Когда падает небо 1 (СИ) - Чернышова Алиса

С самого первого дня они были против всего мира, очень дивного, очень нового, очень страшного. Они болтали о человеческой природе, и о взгляде на исторические события, и книгах, и…

Она была его другом.

Никакие крылья и перья не могут этого изменить.

Сирин вздрогнула, глядя на него огромными горящими глазами.

Лео вдруг мысленно поблагодарил Адиона.

Эльф наглядно показал ему, как страшное, непонятное и отвратительное может вдруг оказаться чем-то совсем иным, если присмотреться, если сделать шаг навстречу, если не играть в игру “увидел и повесил ярлык”, если разобраться.

Возможно, мы и впрямь боимся только неизвестности. Возможно, именно потому нас так пугает новое, чуждое и непонятное…

Быть может, именно этот страх всегда был и будет топом первым в числе тех крючков, которые позволяют “разделять и властвовать”.

В случае с Адионом помогли честность и принятие последствий. В случае с Кирой…

Лео вздохнул.

Он всегда называл себя хорошим человеком, но никогда на самом деле не задумывался о том, как тяжело будет доказать свой тезис на деле. Здесь, сейчас, под этими горящими небесами, что должен делать по-настоящему хороший человек?

Это вопрос, ответ на который никогда не будет так прост, как кажется.

А ведь, даже если ответ найден, остаётся ещё цена. Готов ли он на самом деле доказать на практике хоть часть этого своего “хороший человек”?

Раньше Лео сказал бы, что в любой ситуации будет верен своим принципам.

Что, в общем-то, доказывает, что раньше Лео был тем ещё наивным самодовольным кретином, который и близко понятия не имеет, о чём говорит.

Но здесь, сейчас… Из него вряд ли получится хороший человек, тут нет смысла врать себе.

Но он всё ещё остаётся трусом. Это бывает полезно.

В случае с Кирой нет смысла продумывать стратегию, потому что она просто видит все малейшие движения его разума. В случае с Кирой…

Надо быть предельно честным, но не с ней, а с собой.

И будь что будет.

“Прости, — подумал Лео, — я и правда боюсь. Ты ведь видишь все движения моей души. Неужели ты не видишь, что здесь мне постоянно страшно?

Страх стал фоновым рисунком рабочего стола, шумом трассы за окном, к которому ты так привык, что якобы не замечаешь (но он всё ещё там, натягивает твои нервы, как струны). Страх несётся отовсюду, с каждой фразой, услышанной в разговоре, с каждым днём его становится больше. Мне кажется, страх — это яд.”

— Так и бывает, — с грустью ответила Сирин, — таковы они, эти времена. Страх множится, он ведёт за собой свою неизменную сестрицу — ненависть. Кто-то боится потерять жизнь, кто-то — привычный жизненный уклад, кто-то — свободу, кто-то — себя. Не боятся лишь те, кому терять уже совсем-совсем нечего… Я слышу этот страх, постоянно. Эти голоса, полные ужаса… они сводят меня с ума. Но ты…

“Я боюсь тебя. Я боюсь себя. Я боюсь, что нас поймают те. Или эти. Я боюсь этого грёбаного мира, который против нас как будто бы ополчился. Я бегу, как крыса, я постоянно боюсь. Всё вокруг в этом волшебном мирке, таком прекрасном и таком жестоком порой, буквально хочет меня уничтожить… Я боюсь. Но это не значит, что мы не были друзьями.”

Всё было очень… спутанно.

Кира и сама не была вполне уверена, насколько всё вокруг реально, где начинается она и заканчивается… Нечто? Она не знала, как правильно назвать это явление. Ментальный интернет? Ноосфера? Информационное поле? Так или иначе, одной из её новых особенностей была возможность подключаться к этому чему-то практически напрямую, без предохранителей стремящегося к цельности человеческого разума, которые, как она теперь знала благодаря своим предшественникам, удерживают на плаву даже самых восприимчивых людей, позволяя раз за разом всплывать над границей безумия… С переменным успехом удерживают, но чаще да, чем нет.

Кире такого счастья по определению не было положено. Она была… идеальным проводником.

