Червь - Джон Фаулз

О: Тогда я ещё не ведала, что ношу дитя.

В: Выходит, вы затеяли учинить этот брак ради своего ублюдка?

О: Ради спасения его души. Или её души, если это девочка. И своей тоже.

В: Истинный это брак или только по форме, не скреплённый должным соединением?

О: Я не понимаю, про что это.

В: Муж имеет с вами плотское соитие?

О: Он на свою участь не жалуется.

В: Это не ответ. Извольте ответить: имеет или не имеет? Что не отвечаете?

О: Совесть не дозволяет.

В: Нет, я непременно должен узнать.

О: Только не от меня. И не от мужа. Он дожидается на улице. Хочешь — призови сюда. Он всё равно не скажет.

В: Опять за дерзости? Вы обязаны мне ответить.

О: О Его Милости спрашивай что угодно: на всё отвечу. Но об этом — нет.

В: Остаётся заключить, что бедный простофиля взял над вами попечение, но к постели вашей не допущен.

О: Думай что хочешь. Что недостойнее: моё запирательство или твои нескромные вопросы о том, что до тебя не касается? О прошлом своём я готова рассказать всё: той нечистивице, какой я была, такое наказание впору. Какова же я теперь — до этого ни тебе, ни какому другому мужчине нужды нет.

В: От кого этот ублюдок?

О: От слуги Его Милости.

В: Верно ли?

О: Во весь тот месяц мной больше никто не обладал.

В: Ой ли? Чтобы публичная девка — и ни с кем больше не спала?

О: У меня были регулы, месячные, а потом я оставила бордель и уж ни с кем, кроме как с Диком, не сходилась.

В: Разве Его Милость вы не удовольствовали?

О: Нет.

В: Что это ещё за «нет»? Ведь он вас нанял.

О: Не для такой надобности.

В: А сам дьявол в Девонширской пещере? С ним вы разве не спознались? Что молчите? Так показал Джонс, притом с ваших, как он уверяет, слов.

О: Я рассказала ему такое, что могла вместить его вера.

В: Но не то, что произошло въявь?

О: Нет.

В: Солгали?

О: Да. В этом — солгала.

В: Для какой нужды?

О: Чтобы удержать от дальнейших вопросов. И чтобы сделаться такой, какой я теперь сделалась — послушной дочерью и доброй христианкой. Больше поэтому.

В: И вы не подумали о близких Его Милости, которые уже отчаялись увидеть его живым?

О: Жалею об их горе и их неведении.

В: Не вы ли тому причиной?

О: Тому причиной воля Всевышнего.

В: А разве прощает Он тех, кто без зазрения совести пренебрегает христианским долгом? Отвечай.

О: Отчего же не ответить. Если кто утаит правду, которой всё равно не дали бы веры, такого человека Он простит.

В: Что же это за не правдоподобная правда такая?

О: Её-то я и пришла тебе открыть. Увидим, поверишь ли ты.

В: Увидим, сударыня, увидим. Но если не поверю, берегись. И ведь не поверю, когда станешь опять хитрить да изворачиваться. Итак, точно ли вам ничего не ведомо об участи того, кто зачал этот сгусток мяса у вас во чреве, — о Дике?

О: Истинно так.

В: И вы подтверждаете это под присягой?

О: Подтверждаю.

В: Так я вам расскажу. Он мёртв.

О: Мёртв?

В: Наложил на себя руки, найден удавленным в трёх милях от того места, где вы с ним расстались.

О: Я не знала.

В: И больше вам прибавить нечего?

О: Господи Иисусе Христе, прости его душу грешную.

В: Подите вы с молитвами. Так вы говорите, не знали?

О: В последний раз я видела его живым.

В: Не писал ли к вам Джонс после вашего расставания в Бидефорде?

О: Нет.

В: А иные лица из числа ваших былых знакомцев не давали о себе весточки?

О: Вот только Клейборн.

В: Клейборн? Вот так так. Она под присягой показывала, что не знает, где вас искать.

О: Стало быть, солгала. А сама подослала сюда своего присного. Есть у неё такой Иркулес Скиннер. Числится лакеем, а на деле головорез.

В: Проставьте так: «Геркулес». Когда он сюда заявился?

О: В конце июня.

В: Что же, показал он, что недаром прозывается Геркулесом? Вздумал поди увести вас силком?

О: Хотел было, да я подняла крик. Тут прибежал муж и сбил его с ног. А потом я пошла к брату Уордли — он грамоте знает — и просила написать Скиннеровой хозяйке, что я всем про неё рассказала, и если со мной случится беда, то ей мои слёзы отольются.

