Плотский грех - Колин Маккалоу

Его верхняя губа приподнялась, выражая неприкрытое презрение.

– Чушь! Полная чушь! Ты говоришь, как с недалеким, тупоумным ребенком. Но я не ребенок, и далеко не тупоумный, – заявил он.

У Джесс вырвался смешок, один из тех непроизвольных, изумленных смешков, говорящих: «Не верю своим ушам», – которые маскируют полный паралич мысли и бывают вырваны у человека колоссальным ударом, грубейшим из потрясений. Она сидела с разинутым ртом, отвисшей челюстью и ошеломленно вытаращенными глазами, глядя на него и не зная, чем возразить.

– Ты говоришь обо мне как о головоломке из детского конструктора, – продолжил Уолтер, – словно бы внутри моего жалкого черепа пустыня после ядерного взрыва. Ты ничего не построила, Джесс! Ты просто имплантировала в мой мозг сдвоенные вольфрамовые микроэлектроды, используя конкретные стереотаксические координаты, которые были указаны в твоем атласе. Затем ты пустила ток по нейронам между двумя кончиками пары микроэлектродов. Это была работа гения, потому что ты знала, куда вставить свои микроскопические электроды и какой силы ток к ним приложить, но все могло увенчаться успехом только в том случае, если бы у тебя имелось бы подопытное животное – Уолтер Дженкинс, маньяк-убийца. Но кто скажет, кому должны быть адресованы похвалы? Тебе, проделавшей ювелирную работу, или мне, хозяину этого мозга? Твоя часть работы закончилась тридцать два месяца назад, когда ты провела последнее нейрохирургическое вмешательство. Это в моем мозгу продолжают открываться все новые и новые проводящие пути. Человек, который сидит здесь сейчас, не имеет к тебе никакого отношения. Человек, которого ты сейчас видишь, это Я-Уолтер.

Джесс вовсе не пришло в голову испугаться. Когда к ней вернулась способность мыслить, она принялась очарованно слушать, пораженная легкостью и осведомленностью, с которыми высказывался Уолтер. Она бы в жизни не отважилась надеяться на нечто близкое к тому, что он сейчас так просто ей демонстрировал, словно павлин, распускающий свой ослепительный интеллектуальный хвост!..

– Твой лексикон поразителен, – проронила она.

– В последнее время я много всего чувствую, Джесс. Я обнаружил то, от чего получаю удовольствие, и то, что мне не нравится, – говорил он смутным, мечтательным тоном. – Если интенсивность чувства превращает любовь в обожание, а неприязнь – в ненависть, тогда до этого я еще не дошел, – хоть и есть одна вещь, которая поднимает меня на вершину блаженства. Все мои чувства принадлежат Я-Уолтеру.

– И это ты выстроил Я-Уолтера, – заключила она.

– Да. И Я-Уолтер боготворит тебя.

Куда он сейчас клонит? Находится ли эта зона по-прежнему в упадке? Определенно, он не испускает никаких эманаций сексуального желания, и это побуждало Джесс предположить, что проводящие пути к его эротическим центрам центральной нервной системы и коры головного мозга либо все еще закрыты, либо по большей части не важны. Подумать только, Я-Уолтер! Это в третьем лице или в первом? В первом…

– Можешь ты описать, что чувствуешь, когда боготворишь меня, Уолтер?

– Я чувствую, что если бы не ты, меня бы не существовало.

– Ты сопереживаешь мне как своему создателю, своему творцу?

Великолепной голубизны глаза полыхнули презрением.

– Нет! Я сам себя сделал, я! Ты дала мне каркас, чтобы на нем строить, Джесс. Разве я не ясно дал это понять?

– Это требует разъяснения в словах, только и всего. Слова первостепенно важны, никогда не забывай об этом! Без слов мы возвращаемся к животным, мы не можем сделать наши нужды, потребности, желания кристально прозрачными. Не забывай, сколько имеется разновидностей «прозрачного», от оконного стекла, запачканного грязью столетней давности, до оконного стекла, протертого пять минут назад. Оба прозрачны, но какая между ними разница!

– Я боготворю тебя также и потому, что ты учишь меня.

– Что ты понимаешь под словом «боготворить»?

– Я готов защищать тебя от всякого зла, я хочу сделать тебя такой счастливой, какой только можно быть.

Джесс почувствовала слабость в коленях, голова ее кружилась. Зная эти признаки, она поднялась на ноги.

– У меня упал сахар в крови, мне нужно съесть завтрак, обед или что там сейчас подают в кафетерии. Можно я обопрусь на твою руку?

Уолтер мгновенно оказался рядом.

– Там все еще завтрак. Идем.