Память прошлых Сиринов и голоса мертвецов наслаивались на неё, практически сводя с ума… И где-то там, под всем этим, всё ещё было… то, что осталось от Киры.

Оно тонуло. Оно пыталось за что-то уцепиться.

Всё это время Кира говорила себе: “ради Лео”. Выжить, выбраться вместе из драконоборческого лагеря, не наделав глупостей (хотя это о ком из них ещё стоило волноваться, как показала практика, большой вопрос), остановить поток воды…

Было больно увидеть в его воспоминаниях, как он потом попросту разворачивается и уходит. Даже без особенных сожалений! Он просто оставил её за спиной, в переплетении затопленных тоннелей, как будто так и надо…

Разумеется, Кире было больно. И горько. И страшно.

Теперь она намного больше знала о себе в частности и о Сиринах в общем. Она помнила, как начиналась песня: боль в её груди, ослепляющая и подавляющая, разливалась волнами, всё сужая и сужая радиус, как будто готовясь продавить изнутри рёбра. И в тот момент, когда Кира уже всерьёз начала думать, что эта сила разорвёт её, как в дурацком боевике, это случилось: боль покинула её грудь, взметнулась вверх, раскрылась цветком и начала расплываться, как капля нефти на поверхности воды.

А потом мир как будто бы вывернулся наизнанку — по крайней мере, именно так это ощущалось.

И Кира вместе с ним.

И ей стало доступно знание.

И ей стала доступна память.

Первое время она просто лежала на земле, шокированная, раздавленная, безумная. Она выла от чужой боли, умирала чужими смертями, пыталась удержать в оковах разума беснующуюся сущность…

Не сразу и чудом, но ей это удалось.

Впрочем, почему — чудом? Стабилизирующее ментальный фон чары, прощальный подарок Эмилии, тоже сыграли в этом немаловажную роль… Всего лишь несколько эмоциональных узелков, призванных удерживать в сознании только-только начавших обучение менталистов и медиумов — но этого неожиданно оказалось достаточно, чтобы самой не потеряться, не забыть, которая память настоящая…

Ну, преимущественно.

За все эпизоды Кира, честно говоря, не поручилась бы. Её память была… странной вещью.

После того, как она неимоверным усилием воли сумела всё же стать более ли менее собой, её разум выхватил это.

Лео.

Лео, который просто взял и ушёл. Лео, который считает её чудовищем, несмотря на всё, что она для него сделала. Это было… Неоптимально.

В какой-то момент у неё даже возникло искушение уничтожить его. Далеко не все её силы повиновались ей, но это едва ли должно было быть особенно сложно. И вряд ли для этого надо будет что-либо делать своими руками… В этом плане весьма удобно быть потусторонней тварью, полной ненависти. Учитывая всё, что она уже сделала, чтобы его защитить…

Даже учитывая всё это, она не могла ему навредить. Даже если больше не считала его своим другом; даже если его предательство опустошило её.

Эмилия права: её судьба — одиночество. Для таких, как она, это просто нормально. Лео тут ни при чём. Она решила оставить его в покое и не вмешиваться вовсе…

Но ненадолго хватило этого решения.

Хотелось всё же заглянуть ему в глаза. Хотелось узнать, что он почувствует. Будет ли сожалеть, как станет себя оправдывать… И что же? Заглянула. Узнала.

Что, спрашивается, делать теперь с этим знанием?

Он боится, понимаешь ли. Она, можно подумать, не боится.

Особенно себя.

Она, быть может, и знает, что чудовище — но ей так нужен кто-то, кто заверит, что она таковым не является… Но это глупо, верно?

Лео прав, она действительно чудовище. Это всего лишь свершившийся факт.

Лео снова прав, считая, что каждый из них под этими небесами остался один на один со своим страхом. Эмилия сказала бы, что таково свойство этих небес.

Она, повидавшая в своей жизни великое множество грязи, точно была бы права.

Ну а дальше-то что?

Кира расправила крылья.

Она может просто улететь, это неоспоримое преимущество птичьего бытия. Сейчас, когда она худо-бедно контролирует свою птичью форму, это не станет проблемой.