В: С той поры она вас не тревожила?

О: Нет.

В: Завидные, видать, кулаки у вашего мужа — не в пример его умению выбирать жену. Где он нынче работает?

О: Где придётся. Он работает на пару с моим дядей, как и мой отец. Куют решётки и задники для каминов, сами и прилаживают. А полки каминные — это по отцовой части: он у нас плотник. Мастера искусные, а вот работу им дают неохотно — из-за нашей веры.

В: Так вы бедствуете?

О: На жизнь хватает. У нас говорят, что всякий верующий должен получить свою долю от мирских благ. Мы и живём по этому правилу: кто богаче, делится с тем, кто беднее.

В: А теперь, мистрис Ли, извольте рассказать про ту роль, которую вам выпало представлять в апреле сего года, не упуская ни единой сцены. Когда Его Милость впервые пожаловал к вам в заведение Клейборн?

О: Около начала месяца. Числа не помню.

В: Прежде вы его видали? Хоть где-нибудь?

О: Нет. Его привёл лорд Б.

В: Вы знали, кто он таков?

О: В первый раз нет. Но скоро узнала.

В: От кого?

О: Клейборниха взялась у меня о нём выпытывать. А как я рассказала, она и открыла, кто он есть.

В: Что она ещё о нём говорила?

О: Что его не худо бы пообщипать. И велела мне привязать его к себе покрепче.

В: Ну а Его Милость? Находил он приятность в постельных шалостях?

О: Ничего этого между нами не было.

В: Как не было?

О: Едва мы вошли ко мне в комнату и я потянулась его обнять, от отвёл мою руку и объявил, что все мои старания будут напрасны. И что он пошёл со мной лишь затем, чтобы не попасть на зубок лорду Б. И прибавил, что хорошо заплатит за молчание.

В: И вы не пустили в ход свои хвалёные уловки и кунштюки?

О: Нет.

В: Вас это не удивило?

О: Я много знала таких примеров.

В: Неужто?

О: Да. Правда, мало кто делал такое признание с порога, наперёд не попробовав. Кто мог, покупал наше молчание, а иные покупали даже похвалы.

В: Похвалы их удальству?

О: Был у них такой обычай при расставании. Да мы их и сами из корысти наущали. А между собой посмеивались: «Кто похвальбой берёт, тот к делу не льнёт». Сдаётся мне, что такое не только в борделях водится.

В: Очень мне надо выслушивать твои бордельные прибаутки.

О: Это больше истина, чем прибаутка.

В: Довольно. Итак, он не пожелал или не смог. Что было дальше?

О: Его Милость поставил себя со мной учтиво. Он рассказал, что лорд Б. очень меня нахваливает. А потом стал расспрашивать про мою распутную жизнь и полюбопытствовал, по нраву ли мне это занятие.

В: Он держался без стеснения или робел?

О: Как будто это всё ему в диковину. Уговариваю лечь рядом — отказывается, даже сесть не захотел. Потом всё-таки присел на краешек кровати и рассказал немного про себя. Что никогда ещё не знал женщины, и эта мысль причиняет ему душевное сокрушение. И ещё он терзается оттого, что принуждён это скрывать от родных и друзей. И что он отверг уже несколько выгодных партий и домашние не оставляют его попрёками, потому что он в семье младший сын и больших надежд иметь не может. Мне сдаётся, он был огорчён много сильнее, чем показывал. Говорит и отворачивается, точно от стыда, что некому и душу излить, кроме такой, как я.

В: Что же вы на это?

О: Я, как могла, стала утешать. Сказала, что он ещё молод: мало ли я знавала мужчин в таком же положении, а теперь всё при них. Отчего бы нам теперь же не сделать испытание? Но он и слушать не захотел. Вдруг вскочил с кровати и, когда я пыталась его вновь усадить, сказал: «Довольно. Оставь меня», — будто досадует на мою неотвязчивость. И тотчас бросился просить прощения и уверять, что виной всему не моя неискусность, что я честно употребила всё своё старание, что надо быть мраморной статуей, чтобы не растаять от таких поцелуев и много чего ещё. А под конец сказал, что, если у меня достанет терпения, он бы не прочь ещё раз испытать себя при следующем свидании через два дня, а то в этот раз он должно быть надсадил душу в ожидании, ибо не знал ни меня, ни обычаев этого места; теперь же его опасения улеглись, и он уверился в моих прелестях, пусть и не имел ещё случая узнать их близко. Вот и всё.