До новой встречи - Василий Николаевич Кукушкин

Отряженный нанимать такси, Антон ухитрился привести машину прямо к запасному полю. Без пропуска на стадион автомобиль не пропустят. Отправляясь на поиски машины, он взял у Оленьки шарф, обвязал им правую руку, — каждый милиционер знает: голубой цвет — цвет главного судьи спортивного соревнования.

Никому не доверяя, Максим Ильич бережно уложил вазы на сиденье машины, кубок взял к себе на колени. Рядом с шофером села Оленька, а остальные члены команды возвращались в автобусе.

Приближался час футбольного матча команд мастеров «Динамо» Ленинграда и Тбилиси. По проспекту к стадиону шли нескончаемым потоком легковые машины. Сюда, на Крестовский остров, будто ринулся автомобильный транспорт со всего города.

Николай Федорович лишил себя удовольствия посмотреть матч по важным причинам. Накануне на совете спортивного общества условились в случае победы на финальных соревнованиях сразу же собраться и составить списки команды, отъезжающей на юг.

Официально заседал совет спортивного общества, но в зал проникли болельщики. И они так шумно высказывали свое мнение, что Вадим невольно выругался:

— Помолчите немного, стадионные Цицероны.

Митрохину было не совладать с такой оравой. Вадим поспешил помочь растерявшемуся председателю совета:

— Пусть каждый участник заседания возьмет лист бумаги и сам наметит состав сборной команды легкоатлетов училища.

Спустя четверть часа на столе лежала стопка бумаги. По сорок голосов получили Оленька, Григорий и Митрохин, на четыре голоса меньше Антон. Одинаковое количество голосов получили Сафар и Георгий. От слесарей — Таня Загорушина, от модельщиков — Глоба.

Шум разгорелся, когда начали намечать состав баскетболистов. Претендовали команды первой слесарной и седьмой модельной. В весеннем розыгрыше обе имели одинаковое количество очков. Встреча в финале закончилась ничейным результатом. Опять на столе председателя собрались записки, но голоса разделились поровну. Деловой спор грозил перейти в ссору. Николаю Федоровичу было известно, что не уступят ни слесари, ни модельщики; он предложил послать сборную — решение, примиряющее обе стороны.

Но это был не мир, а временное перемирие. Антон, составляя список сборной, в основной состав внес слесарей — своих дружков, а в запас поставил модельщиков. Николай Федорович вступился за модельщиков, и Антону пришлось признать, что он поступил не принципиально.

Начались тренировки уезжавших на юг. В общежитии, столовой, в мастерских часто возникали оживленные беседы. Поводов была тьма. Удастся ли Григорию на стометровке скинуть секунду, а в забеге на километр показать время, близкое к всесоюзному рекорду для юношей? Горячо обсуждали случай на тренировке — Антон бросил диск. Отличный бросок. Диск упал в трех метрах за красным флажком. Рекорд страны, а судья не засчитал: Антон коснулся земли. Тревогу вызывали тренировки баскетболистов. Сборная, составленная из сильнейших игроков, не имела спаянности, каждый играл за себя, а это равносильно проигрышу.

Преподаватели сначала сердились: увлечение спорят мешало занятиям. Но вскоре оказалось, что и в каждом, даже самом серьезном, наставнике жил маленький болельщик. Угрозы закончились полной капитуляцией. Даже Ольга Николаевна, за всю жизнь не побывавшая ни на одном футбольном матче, и та интересовалась, скинул ли Григорий десятую секунды на стометровке, какое время в эстафете у Тани Загорушиной? Не остались в стороне от спортивного азарта и официантки. За обедом лучшие кусочки жареного непременно попадали в тарелки уезжавших спортсменов.

На лето ремесленники разъехались: одни к родным в деревню, другие — в Токсово, на дачу училища. На всех путевок не хватило. Часть ребят, проживавших в общежитии, осталась в городе. Ремесленники установили в парке у пруда палатки. Жизнь в палаточном городи приносила каждый день много нового. Андрей Матвеевич хорошо знал город, музеи. Возил он ребят и в Невский лесопарк, там загорали, купались. Пенсионер Иван Борисович Чащин — участник Обуховской обороны — рассказал подросткам, как происходили события, вошедшие в историю борьбы рабочего класса. Долго ремесленники простояли у стен картографической фабрики и на месте знаменитого переезда…

В палаточном городке и в Токсово нетерпеливо ждали вестей от спортивной команды.

В гостинице «Зеленая долина» ленинградцев разместили в коттедже, от которого к старому саду подходили четыре аллеи молодых тополей. Москвичи жили в каменном флигеле у пруда. Вода в нем чистая, на самом глубоком месте виден на дне песок и камешки. А купаться здесь не разрешали, раздолье только лебедям. Остальные участники поселились в главном корпусе.

Молодость ворвалась в «Зеленую долину», нарушив установленный здесь порядок, напоминавший послеобеденный час в санатории. Первоклассная гостиница приняла вид общежития при стадионе. В гардеробе, где обычно хранились шляпы и фуражки, теперь лежали футбольные мячи, гранаты, сетки. В коридорах столы оказались сдвинутыми и превращены в настольный теннис. Девушки носили шаровары и спортивные блузки. «Портили» вид ребята, признающие при температуре двадцать градусов в тени единственный вид одежды — трусы.

Директор «Зеленой долины» Максимиладзе — высокий сухощавый грузин, не ожидавший подобного нашествия, неистово шумел, убеждая Терентьича, старого швейцара, быть строже. К довершению всех его горестей, горьковчанки подарили Вале — горничной пятого этажа — темно-голубой спортивный костюм. Только Максимиладзе отчитал Валю за нарушение формы, как заметил кастеляншу в желтой полосатой пижаме. Но он был окончательно потрясен, увидев у старого Терентьича на ногах спортсменки. А в день открытия соревнования и сам Максимиладзе нарядился в белый спортивный костюм. Так «Зеленая долина» стала гостиницей спортсменов.

Команда сто двенадцатого ремесленного училища отличалась дисциплиной. По железному расписанию жили ленинградцы. Ольга Николаевна следила, чтобы меню состояло из высококалорийной пищи. В южном городе летом много соблазна: дешевы вишня, черешня, клубника, на каждом углу продавцы «эскимо», в любой подворотне тележки, торгующие фруктовой водой. Личные деньги Максим Ильич изъял у ребят еще в поезде и хранил на сберегательной книжке. Спал он спокойно, не зная, что Григорий, самый отъявленный сладкоежка, все-таки утаил кое-что про запас.

Два дня не было происшествий. Максим Ильич телеграфировал в Ленинград: «Живем по-спартански, готовимся к атаке». Когда телеграфист выстукивал на аппарате эту весточку, Григорию стало скучно в гостинице. Но как уйти, если объявлен тихий час, а в саду, у входа в коттедж, покачиваясь в гамаках, Максим Ильич и тренер сражаются за шахматной доской? От скуки прогуливаясь по коридору, Григорий заметил, что в раскрытое угловое окно заглядывает зелень столетнего дуба. Подтянув к себе большую ветвь, он мгновенно скрылся в густой листве и бесшумно спустился на землю. Маленькая неприятность постигла его, когда он перелезал через забор. Впрочем, Григорий горевал недолго, зашпилил порванные брюки булавкой: поднес к штанине зеркальце, дырки не видно. На пляже, за изгородью низкорослого кустарника пряталась брезентовая палатка летнего ресторана. Развалившись в тростниковом кресле, Григорий придвинул меню.