Двойной шантаж (СИ) - Тиган Линетт

Я задумываюсь. И впрямь — мой бизнес прозрачный, честный и законный. Мне нечего предложить… Почти нечего.

— А шахты? Шахты их могут заинтересовать? Туннели в несколько сотен километров, куда можно спрятать достаточно много и, главное, безопасно, — задаю я вопрос, вспоминая о своем дедушке, который когда-то на шахтах поднял свой бизнес.

— Шахты… Звучит интересно, — он опускает голову, вперив в меня задумчивый взгляд. — Они принадлежат тебе? — Дамир заинтересованно поддается вперед.

— Да, достались от дедушки, — киваю я, с надеждой глядя на Дамира, который встал. — Они закрыты, но там безопасно. Туннели очень широкие и, на мою память, даже железная дорога рабочая.

— Сделаешь по ним отчет? Метраж, объем, безопасность и всё в этом духе? — спрашивает он, достав из кармана свой телефон. — И фамильный дом, думаю, тоже подойдет.

— Это их заинтересует? — встревоженно поднимаюсь, когда мой друг хмурится и что-то клацает в своём телефоне.

— Уверенным быть нельзя ни в чём, но мы попробуем, — даже маленький шанс, звучит как успех. — Займись этим сейчас же, а мне стоит переговорить с нужными людьми. К семи часам утра справишься?

— Если нужно, смогу и быстрее, — заверяю я Дамира, который поднял взгляд и снова внимательно на меня посмотрел. Я нервно перебираю пальцами карандаш, поджимая губы.

— Ты её любишь? — внезапно задает вопрос друг, спрятав в карман телефон.

Я тяну с ответом, хоть и знаю его. Просто не привык говорить это, не привык чествовать подобное, а тем более волноваться до седины и трясущихся рук за свою женщину.

— Если понадобится — костьми лягу, но я верну её к нормальной жизни, — это звучит глубже и тверже, и говорит больше одного «люблю», потерявшего всю суть в наше время. — Я нуждаюсь в ней, — признаюсь я, и ощущаю, как желудок сжимается и готов вывернуться наизнанку от странных ощущений.

Дамир кивает, не произнося больше ни слова. Взгляд его непроницаемый, совершенно закрытый от меня, но видимо он многое понимает, когда мягко растягивает губы в поддерживающей улыбке. Мой друг уходит тихо, а я сажусь за работу, решая сделать такой же впечатляющий и продающий отчет, как умеет делать только остроумная Виктория Владимировна.

***

Виктория:

Я проснулась, когда услышала тяжелые шаги. Сон был беспокойным, и я часто просыпалась, не чувствуя себя в безопасности.

Повернувшись на бок, вижу Марата, который ставит на тумбу поднос с завтраком. Он смотрит на меня своими стеклянными глазами и отходит в сторону, словно ощущая, как из-за него я почти не дышу. Марат размещается в кресле у столика, расслаблено в нем устроившись, уперев взгляд в окно.

Сажусь ровнее, удобно размещая за спиной подушку и тянусь к подносу. Завтракать с утра я совсем не привыкла, но я не хочу лишний раз разговаривать или находить причины к отказу. Просто делаю то, что предлагают.

Завтрак хоть и выглядит простым, но по подаче я уже понимаю, что готовил отличный шеф-повар. Слишком всё идеально, даже эти яйца, которые у меня всегда растекаются по всей сковороде, введут любого перфекциониста в экстаз. Не спеша надкусываю свежую брускету с красной рыбой и заедаю кусочком яичницы.

Момент, когда жевать становится трудно и даже неловко, поднимаю голову. Марат пристально на меня смотрит, а я стараюсь продолжить жевать и не подавиться.

— Тебе нравится столица? — спрашивает мужчина, вопросы которого никогда не бывают беспочвенными.

Я пожимаю плечами, запивая еду соком.

— Мы можем остаться здесь жить, — продолжает говорить Марат, а я уже соображаю, к чему он клонит.

— Не нравится, — кратко отвечаю я на первый вопрос, и специально набиваю рот едой, чтобы не получать от него новые и внезапные вопросы.

Марат задумывается и вновь переводит взгляд в окно, словно там черпает собственные идеи и стратегии. Какой бы не была напряженная обстановка, завтракаю я почти с удовольствием. Еда вкусная, а я оказалась голодной. Сметаю почти всё с тарелки и, наверное, будь я дома, насыпала бы добавки.

