Магадан — с купюрами и без - Владимир Данилушкин

— Рикачка хороший. Хо-ро-ший.

А может и так случиться, что бывший муженек с попугаями знается.

— Рикачка хо-роший. Хо-ро-ший.

— Да замолчи ты, болтун! Достал!

— Рикачка хороший. А ты, Марина, дуррра! Набитая!

— Заткнись, птичий грипп! Чтоб я тебя не слышала, — опешила красавица и принялась звонить отцу. — Он опять меня достает. Дурой назвал.

— Ну, это мы так не оставим! Вытри слезы и выше голову. Сейчас ты у меня для поправки нервов в круиз поедешь, а не поможет, что-нибудь придумаем. Другого тебе найдем.

Нас каналы доконали

Если коня поставить на кон, не у дел останется мягкий знак.

Помню, в сельском клубе моего детства во время киносеанса рвалась старенькая, в «дожде», лента. Пока киномеханик лихорадочно клеил ее уксусной кислотой, зал топал ногами и орал: «Сапожники!»

Прошло полвека, все поменялось. Лента не рвется, бедный зритель до полного изнеможения может смотреть по телевизору десяток сериалов в день.

Вот уж о ком теперь не скажешь «Сапожник без сапог» — об актерах. Столько информации дается о каждом их чихе, что исчезает тайна — основа лицедейства. Зритель с разочарованием узнает, что артист провинциального театра жарит пирожки, лечит зубы, штопает носки. В конце концов, возмутительно изменяет любовнице, уходя к жене. Меркнет Гамлет, бледнеет Клеопатра. Кот в сапогах предстает в стоптанных домашних тапочках, а Красная Шапочка вовсе без головного убора, непричесанной лохудрой.

Актеры по-хозяйски заполонили телеканалы, с уверенностью, достойной лучшего применения, высказываются по разным проблемам, проявляя усердие не по разуму, потом борются с перхотью, импотенцией и чистят лук, проливая сценические слезы. Ведущие внемлют тому, что им с глубокомысленным видом изрекают самозваные оракулы. Сценические паузы перекрывают им кислород.

Но ведь настоящим оракулам никто не подкладывает текстов, им шепчут невидимки параллельных миров. Далеко не каждому: это еще заслужить надо. Актерам пишут драматурги, а режиссеры натаскивают лицедеев на зрителей, словно служебно-сторожевых собак. В красивых головах героев-любовников теснятся сотни зазубренных текстов, царапающих до крови, подобно неудачно открытым баночкам сардин.

Десятки, сотни жизней копошатся в сознании актера, накладыва-ясь одна на другую, противореча и борясь, сотни сердец стучат вразнобой, столько же аппендиксов притаилось во чреве, от них нельзя отмахнуться, их нельзя забыть, они никуда не деваются, не уходят, не вытравляются алкоголем, разве что опускаются этажом ниже, в подсознание. И на смертном одре артист прощается с первой, второй, десятой, сотой жизнью. На надгробии, если по справедливости, стоило бы помимо имени артиста приводить в скобках список тех героев, больших и мелких, кто почил с ним, тех, кого он пустил в душу.

В давние времена комедиантов и скоморохов хоронили за оградой кладбища, наравне с самоубийцами. Теперешняя же власть всех своих ветвей любит и обожает актеров как самих себя, словно те реализовали их детские амбиции. А иногда кажется, что власть ныне актерская — озвучивает тексты, написанные закулисными кукловодами. (А куклы — не те, что в платьицах, на человечков похожие. Кукла — пачка бумаги, замаскированная под пачку денег, — порождение преступного ума.) Раз-другой погарцевав на экране и преодолев смущение самосохранения, легко войти во вкус и вскоре стать эфирозависимым, когда неважно, кто ты на самом деле — ведущий или официальное лицо, становишься говорящей головой и будешь считать потерянным день, когда тебя не покажут по телевизору хотя бы пятьдесят секунд.

Когда был социализм, мы любили индийское кино, потом бразильское, заодно обожали бразильских кур. Американскому, как и ножкам Буша, воздали должное. Но и оно навязло на зубах. Потом пошли отечественные сериалы. Вот тогда-то точно кино умерло. Остались лишь фестивали с запахом михалковских усов.

В конце дня перед домашним экраном зритель трупом валится на диван, тупо уставившись на труп умершего фильма.

Как бы ни любили друг друга Он и Она, как бы ни хотелось им оставаться вместе круглыми сутками, надо расставаться часов на семь-восемь, для этого и придумана служба, работа. Артистов это тоже касается. Но они не желают расставаний: нажимаешь кнопку, он поет, давишь другую — пляшет или рассказывает, какой это тяжелый шахтерский труд — служить сцене, какая Голгофа, требующая полной отдачи, самосожжения и самочетвертования. Нажимаешь еще одну кнопку, а он учит тебя жарить яичницу.

