Лашарела - Григол Абашидзе

Маргвели в смятении проводил взглядом скрывшихся за завесой пыли всадников.

В тот же вечер он узнал, что, придя в ярость от угроз Чингисхана, хорезмшах приказал на месте умертвить главу монгольского посольства, а остальным двум отрезать бороды и отпустить обратно, дабы они сообщили обо всем Чингисхану.

Близились тяжелые времена. Хорезмийское царство вольно или невольно вступало в величайшую войну, и хорезмийскому двору было не только не до переговоров с грузинскими послами, но и не до наказания злейшего врага Мухаммеда — халифа Насира.

Иноземным послам объявили, что султан готовится в дальний поход, скоро оставит Бухару и еще долго не сможет вести никаких переговоров.

Послы, находившиеся в Бухаре, собрали свои пожитки и поспешили в родные края.

Отправились на родину и грузинские послы.

Разгневанный монгольский властитель ворвался в Хорезм.

Шах Мухаммед действовал вяло и растерянно. Вместо того чтобы встретить врага с многочисленным войском в открытом бою, он укреплял отдельные города.

Между тем татаро-монгольские орды ураганом устремились вперед, не считаясь с препятствиями. Если осада и угрозы не приводили к желаемым результатам, на крепость обрушивался град камней из камнеметов и горшки с кипящей смолой. Если и это не помогало, монголы открывали плотины оросительных каналов и затопляли целые города. Составляли отряды из пленных и, гоня их впереди наступающего войска, заставляли сражаться со своими соотечественниками. Они сгребали у стен города груды трупов, а потом с исступленными криками «урра» и «кху-кху» забирались по ним и вступали в рукопашный бой с защитниками крепостей.

Жители целых городов истреблялись поголовно. Щадили только немногих ремесленников.

Монголы грабили всех, увозили все, что можно было увезти, остальное предавали огню и разрушению.

Подступив к городу, монголы сначала пытались добиться его добровольной сдачи, обещая сохранить жизнь горожанам, но затем с одинаковой жестокостью расправлялись они и с теми, кто добровольно сдавался, и с теми, кто оказывал сопротивление.

Слух о непобедимости и жестокости монголов быстро проник в самые отдаленные страны.

Страх и трепет перед надвигающейся опасностью охватывал народы. Один за другим сдавались покинутые своими правителями города, всякое сопротивление со стороны населения было обречено на неудачу, ибо сплоченной силе монголов могла противостоять только такая же сила.

Объединенных усилий, единой воли, единого плана обороны не было.

Шах Мухаммед бежал. Он узнал о падении Бухары и Самарканда лишь при переправе через Джейхун. Немногие оставшиеся ему верными приближенные сообщили, что его вельможи состоят в тайном сговоре против него и готовят покушение на его жизнь. Той же ночью Мухаммед покинул свой шатер и ночевал в другом. А наутро оставленный шатер оказался изрешеченным бесчисленными стрелами.

Отступая в глубь страны, не доверяя даже своим советникам и приближенным, шах Мухаммед нигде не задерживался и двигался все дальше и дальше, сея на своем пути страх и тревогу.

Для преследования шаха Чингисхан отрядил двух военачальников Джебе-ноиона и Субудай-багатура, поставив каждого во главе одного тумена десяти тысяч воинов.

— Если увидите, что вам его не одолеть, — приказал хан, — немедленно шлите гонцов за помощью; если силы его окажутся малыми, нападайте не мешкая! Мы слыхали, что шах, объятый страхом, бежит от нас и не способен отразить удар. Не возвращайтесь назад без Мухаммеда. Если он укроется в неприступных горах или исчезнет как бесплотный дух и станет невидимым глазу, ураганом ворвитесь в его страну и развейте ее в прах.

Джебе и Субудай — верные псы Чингисхана — занимали города и крепости, преследуя шаха по пятам, не давая ему передышки. Иной раз у спутников шаха не было времени даже развести огонь и сварить для него горячую пищу.

Шах в отчаянии бросался из стороны в сторону, направлялся то к Багдаду, то к Гиляну, но монголы настигали его, и снова он мчался от них, едва живой от страха, все дальше и дальше.

Наконец он добрался до Мазандерана. Мазандеранские правители предложили ему укрыться на одном из островов в Хвалынском море. Мухаммед послушался и перебрался на остров.

У берегов Хвалынского моря монголы потеряли след шаха. Но зато они напали на след его гарема. Свернули в сторону, захватили жен Мухаммеда, его золото и драгоценности и отправили все это Чингисхану.