— Почему? — его короткий вопрос сбивает с толку, когда я отставляю поднос.

— Шумно, — не многословно говорю я, а сама вспоминаю Тимура. Мне стоит держаться от него как можно дальше, а лучше вообще вернуться в родной город. Возможно, я встречусь со своей мамой… Сейчас я ощущаю, как мне одиноко и что я в ней нуждаюсь, как потерянный ребенок.

— Но ты здесь прожила несколько лет, — Марат прощупывает почву, а я отлично помню этот метод своеобразного, но мягкого допроса.

— Я сбежала. Здесь не твоя территория, а значит это была моя защита. У меня не было выбора, — я говорю ему это в глаза, не тая своих прошлых мотивов, — но это не значит, что столица мне нравится. Наш город мне ближе. Там спокойно, — договариваю я, всё-таки склоняясь к возвращению домой, даже если это случится под конвоем его псов.

— Ты стала другой, — Марат поднимается, а я готова спрыгнуть с кровати и выброситься в окно. Подходит тихо, с изящной хищной походкой, присаживаясь на край кровати рядом со мной. — Стала совсем взрослой и самостоятельной, — он поднимает руку, а я дергаю подбородком, отворачиваясь от прикосновения. Он смотрит глубоко и дико, но не прикасается, — расцвела.

Когда я сбегала, была юной девушкой, всего двадцать два года. Но даже тогда я для своего возраста видела и ощущала больше, чем нужно.

— Я помню тебя ещё совсем девочкой, а сейчас ты уже взрослая и умная женщина, — говорит он, пристально рассматривая меня, — и ты должна осознать, что принадлежишь мне и Клану. Я хочу, чтобы тебя уважали, а не воспринимали, как предателя или мою шлюху.

Тяжело сглатываю, но взгляд не отвожу.

— Этого хочешь ты, Марат, а не я, — напоминаю ему о своих желаниях, которые он уважал, но в нужный момент всегда о них забывал. — Я не хочу такой жизни и никогда не хотела.

— Значит, тебе придется с этим смириться, — его тон становится утробным и угрожающим, а глаза темнеют.

Он красивый мужчина: с волевым подбородком и начисто выбритым лицом, с аристократически убранными в хвост волосами, которые черней смолы, а глаза холодные и цепляющие — серые. Когда-то я даже думала, что влюблена в него, такого неземного, опасного для других и бережного со мной… Но я оказалась умнее, начала понимать, что в его жизни мне не место, что я хочу свободы и принадлежать самой себе.

Противостоять ему оказалось сложно, он обрек меня на узы «семьи», когда привел в свой Клан. Марат хочет обладать мной полностью, но я никогда не давала согласия на принадлежность как к Клану, так и быть ему женой.

— Меня устраивает роль шлюхи. С этим я могу смириться.

Хотелось злорадно усмехнуться, но это было бы слишком. Марат мне многое позволяет, но границы проводит жесткие, часто напоминая о последствиях, чтобы я не забывалась. И сейчас он уже в ярости. Единственное, что его выдает — он не моргает, как зверь перед броском.

— Ты меня провоцируешь? — спрашивает Марат, а я вдруг холодею и отвожу взгляд. Я думала, что стала сильнее, но переиграть его невозможно. — Не справишься, Пташка. Хоть ты и оперилась, но я всё ещё помню, что ты меня предала, — внутри меня всё сжимается от эмоционального накала.

— Я тоже многое помню, — во мне забурлила несправедливость, когда я с горечью смотрю ему глаза. Марат никак не выражает эмоции, просто смотрит, внимательно. Так, словно желает мне вскрыть череп и пристально рассмотреть все мои мысли. — Помню это, — я приподнимаю рубашку, демонстрируя ему шрамы, которые он оставил лично. — Помню, как ты не дал мне закончить учебу. Я помню, как ты не выпускал меня месяцами из своего дома. А ещё я помню, как ты убивал и мучил на моих глазах…

— Достаточно, — он поднимает ладонь, грубо меня заткнув.

Я замолкаю, но гневно прожигаю его взглядом, всем видом показывая, что не готова ему поддаваться так просто. Да, мне придется подчиниться, но это не значит, что я буду хорошей девочкой. Я ею была до встречи с ним. Может, я слаба сейчас, но я не собираюсь быть жертвой всю свою жизнь.