Ожесточенно сопротивляющейся Делии было запрещено остаться на работе, и Кармайн точно знал, как обеспечить подчинение. Он позвонил Руфусу Ингэму, изложил ему вкратце суть того испытания, что пережила Делия, и полчаса спустя усадил ее в руфусовский «Мазерати» у входа в полицейский участок на Сидар-стрит. Нравится ей это или нет – но хотя бы один день она побудет на крепкой привязи.

Закончив с этим, Кармайн снова отправился к двери в стене ХИ, где бригада криминалистов уже сделала много открытий. Внутреннее пространство оказалось прекрасно освещено. Можно было видеть круглую производственную базу Уолтера и узкие коридоры, расходящиеся от нее в противоположных направлениях. Уже обработанный на предмет отпечатков пальцев и других улик мотоцикл, после того как из него слили бензин, отправился в отдел судебной экспертизы для дальнейшего изучения. Командовал тут Эйб.

Он с помощниками нашел полуавтоматический кольт Марти Фейна и запасную патронную обойму, а также коробку пуль сорок пятого калибра.

– Хорошо, что он не посмел держать пистолет при себе, – сказал Эйб, протягивая увеличительное стекло. – Он навел на кончики пуль ртутную амальгаму – прекрасная работа.

Был найден и охотничий нож, отмытый, но все равно несущий следы крови вокруг места соединения рукоятки и лезвия. На полке хранилась теплая черная одежда. Комплект черных кожаных вещей мотоциклиста висел на крючках, забитых в строительный раствор между камнями стены, и на почетном месте – черный шлем. Упаковка бутилированной итальянской воды, различные непортящиеся продукты, аптечка первой помощи, включающая в себя лигатурную иглу и шелковую нить, разнообразные инструменты и самодельный верстак показывали, что Уолтер, возможно, планировал устроить в своей цитадели последний рубеж обороны.

Полицейские устроили сторожевой пост, включая дозорного на верхушке стены, в сторожевой башне, под которой содержались Делия и Мелосы. Если Уолтер появится на подступах к своему убежищу, дозорный позвонит в сигнальный колокольчик (радиосигналы не проникали сквозь стену). На посту за «входной» дверью стояли четверо патрульных полицейских, вооруженных полуавтоматическими пистолетами, а также своими специальными полицейскими револьверами «Смит-энд-Вессон» тридцать восьмого калибра. Сам Кармайн последнее время носил с собой девятимиллиметровую полуавтоматическую «беретту», и Эйб последовал его примеру: более плоская конструкция пистолета была удобнее, чем револьвер с цилиндрическим барабаном, а магазин содержал больше пуль.

– Есть еще кое-что, – сказал Эйб, увлекая Кармайна прочь от оставленных на часах патрульных.

– Что?

– Вот здесь.

Эйб повел капитана по направлению к тюрьме Делии. Теперь освещенный проход был скорее просто мрачным, чем пугающим. Кармайн заметил, что пол из утрамбованной земли был обильно усеян мусором, оставшимся после ста пятидесяти лет заброшенности: скелетами грызунов, пустыми панцирями насекомых, корнями и даже – как они сюда попали? – сухими листьями.

– Надеюсь, ноги Делии хорошо обработали в больнице, – пробормотал Кармайн, обходя дохлую крысу.

– Я позвонил туда, чтобы убедиться, как только увидел все это, – сказал Эйб.

– Молодец.

В импровизированной тюрьме Делии он увидел следы заточения узников – кандалы и цепи, запах мочи. И слабый запах застарелого тления. Он увидел, что проход за этим помещением тоже освещен.

– Что там?

Эйб скорчил гримасу.

– Вишенка на совершенно другом торте, Кармайн.

Еще сотня ярдов – и перед их глазами предстали шесть обезглавленных скелетов, прикрепленных к наружной стене стальными обручами, которые были прибиты прямо к известковому раствору большими гвоздями с плоскими шляпками.

– О господи!

– Женщины-тени, как думаешь? – спросил Эйб.

– Уверен, что это они, – ответил Кармайн. – Они никогда никуда не уезжали, Эйб.

– Пол в курсе того, что здесь находится, но мы пока не пускаем сюда криминалистов – нам хватает Уолтера. Или ты не согласен?

– Нет! Нет, нет… Лишние день или два не сыграют никакой роли. – Глаза его наполнились слезами; он отвернулся от Эйба и судорожно сглотнул. – Им не дали покоя даже после смерти, бедняжкам. «Спускались и поднимались по лестнице, незамеченными»… Конечно, они были зомби, как она могла этого не видеть?

– Она хуже Уолтера, – сказал Эйб. – Их лишили жизни совершенно хладнокровно.

Повернувшись, Кармайн зашагал обратно к круглому помещению под башней, где мог поговорить с Эйбом, не будучи подслушан ни живыми, ни мертвыми.