Время доверять - Гера Фотич

письмо о пенсии по инвалидности. Скажу честно — вряд ли сможем помочь. Столько времени прошло. Если бы сразу! Наверно, и я виноват в этом…

Алла не дала договорить:

— Извини, я и сама не знаю, зачем написала.

Потом жалела. Всё понимаю, столько воды утекло.

Может, надеялась, что ты придёшь. Увидеть тебя… вспомнить…

Она как-то ссутулилась, отвернулась к окну.

Затем провела ладошкой по глазам, сорвалась и поспешила на кухню. Вернулась с чайником. Поставила на стол печенье и сахарницу.

— Может, покушать хочешь? — спросила без особой надежды в голосе, — у меня суп есть… куриный.

— Нет, спасибо! Я на минутку. Надо спешить.

Чай пили молча. Даша ела печенье, удивлённо посматривала на мать, точно никогда её такой не видела.

Уходя, в прихожей Заботкин обернулся к Алле:

— Так это всё же твоя дочь? Я думал, что ты шутишь.

— Моя, — отозвалась она и в глазах мелькнула искорка надежды, хитро посмотрела на Антона, усмехнулась.

— Но врачи говорили, что у тебя не будет детей!

— Наверно, они ошиблись…

— Ты только не пиши генералу больше, — попросил Антон, прощаясь, — лучше звони мне, если что!

— Хорошо, — пообещала Алла. Неожиданно шагнула вперёд, обвила руками шею Заботкина. Порывисто прижалась, поцеловала в губы, глубоко вдохнула его запах и медленно отпустила, сползла — не почувствовав взаимности. Провела руками по его груди, а потом прижалась к стене, спрятав их за спиной, точно успела что-то схватить, похитить. Отрешённо улыбнулась, посмотрела ласково с благодарностью — запаслась чем-то дорогим.

Придя домой и, поужинав, Антон достал свой детский альбом с фотографиями, нашел себя танцующим в детском саду. Сел на диван и стал рассматривать.

— Чего это вдруг ты детство вспомнить решил? удивилась жена.

Антон смутился:

— Да вот смотрю, младший сын — вылитый я, а Олег совсем не похож — смуглый, с узким лицом. — Не говори ерунды. Все видят, что он твой сын такой же упрямый, со своими принципами.

Антон не слушал — листал дальше, вглядывался в детские лица, пытался что-то найти, почувствовать, ещё смутно осознавая — что.

Всю ночь он думал о Даше, о шутке Аллы, гадалке Раде и своих сыновьях. Мысленно пролистывал альбом, сравнивал черты. Вспоминал глаза. На память приходило собственное детство, снова слышал звук хлопающей двери, крик матери и её приглушённый плач, подзатыльники и побои… Быть может, этого бы не было, если б отец не ушёл…

Так и уснул.

Тревога не ушла и утром. После совещания Антон набрал номер телефона Аллы. Трубку не поднимали. Решил позвонить позже. Дел было много, но мысли о Даше не давали ему покоя. Чем бы он ни занимался, незаметно в голове всплывали фотографии сыновей и собственные, созревали вопросы, формировались фразы, хотелось знать правду.

Наконец, после трёх часов Алла взяла трубку:

— Привет, Антон!

Несмотря на подготовку к разговору, Заботкин смутился:

— Ты извини, что я тебя спрашиваю, ты уверена, что это моя дочь?

— Конечно, у меня, кроме тебя, никого тогда не было.

Антон вспомнил новоселье в общежитии, как Алла пьяно кричала, что хочет от него ребёнка.

Может, действительно, врачи ошиблись? Не зная, зачем, спросил:

— Ну, ты же не одна всё это время жила, что ты говорила Даше об отце.

— Говорила, что люди живут по-разному. Так получается, что её отец живёт далеко.

— И она никого не называла папой?

— Нет, никого.

Антон не знал, что он должен был почувствовать. В душе — непонятная нервозность, точно он сам лез в глубокое болото и, несмотря на ощущение опасности, заставлял себя идти вперёд. Зачем?

Казалось, погрузился уже по пояс:

— А что у неё написано в свидетельстве о рождении?

— На месте отца стоит прочерк.

— А отчество есть?

— Да… Антоновна…

Ох… Заботкин и ждал этого и боялся. Но всё равно, шаг за шагом упорно погружался в трясину глубже, точно пробуя свой организм на выносливость и ожидая спасительной соломинки. Жижа подошла к горлу:

— Ну, она же спрашивает тебя, почему папа не приезжает? Может ты когда-то говорила ей, что папа был космонавтом или моряком и геройски погиб, как пишут в книгах?..

— Я всегда говорила ей, что папа жив и здоров, просто он далеко и пока не может к нам приехать. Понимаешь, я всегда чувствовала, что мы встретимся…

Вопросы у Антона иссякли. Тема казалась исчерпана. Чувствовал, что стоит на цыпочках, чтобы не захлебнуться в болоте, которое вобрало воспоминания о детстве, женитьбе, тяготах службы и далёкой вспыхнувшей любви, о страданиях и изменах, разгульной жизни, пьянстве, наркотиках.… Надо было сейчас остановиться — мысли сводили с ума. Как закончить разговор, он не знал. Формулировок было бесконечное множество, но все они сводились к двум коротеньким резюме. Если выразить кратко — это «Да» и «Нет». Но он не мог решиться, глухо произнёс:

— Я тебе позже перезвоню.

В кабинет зашёл Гордеев. Он с кем-то долго разговаривал по междугородней связи из кабинета начальства и вот теперь с нетерпением ожидал, когда Антон положит трубку.

— Камуфляж выстрелил! — радостно сообщил он. — По фактуре определили, что он принадлежит к единственной партии, поступившей три года назад в подарок из Югославии в наш Военный институт физкультуры на Лесном проспекте. Изъятая форма принадлежала курсанту выпускнику Васильеву, который распределился на Дальний восток в морскую пехоту. Я нашёл его через командира части, у которого выяснил, что в период совершения преступления тот никуда не выезжал. Только что говорил непосредственно с ним.

— И что? — оживился Антон.

— Перед самым отъездом по распределению его камуфляж пропал из баталерки.

— Какой баталерки?

— Ну, со склада,