Блики - Виталий Цориев

Артур изо всех сил противится воздействию слов проповедника, но его нерациональный ум невольно увлекается рисуемой старичком картиной мира, пусть и предельно мрачной, но оставляющей место для надежды на загробную жизнь в умиротворении и блаженстве. Его внутренний взор устремляется к сценам, которые разыгрывались перед ним в борделе и в резиденции мэра и он понимает, что не сможет стать частью этой игры, наполненной страстями и похотью. Он вдруг чувствует, что за скорлупой равнодушия у него внутри давно зародилась, хоть он и не замечал этого, тоска по божественной благодати, и теперь, кажется, пришло время разбить яйцо изнутри и выпустить на волю душу, чтобы та устремилась к своему создателю. То же самое испытывают и остальные люди, забитые суровой жизнью, пришедшие сюда, чтобы найти выход из бесконечного лабиринта тварного существования и Артур наслаждается единением с ними, растворяясь в этой толпе, забывая о своем одиночестве. У старика-проповедника пересыхает горло и он прерывается, чтобы отпить из стакана с водой, затем берет несколько черных гранул с блюдца, кладет их себе на язык, делает еще один глоток воды, потом продолжает:

– Мы все, собравшиеся здесь, чрез считанные минуты вознесемся ко Христу, но мы должны подумать и о тех, кто еще не освободился из пут лжи, поэтому я отправляю трех своих лучших учеников обратно в этот мрачный мир, твердо зная, что они устоят перед всеми искушениями и, подобно мне, соберут вокруг себя заблудшие души и проведут их сквозь тьму и пламя к божественному свету и вечной любви.

Люди расступаются в стороны и по центру зала образуется узкий коридор, который рассекает толпу пополам и идет от кафедры к дверям наружу. Из первого ряда выходят три мужские фигуры, облаченные в черные платья и нелепые головные уборы, похожие на кокошники из проволоки и фольги. Они медленно проплывают мимо устремленных на них лиц к выходу, и собравшимся кажется, что эти фигуры источают сияние. Два крепких мужика, похожие на охранников, отодвигают засов и открывают перед учениками старца створки дверей, выпуская их из зала в сумрак улицы. Выждав какое-то время, убедившись, что все взгляды вновь устремлены вперед, к кафедре, охранники захлопывают двери, возвращают на место металлический засов, достают из карманов увесистые навесные замки и наглухо закрывают выход, чтобы ни одно из потерявших веру тел не смогло спастись от огня. Один из мужчин берет торшер с семью свечами и ставит его к дверям так, чтобы он упал, если двери попытаются выбить с той стороны.

– По крайней мере, в одном он прав, Иса уже здесь. И скоро операция перейдет в активную фазу, – не удержавшись, добавляет Хасан в полголоса, обращаясь то ли к самому себе, то ли к своим юным спутникам.

Старичок-проповедник продолжает говорить, отвечая на немой вопрос своей паствы – должны ли они умирать, в том числе дети, именно сейчас и именно такой мучительной смертью, заживо сгорая в огне. В его словах – вдохновенная убежденность, вера в святость намерения и в его результат:

– Ибо одержимые бесами люди вперемешку с чертями придут за вами и пытками заставят вас отречься от истинной веры и перейти в стан Сатаны, чтобы вы навсегда погубили свою бессмертную душу.

Как бы подтверждая его слова, двери начинают содрогаться от ударов снаружи, затем раздается усиленный мегафоном голос:

– Это полиция! Немедленно откройте двери! Ваше собрание не санкционировано властью! Приказываем вам немедленно разойтись!

– Вы слышите! – с ликованием вопиёт старик – Вот они, прихвостни Антихриста! Пришли, чтобы забрать нас в свои застенки! Но, слава Богу, мы уже готовы вознестись! Да вспыхнет благодатный огонь! Аминь!

Старик кивает охранникам, подавая им знак, что пришла их очередь действовать. Со стальных балок перекрытий высоко под потолком сбрасывают снопы сена прямо на головы людей – по толпе пробегает гул, кто-то из мужчин, вдруг осознав, что пути назад уже нет, пытается роптать на старца, изо всех сил сдерживая истерику и пытаясь произнести что-то рациональное, но его заглушают пронзительные крики и рев детей. Почти одновременно все шесть бочек опрокидывают на бок, и из их открытых горловин начинает хлестать топливо. К детям присоединяются женщины, которые начинают голосить так громко и неистово, что полицейские снаружи даже замирают на миг, но потом вновь, с еще большей силой продолжают выламывать двери. Сердце Артура бьется так сильно и с такой скоростью гонит адреналин к его голове, что его дыхание сбивается и он чуть не падает под ноги толпе, но Виктор и Хасан подхватывают его и разворачивают лицом к себе. На лицах обоих играет хитрая улыбка, когда торшер со свечами в конце концов падает от мощных ударов полицейских и заставляет вспыхнуть разлитый по полу керосин. Раздается хлопок, такой, словно кто-то со всей силы ударил ему ладонями по ушам, затем Артур видит, как поток пламени вбирает в себя людей, как вспыхивают платки на головах женщин и волосы мужчин. Все начинают верещать, широко открывая рты и выпучивая глаза: сварившись от жара огня, глазные яблоки лишаются райков, полностью побелев, потом лопаются, брызгая соком на превратившуюся в корку кожу искаженных криками лиц. Артур чувствует, что теперь горит уже и он сам: боль нарастает, впиваясь в его пах, живот, затылок. Он слышит чей-то истошный крик совсем рядом и не сразу понимает, что это кричит он, вернее, его объятое огнем тело. Он падает на четвереньки, ползет, упирается головой в чью-то обуглившуюся плоть. Запах паленых волос и жареного мяса. В какой-то момент боль становится такой интенсивной, что все вокруг заливает белый свет и, перед тем как исчезнуть, он чувствует что-то вроде многократно усиленного оргазма, который исторгает его фантомное тело прочь из этой реальности.

10

Истошные крики толпы становятся всё тише, пока не сливаются с журчанием чая, подливаемого мальчиком-слугой в его пиалу. Запах гари – расплавленного жира, опаленных волос, обуглившегося мяса – постепенно вытесняется ароматом жасмина. Артур не сразу вспоминает, где он находится, все ему кажется таким расплывчатым, искусственным, нереальным. Озноб боли и удовольствия все еще пронизывает его костный мозг, заставляя его нервы дребезжать, словно натянутые струны электрогитары, по которым грубо ударили рукой. Шепот мужских голосов, замысловатый рисунок ткани, переплетение ее нитей, тягучая слюна, повисшая из его рта, ее капли, заставившие потемнеть обивку кушетки, на которой он лежит. Он приподнимается на локтях, оглядывает комнату триклиния спросонья, садится, вытирает тыльной стороной ладони свои губы. Виктор пересел ближе к Хасану и, увлеченные беседой, они не сразу замечают возвращение Артура, или только делают вид.