Рудная черта - Руслан Мельников

– Брат Арнольд! – Его зычный зов раскатисто и глухо прокатился над берегом, все еще укрытым зеленоватым туманом. – Подойди сюда!

Глава 39

Некоторое время спустя из плотной пелены выступила одинокая фигура. Посеребренный доспех, глухой шлем-горшок на голове, меч в ножнах… Умрунов Бернгарда не всегда можно было отличить одного от другого, но уж этого-то Всеволод признал сразу. Еще бы! Имелись характерные приметы. Давно, целую вечность назад, он застал этого рыцаря у дверей Эржебетт.

От белого орденского плаща с отхваченным краем после ночной битвы, правда, остались лишь рваные, обвисшие на плечах клочья – будто подрезанные крылья. Зато рассеченная перчатка на левой руке, некогда перехватившая клинок Всеволода, никуда не делась. И на груди – вон – знакомая рваная кольчуга, грубо перехваченная старым, подржавевшим уже проволочным швом, в который упирался тот самый клинок.

На правом боку мертвеца виднеется, впрочем, и свежий след от упыриных когтей, которого прежде не было. Кольчужные звенья выдраны вместе с клоком толстого поддоспешника. Правда, до мяса умруна темные твари добраться не успели и пустить серебряную водицу из жил покойника не смогли.

Что ж, Бернгард это исправит.

А магистр уже подступил к рыцарю-умруну. Извлек из ножен меч. Распорядился:

– Сними шлем, брат Арнольд!

Мертвый рыцарь подчинился беспрекословно. Только сначала снял латные перчатки. Одну, вторую… Так удобнее совладать с ремнями, крепившие шелом к доспеху.

Обнажившиеся руки были… М-да, не совсем человеческими они были. Кожа – сухая, как старый пергамент, пятнистая. Темно-серые, цвета дыма пожарищ, пятна лежат внаслой друг на друге, словно драконья чешуя. Ногти – те и вовсе черные. Глубокий порез на левой ладони стягивают грубые стежки суровой нити. А вокруг шва – тоже черным-черно. От раствора адского камня, излившегося наружу, надо полагать.

Избавившись от перчаток, Арнольд… тот, кто когда-то был братом Арнольдом, отстегнул шлем. Снял с плеч, оставшись в толстом войлочном подшлемнике и наброшенном поверх кольчужном капюшоне. Зажал железное ведро со смотровой прорезью под мышкой. Замер в ожидании дальнейших команд.

Однако же! Всеволод вмиг забыл о руках мертвеца. Что там руки по сравнению с этим! Прежде он не видел укрытых броней лиц Бернгардовых воителей-умрунов. Теперь вот узрел.

И лучше бы было оставаться в счастливом неведении!

Сама маска смерти смотрела сейчас на него. Без всякого выражения, без эмоций. Только не бледная, не желтая, не восковая, как у обычных покойников. А опять-таки – пятнистая, дымчато-серая. Темная. Заострившиеся черты, впалые щеки. Но больше всего, конечно, поражают… ужасают глаза. Белки – вон, уже и не белки вовсе. Сплошь подернуты голубоватой пленкой. И зрачки… Да уж, зрачки…

Мертвые. Пустые. Только где-то в самых глубинах едва-едва угадывается алчный блеск. Хорошо знакомый. Слишком хорошо. Так блестят глаза упырей. Неутолимая жажда крови порождает такой блеск. Сейчас-то она подавлена, придавлена волей Властителя, поднявшего это существо из каменного саркофага. Но что будет, если незримая узда вдруг ослабнет? Или исчезнет вовсе?

– Не удивляйся, русич, – смятение Всеволода не укрылось от пытливого взгляда Бернгарда. – И не пугайся. Темнеющая кожа и синеющие глаза – это обычное явление, когда вместо крови по жилам течет жидкое серебро.

– И когда Ток – вместо жизни?

Бернгард кивнул:

– Трансформация моих серебряных рыцарей только начинается, но со временем Ток изменит их облик до неузнаваемости. Я ведь уже рассказывал тебе… Вспомни, сколь сильно разнятся Пьющие и оборотаи. А ведь одни произведены от других.

Всеволод смотрел в темно-серое, почти черное лицо мертвого рыцаря.

– Я помню, Бернгард. Я все помню. И я понимаю, что с людьми, которых ты отнял у смерти, рано или поздно произойдет нечто подобное. Мне просто странно, что белый металл так сильно темнит человеческую суть.

Магистр пожал плечами.

– Темное, светлое… В этом мире, как и в любом другом, все относительно, русич. А на границе миров – так и подавно. Но сейчас у нас нет времени на отвлеченные диспуты.

Бернгард вновь обратился к неподвижному и безмолвному мертвецу.

– Капюшон тоже сбрось, брат Арнольд.

И – коротко – в сторону. Всеволоду:

– Зачем понапрасну тупить лезвие?..

Верно. Незачем…

Негромко звякнув гибкими стальными звеньями в серебряной отделке, кольчужный капюшон скользнул за спину умруна. Зацепив при этом и стащив с головы подшлемник. Теперь только длинные волосы мертвеца – потемневшие, косматые, высохшие, ломкие – закрывали худую шею, торчавшую из затянутого ворота кольчуги. Но ведь волосы мечу – не помеха.

– Подойди к воде, брат Арнольд – потребовал магистр. – Ближе. Еще ближе. Вот так…

Умрун встал на массивном плоском валуне, уходящем в озеро. Как некогда стоял сам Всеволод – с обнаженным мечом, намереваясь проткнуть посеребрённой сталью маслянистую муть под прозрачным слоем. Как стояла на этом берегу мать Эржебетт – бесноватая ведьма Величка с острым осколком камня, занесенным над собственными венами.

Но у тевтонского брата не было в руках ни меча, ни камня. Зато по жилам Арнольда текло жидкое серебро.

– Теперь – склони голову, – приказал Берн-гард.

Рыцарь повиновался. Опустившись на одно колено, мертвый человек склонился над мертвыми водами.

Как над плахой.

– Ниже. Еще…

В памяти всплывала еще одна картина, виденная Всеволодом глазами Эржебетт. Казнь Велички, которой Бернгард срубил голову над озером. Обессиленная, обескровленная ведьма-мать тогда попросту не могла противиться. Но этот-то – может. Если захочет. Только не хочет. И – не противится. Невероятно! Такая покорность! ТАКАЯ покорность…

Коленопреклоненный рыцарь стоял неестественно спокойно, почти торжественно, будто дожидался не главоотсечения а повторной акколады.[4] Только отражение Арнольда заметно подрагивало в нервной ряби неуспокоившегося озера. И ведь что любопытно – перевернутое отражение. Вверх ногами – как и отражение Всеволода. Не как отражение Черного Князя в обличье тевтонского магистра. А ведь по большому счету оба они – и Бернгард, и Арнольд – нечисть. Кровопийцы оба. Только один уже прошел через Мертвое озеро и признан за своего. Другой – нет.

«Все относительно, русич. А на границе миров – так и подавно».

Магистр опять заметил волнение Всеволода. Спросил неожиданно:

– Желаешь сделать ЭТО сам?

Надсмехается? Предлагает всерьез?

– Вообще-то Арнольд был в числе тех. кто… м-м-м… устранял твоих воинов, охранявших Эржебетт, – пояснил магистр. Все-таки он говорил вполне серьезно, без тени насмешки.