Благодаря нашествию в процесс приготовления пищи актеров и музыкантов, кулинария, что называется, накрылась кастрюльной крышкой. Благодаря им культура пития пала в неравной борьбе с уринотерапией. На седьмой телевизионной кнопке умерла культура стараниями одноименного министерства. Иной раз смотришь видеозапись спектакля, и ощущение такое, что пребываешь в анатомическом театре. Просто говорящая голова рассказывает, как надо поддерживать здоровье с помощью свежих шишечек лиственницы и веток ивы. А ведь он никого в жизни не вылечил, ни одного человека, поскольку лечить их было поздновато. Зато не сделал ни одной врачебной ошибки.

Знаменитый артист, играя самого себя, смертельно больного, делится впечатлениями съемок, которые, возможно, и в самом деле станут последними в его жизни, благодарит за поддержку зрителей. Артистка ударилась головой об лед, занимаясь катанием. Вместо того чтобы поручить эту задачу каскадеру. Любимец публики, накрытый горным обвалом, другой, погибший в ДТП, третий, уснувший за рулем, вынимают зрительскую душу.

Конечно, я пережимаю, утрирую, искусство Мельпомены не дало дуба, а лишь трансформировалось, влилось в повседневность, как ложка меда в бочку дегтя, растеклось по поверхности явлений слоем толщиной в одну молекулу, гомеопатизировалось.

На заводах, в колхозах когда-то создавались драмкружки. Теперь в такие кружки превратились театры. Очень далеки от жизни эти учреждения культуры. Они от смерти недалеки. На ладан дышат. Все хотят в актеры и в депутаты. И туда и сюда одновременно.

И вот уж в отцы города баллотируется аптекарь. Слов нет, кандидатура достойная: в созданной им системе все надежно и добротно — и ассортимент, и цены. Будучи неизлечимо больным, по пяти-шести диагнозам, я верю, что у него все без подделок, пять лет подряд ежемесячно покупаю только у него лекарства и готов дать ему мандат. Но остальные избиратели недопоняли серьезность намерений аптекаря, забросали черными шарами.

Отлуп получил и другой кандидат — психиатр. Сумасшедшие как огня боятся врача этой специализации, а так называемые нормальные проявляют нигилизм. Редкий психохроник добровольно сдастся в руки санитаров. Разве что симулянт. По теперешним законам душевнобольных лечат без принуждения, по их желанию, которое, конечно же, никогда не наступает. Или уж надо так свихнуться, чтобы это стало явным, — тогда понесут под белые ручки, будто родился в смирительной рубашоночке, хорошенький такой. Но если подался в маньяки и арестован, не возбраняется из «Солдатской тишины» подать документы в избирком. Тебя поймут и впишут. Как борца с последствиями тоталитаризма.

Один кандидат в местную власть так напирал на свое внешнее сходство со знаменитым певцом и артистом, что руководство диспансера задумалось о персональной палате для этого самородка. Обив ее фанерой для улучшения акустики. Певец и фанера — близнецы-братья по нашим-то временам.

Один неформал участвовал в нескольких избирательных компаниях, пока его не изолировали принудительно. Тогда он добыл пистолет-мелкашку и всадил всю обойму в лечащего врача, к счастью, без летального исхода. История темная и уже большинством забытая. Стрелявшего перевели на более высокий уровень лечения. А Магадан лишился инакомыслящего иноходца, выпускавшего свою газету в сотрудничестве с другим противоборцем, покинувшим страну несколько лет назад. Тот был уверен: если биться головой в стену, это и есть мозговой штурм. И что можно закрыть амбразуру астральным телом, возмущал и мутил народ и, по мнению милиции и прокуратуры, создавал в городе обстановку дурдома.

С тех пор публику развлекают симптоматические анекдоты в прессе, испытывающей огромные неудобства без оппозиции. За лето 2005 года якобы замечались 25 случаев нападений медведей на дачников. А что удивляться — медвежий угол, хоть и город. У нас даже магазин есть «Медведь», а другой «Антарктида» с изображением белого медведя на вывеске. Правда, мне не верится, что это были именно нападения. Иначе было бы минимум 25 трупов, а где они — кошки съели?

Но приз за оригинальность стоило бы вручить другому сюжету. Однажды встал на дыбы самосвал! Вследствие неспешных полусонных действий строителей в кузове машины бетонная смесь застыла и вышла из кузова затвердевшей массой, запрокинув автомобиль, как в любовном угаре.