Этот удар доконал обезумевшего хорезмшаха.

Правителей соседних стран охватили растерянность и отчаяние. Лазутчики Чингисхана распространяли слух, будто сам бог послал Чингисхана покарать весь мир, что монголы выполняют волю господню, поэтому всякое сопротивление им бессмысленно и обречено на неудачу.

Трепещущие перед неодолимой силой монголов властители мусульманского мира покорно ждали вторжения, чтобы сдаться им без сопротивления.

Рассказ послов, вернувшихся из Хорезма, еще больше укрепил веру грузин в то, что им удастся захватить Багдад.

Грузины, двигавшиеся на Багдад, могли не опасаться мусульман.

Надо было выиграть время, осуществить задуманное, пока восточные правители не очнулись и не изменилась выгодная обстановка.

Грузины спешили, усиленно готовились к походу. Они вооружали свои войска и войска вассальных стран, готовили продовольствие. Трапезундская империя намеревалась завоевать Иконийский султанат и Никейскую империю, чтобы обезопасить с запада грузинский тыл от враждебно настроенных Кей-Кавуса и Ласкаря… Эта последняя задача требовала большого напряжения сил, согласованных действий и осторожности, ибо будущие противники Трапезунда были достаточно сильны.

Между тем монголы двигались к половецким и южнорусским степям.

В Грузинское царство они стали засылать своих лазутчиков и соглядатаев. Дороги заполнили толпы бродяг-дервишей и христианских монахов. Они распространяли невероятные слухи о том, будто бы монголы сами христиане и подняли карающий меч против неверных, что они хотят освободить священные христианские земли от мусульман.

«И тогда Темучин собрал всех монголов, — говорили они, — и сказал им: я пошел к горе, именуемой Балик, и услышал слово божье. И сказал господь так: дарую я отныне весь мир Темучину и нарекаю его Чингисханом».

Другие рассказывали:

«И когда Чингис стал ханом, вступил в Хатайскую землю и вошел в храм Христов, он увидел образ владыки нашего Иисуса и преклонил колена перед ним и рек: вот тот, кто явился мне на горе Хатайской. И возлюбил Чингисхан всем сердцем господа нашего, и всевышний благословил его и посвятил в сокровенные замыслы свои. И он все соблюдает в точности. Предводимый крестом, выступил он против иноверных язычников на радость всем христианам».

Грузины слышали, как беспощадно разоряют монгольские орды страны Востока, какое смятение царит во всем мире ислама. Все это, казалось, подтверждало рассказы странников.

Грузинские вельможи поверили в то, что монголы последователи Христа и забота грузин сводится лишь к тому, чтобы как можно скорее подготовиться к дальнему походу, чтобы монголы не опередили их в освобождении гроба господня.

Караван русских и грузинских купцов двигался из Адарбадагана в Грузию. С ними ехал и русский посол Тихон.

Задержавшись на юге, он теперь, опасаясь, как бы монгольские орды не нагнали караван, торопился добраться до Грузии. Вместе с ним спешил на родину старейшина грузинских купцов Шио Кацитаисдзе.

Караван подходил к грузинской границе. Погонщики считали себя уже вне опасности, когда купцы заметили передовой отряд монголов.

Монголы разоружили сопровождавшую караван охрану, связали всех и погнали к своему лагерю. При попытке оказать сопротивление Тихон был ранен. Чтобы доставить его живым, пришлось посадить на верблюда.

Когда русских и грузин везли по Аррану, их глазам предстала необычная картина: все поле было покрыто чем-то белым — не то булыжниками, не то огромными грибами.

Эти грибы, или булыжники, росли, становились шире и выше. И наконец стало ясно, что это бесчисленные юрты монголов, крытые войлоком.

Десять юрт, расположенных по кругу, составляли одно кольцо, или курень, в центре которого стояла белая войлочная палатка для старшего в курене — десятского.

Монгольский стан, построенный по куреням, делился на два тумена десятитысячных отряда. В середине каждого тумена выделялась юрта, в отличие от остальных беленная известью. Над такой юртой возвышался белый высокий столб, к которому были прикреплены буйволиные рога и конские хвосты.

Юрты эти принадлежали предводителям туменов, прославленным военачальникам Чингисхана — Джебе-ноиону и Субудай-багатуру.

В одной из них отдыхал, лежа на боку, Джебе. Из-за плеча его выглядывала голова его любимой легавой Мергена.