История Александра Македонского - Квинт Курций Руф

для меня. Но беда опережает советы рассудка, особенно на войне, для которой редко удается выбирать время. (11) Отпали поверженные к нашим ногам бактрийцы и с помощью чужих сил испытывают наше мужество. (12) Совершенно несомненно, что если мы оставим безнаказанными; дерзких скифов, мы вернемся к отпавшим от нас, покрытые позором. Если же мы перейдем Танаис и покажем кровавым избиением скифов, что мы повсюду непобедимы, кто будет медлить с выражением покорности победителям даже Европы? (13) Ошибается тот, кто измеряет пределы нашей славы пространством, которое мы еще пройдем. Между нами только одна река; перейдя ее, мы двинемся с оружием в Европу[270]. (14) А разве малую цену имеет для нас то, что мы, покоряя Азию, воздвигнем трофеи как бы в другом мире, соединим сразу в результате одной победы страны, которые природа, казалось, разбросала на столь большом пространстве? (15) Клянусь, что если мы хоть на малость задержимся, то скифы обойдут нас с тылу. Разве мы одни умеем переплывать реки? (16) Против нас же самих обратится многое, что давало нам до сих пор победу. Судьба учит военному искусству также и побежденных. Мы показали недавно пример в переправе через реку на мехах; и если скифы сами не сумеют перенять это у нас, их научат бактрийцы. (17) До сих пор пришел только один отряд этого племени, других полчищ еще ждут. Таким путем, избегая войны, мы вызовем ее, и вместо того чтобы напасть, будем вынуждены обороняться. (18) Мотивы моего решения ясны. Но боюсь, что македонцы не позволят мне воспользоваться им: ведь со времени ранения я еще не сидел на коне и не стоял на ногах. (19) Но если вы, друзья, последуете за мной, то я здоров. Во мне достаточно сил, чтобы вынести эти трудности: а если уж близок мой конец, то в каком деле мог бы я найти более славную смерть?» (20) Он произнес эти слова слабым, потухающим голосом; даже те, кто стояли к нему очень близко, с трудом могли его слышать; все присутствовавшие пытались удержать царя от принятия этого поспешного решения. (21) Особенно Эригий, не умевший, по-видимому, сломить упорство Александра своим авторитетом, попытался внушить ему суеверие, с которым царь был не в силах бороться. Эригий сказал царю, что сами боги не одобряют его намерения и что ему угрожает большая опасность в случае переправы через реки. (22) Действительно, Эригий перед входом в палатку царя повстречал Аристандра, сказавшего, что предзнаменования неблагоприятны; теперь он и сообщил то, что узнал от прорицателя. (23) Александр, удержав его, велит позвать Аристандра; он был одновременно разгневан и смущен, так как открылось скрываемое им суеверие. (24) Когда тот вошел, Александр, глядя на него, сказал: «Я сейчас для тебя не царь, а частное лицо. Я поручил тебе принести жертву; почему же ты открываешь ее предсказания не мне, а другому? Из-за твоего предательства Эригий узнал мои сокровенные мысли. Я убежден, что он истолковал состояние внутренностей под влиянием своего страха. Тебе же я заявляю спокойнее, чем следует: (25) скажи мне лично, что ты узнал по внутренностям, чтобы затем ты не мог отрицать своих слов». (26) Тот стоял смертельно бледный и словно пораженный громом, от страха он лишился дара речи; наконец, под воздействием того же страха, боясь заставить царя слишком долго ждать, он сказал: (27) «Я предсказал, что тебе предстоят большие трудности, а не неудача; и меня смущает не столько моя наука, сколько благорасположение к тебе. Я вижу слабость твоего здоровья и знаю, что весь успех зависит от тебя одного. Я опасаюсь, что у тебя не хватит сил справиться с указанным судьбой». (28) Царь отпустил Аристандра, обязав верить в его счастье; боги, мол, обещают ему славу еще в других делах. (29) И когда он стал совещаться с теми же лицами о средствах переправы через реку, Аристандр вернулся и заявил, что он никогда не видел прежде столь благоприятных внутренностей и что они сильно отличаются от предыдущих; тогда были основания для беспокойства, теперь же жертвоприношение оказалось весьма благоприятным.

(30) Однако новости, после этого доставленные царю, омрачили блеск его непрерывных успехов. (31) Менедема, как выше было сказано, он послал осаждать Спитамена, виновника отпадения бактрийцев. Тот узнал о приближении врага и, чтобы не оказаться запертым в городе, спрятался в засаде, рассчитывая перехватить неприятеля по дороге, по которой он, по его сведениям, должен был пройти. (32) Дорога была лесистая, удобная для засады; на ней он спрятал дахов. Они сажают на коней по два вооруженных всадника, которые поочередно внезапно соскакивают на землю и мешают неприятелю в конном бою. (33) Проворство воинов соответствует быстроте лошадей. Спитамен, приказав им окружить поляну, вывел их против врага одновременно с флангов, с фронта и с тыла. (34) Менедем оказался запертым со всех сторон, и его отряд был даже малочисленное врагов, однако он долго сопротивлялся, убеждая своих, что попавшим в засаду ничего другого не остается, как искать почетной смерти, избивая врагов. (35) У него был сильный конь; он много раз врывался на нем в ряды варваров, нанося им страшный урон. (36) Но так как на него одного нацеливались все враги, он обессилел от множества ран и потребовал от одно го из своих друзей, Гипсида, сесть на его коня и спастись бегством. Сказав это, он испустил дух, и его тело свалилось с коня на землю. (37) Гипсид действительно мог прорваться, но, потеряв друга, решил и сам умереть. Единственной его заботой было отомстить врагу. Итак, пришпорив коня, он ворвался в гущу врагов и, славно сразившись с ними, погиб, пронзенный стрелами. (38) Оставшиеся в живых, увидя это, заняли холм, возвышавшийся над полем сражения. Спитамен их осадил, чтобы голодом принудить к сдаче. (39) Пало в этом сражении 2 тысячи пехотинцев и 300 всадников. Это поражение Александр ловко скрыл, пригрозив прибывшим с места сражения казнью за распространение вести о случившемся.

Глава 8

(1) Утомившись сохранять выражение лица, не соответствующее его душевному состоянию, царь удалился в палатку, нарочно поставленную над рекой. (2) Там без свидетелей, взвешивая различные приходившие ему на ум решения, он всю ночь не смыкал глаз, часто поднимая полог палатки, чтобы смотреть на вражеские костры и по ним угадать численность врагов. (3) Уже начался рассвет, когда, надев доспехи, царь явился перед воинами, впервые после последнего ранения. (4) Воины столь сильно почитали царя, что одно его присутствие легко заставило их забыть