь на свой пост, пусть вас убьют; если же вы вернетесь живым, то я прикажу вас расстрелять”» [8. С. 363].

Генерал Тучков 3-й был очень храбрым человеком, он пошел и не вернулся. Его бригада почти полностью была уничтожена, но приказ он выполнил. Лишь незначительное число его людей смогло отойти за реку Строгань, а сам генерал, дважды тяжело раненный в бок и в голову, попал в плен к французам.

Кстати, в тот день чуть не попал в плен и сам Михаил Богданович, и произошло это следующим образом.

«Барклай, Левенштерн и группа офицеров штаба 1-й армии проезжали неподалеку от места боя. Михаил Богданович ехал на горячем и порывистом коне, который гарцевал, но не шел вперед. И вдруг вперед проскочили польские уланы и, опрокинув заслон, ринулись к Барклаю.

Левенштерн подал свою лошадь командующему, и тот с величайшим хладнокровием сошел на землю, затем снова сел в седло и поехал вперед.

Уланы окружили Барклая, но на помощь к главнокомандующему ринулся эскадрон Изюмских гусар во главе с капитаном Львом Нарышкиным и спас своего генерала. Наблюдавшие этот эпизод были единодушны в том, что ни один мускул на лице Барклая не дрогнул» [8. С. 362].

По расчетам Наполеона, корпус генерала Жюно должен был выйти к Лубино раньше Барклая-де-Толли, но задуманного окружения не произошло.

Позднее, осмотрев поле боя у Лубино, император «излил свой гнев на Жюно, ставя ему в вину, что русская армия не потерпела совершенного поражения» [95. С. 178].

«Жюно, — повторял он с горечью, — упустил русских. Из-за него я теряю кампанию» [68. С. 135–136].

Однако на события под Смоленском можно посмотреть и с иных позиций.

Во-первых, как отмечает Богданович, под Смоленском Даву, Мюрат и Жюно «командовали только войсками, непосредственно им подчиненными. Все трое действовали независимо один от другого и поэтому не могли направлять своих усилий с надлежащим согласием к достижению общей цели» [19. С. 293]. Формально ни Мюрат, ни Даву не могли приказывать Жюно, «каждый поступал по своему разумению» [95. С. 177].

Во-вторых, — это мнение высказывает, в частности, Н. А. Полевой — «не виноватее ли всех был сам Наполеон, не явившийся на поле битвы, не отдавший точных приказов?» [110. С. 57].