Екатерина Великая - Анри Труайя

Власьев и Чекин вознаграждены за послушание и усердие. В официальном докладе, по-видимому вдохновленном императрицей, они подтвердили, что «узник номер 1» был безумцем, неспособным связать два слова, ничего человеческого в нем не оставалось и жалеть о нем нечего.

Иностранные дипломаты потрясены, но продолжают профессионально улыбаться императрице, за два года успевшей оказаться ответственной за два цареубийства. В донесении от 24 июля 1764 года Беранже пишет: «Подозревают, что императрица задумала это убийство и отдала приказ его исполнить!.. Ну и женщина эта императрица Екатерина! Какой театр эта Россия!» 7 августа он же сообщает: «Время и обстоятельства убийства дают основание подозревать царицу в том, что она сама его инспирировала, чтобы отделаться от предмета постоянного беспокойства». В свою очередь граф Заккен, посол Саксонии, в тот же день докладывает своему правительству: «В народе полагают, что эта пьеса разыграна, чтобы, сохранив приличие, отделаться от князя Ивана».

В ответ на волну подозрений, поднявшуюся по всей стране и за ее пределами, Екатерина издает 17–28 августа разъяснительный манифест. В документе уточняется, что Иван, незаконный претендент, с самого раннего детства был «рассудка лишен и человеческого разумения не имел», что Мирович хотел пробиться в ряды придворных, воспользовавшись «кровавым бунтом народным», и что охранники Власьев и Чекин действовали «во спасение общего спокойствия».

Манифест никого не убедил. «Когда с русскими беседуешь с глазу на глаз, – пишет Заккен, – они довольно резко критикуют и содержание и формулировки манифеста». И далее: «Меня уверяли, что были люди, которые молились за упокой души Мировича как великомученика, причем прямо на месте казни».

Мадам Жофрен писала королю Станиславу: «Полагаю, что она (Екатерина) опубликовала смехотворные манифесты о смерти Ивана. Ей вовсе не обязательно было говорить что бы то ни было; суда над Мировичем было вполне достаточно».

И самой Екатерине она посмела написать: «Мне кажется, что, если бы я была на троне, я бы думала то, что сочла нужным в интересах народа и моих собственных, не публикуя манифестов о своих действиях. Я бы предоставила делам моим говорить, а перу – молчать».

Екатерина противится: «Хочется сказать, что вы рассуждаете об этом манифесте, как слепой о красках. Он вовсе не был написан для зарубежных стран, но лишь для информации русского народа о смерти Ивана, ведь надо было сказать, как он умер… Иначе подтверждались бы неблаговидные слухи, распространяемые посланниками государств, настроенных враждебно и завидующих нам… У вас злословят по поводу этого манифеста, но ведь и о Спасителе злословили, и порой злословят о французах. Однако факт то, что обезглавленный преступник и этот манифест заставили здесь замолчать всех сплетников. Так что цель достигнута и манифест мой выполнил свою задачу: ergo, он был уместен».

Несмотря на блестящее оправдание, друзья Екатерины за рубежом с трудом переживают разочарование. Вольтер пишет: «Дело Ивана закончилось с такой жестокостью, что можно подумать, что его состряпали святоши попы». Д'Аламбер добавляет: «Как жаль, что приходится отделываться от стольких людей, а затем печатать манифест, что мы сожалеем, но это не наша вина». Постепенно философы успокаиваются и признают важность государственного интереса. Они испытывают чувство восхищения далекой и щедрой Екатериной и потому вынуждены быть снисходительными. Чтобы освободить Вольтера от сомнений и угрызений, Д'Аламбер цитирует пословицу: «Лучше убить дьявола, чем дать ему убить себя». И уточняет: «Я согласен, что философия не может гордиться подобными учениками! Но что делать? Друзей надо любить со всеми их недостатками». Вольтер с удовольствием дает себя уговорить и забывает эти «мелочи». «Это дела семейные, и я в них не вмешиваюсь», – говорит он. Узнав о мнении мудреца из Фернея, Хорас Уолпол[76] пишет госпоже дю Деффан:[77]«Вольтер со своей Екатериной мне противен». А вот мнение герцогини де Шуазёль: «Вот ее (Екатерину) и обелили, она чище снега, ее любят подданные, она – воплощение славы своей империи, ею восхищается весь мир, просто чудо из чудес». В парижских и лондонских салонах Вольтера и его «Като» ставят на одну ступень.

Из своего дворца Екатерина внимательно следит за всеми этими волнениями. Она уверена, что шум скоро утихнет. Монарх должен быть выше пены повседневности и не терять из виду линию горизонта. Вот что пишет она Панину, жаловавшемуся по поводу неприязни зарубежных критиков Ее величества: «Пока речь идет лишь обо мне, я безразлично воспринимаю все, что болтают. Но когда затрагивают честь России, тут я начинаю горячиться».[78]

Два главных соперника устранены, остается третий – собственный сын Екатерины, великий князь Павел, наследник престола. За отсутствием Петра III и Ивана VI будут ли враги царицы возлагать надежды на десятилетнего мальчика? Конечно, для нее речь не идет об устранении и его. Она любит его по-своему и искренне тревожится по поводу малейшей болезни. Но она сперва императрица, а потом уже мать. Смысл ее существования – правление страной. Пока она жива, никто другой не должен царствовать в России. Павел должен вырасти под сенью материнского владычества, как образованный и послушный ребенок. Он должен стать возможным наследником, а не скрытным конкурентом. При всех своих бесчисленных заботах она находит возможность проводить с ним каждый день какое-то время, быть в его комнате, наблюдать за играми, следить за чтением, в общем, старается его приручить. Задача трудная: мальчик нервный, болезненный, вспыльчивый, со странностями, с ним бывают конвульсии. Он ревнует мать к Григорию Орлову и говорит ей об этом. Она его успокаивает. А он втайне страдает от того, что некрасив. Курносое лицо его, еще недавно такое очаровательное и милое со светлыми кудряшками, стало похоже на уродливую маску с широкими ноздрями и огромным ртом. Откуда эта схожесть с Петром III, ведь он не его сын? Екатерину волнует будущее. К тому же он расспрашивает у окружающих о причине смерти отца и о его собственных шансах стать царем. Узнав о таких беседах от лакея царевича, Беранже пишет герцогу де Праслену:

«Этот юный князь (Павел) проявляет страшные и опасные наклонности. Известно, что мать его не любит, и, с тех пор как она стала править страной, до неприличия упорно отвергает все признаки нежности, кою она питала к нему прежде… Несколько дней тому назад он спросил у слуг, почему убили его отца и престол отдали его матери, а не ему, хотя по праву положено было ему. И добавил, что, когда он вырастет, он сумеет забрать себе все это. Монсеньор, по-видимому, этот мальчик позволяет себе слишком часто такие речи, чтобы о них не говорили (и не повторяли) императрице. Никто не сомневается, что царица принимает все возможные меры, чтобы предупредить последствия».