Увидеть Париж – и жить - Дарья Кузнецова

– Можно попробовать поучаствовать в одной пьесе, – вздохнула я, – если опыт окажется неудачным, я уеду обратно в Париж.

– Прекрасно, Лариса, – ответила Даниэль, она сидела в кресле-качалке и курила тонкую сигарету, – вас никто здесь насильно не удерживает. Мы хотим, чтобы сотрудничество было интересно и вам, и нам. Если артист играет без души, без желания, зрители сразу это чувствуют.

Глава 24 Волнующие перспективы

– Да, колхоз – дело добровольное, – вставил Михаил.

– Я заметила, что люди из России очень талантливы, играют с душой, – заметила Даниэль. – Лариса, почитайте сценарий, – она достала из кожаной сумочки от Прада несколько печатных листов.

Я углубилась в чтение этого шедевра мировой драматургии. Пьеса называлась «Вероника и король». Достаточно банальная история. Вероника, простая, добрая и очень красивая женщина, занимается уборкой помещений во дворце. Один раз она убирает спальню короля, и среди дня последний входит туда за одним очень важным документом. Он видит уборщицу, натирающую пол мастикой.

– Как ты относишься к королю? – спрашивает он.

– Я очень чту короля, – отвечает Вероника, низко поклонившись.

– А могла бы ты стать возлюбленной короля?

– Что вы, ваше величество, я не смею даже и думать об этом.

– Ты мне очень понравилась, бедная прекрасная незнакомка, я хочу быть с тобой.

– Ваше величество, простите меня, я работаю, чтобы прокормить больную мать. Но, как сказал лекарь, ей уже недолго осталось, на все воля Господня. И тогда я хочу уйти в монастырь. Ни один мужчина никогда не прикоснется ко мне.

– Милая, если ты не отдашься мне, я умру от любви, – говорит хитрый король, – и тогда Франция останется без монарха, феодалы начнут распри. Страна погрузится в хаос. Я умоляю тебя, красавица, подари мне всего один поцелуй.

Девушка дрожит от волнения.

– Хорошо, всего один поцелуй, ваше Величество, а потом я буду целый год замаливать этот грех.

Король заключает ее в свои крепкие объятия и дарит ей очень долгий поцелуй. Вероника теряет контроль над собой, он несет ее к королевскому ложу, раздевает. Их охватывает безумная страсть.

Затем, несмотря на нравственные терзания, Вероника ежедневно встречается с королем. В конце концов, об этом узнает королева от одной доброй фрейлины, тоже неравнодушной к его величеству. Она требует казни Вероники. Король привязался к уборщице, но он вынужден просить ее покинуть дворец. Взамен самодержец предлагает ей землю и большую сумму денег, что позволило бы ей оставить свою непрестижную работу, удачно выйти замуж и не заботиться о насущном хлебе до конца ее дней. Но Вероника без памяти влюбилась в монарха, она готова умереть и отправиться в ад, но отказывается с ним расстаться. И тогда ревнивая королева организует заказное убийство любовницы своего супруга. Король очень скучает по Веронике, впадает в депрессию, уходит на войну, бросается в гущу сражения и погибает. Вот такая нехитрая социально-эротическая драма.

– Не вижу ничего экстраординарного в этой пьесе.

– Интересно то, что один из половых актов Вероники и короля должен быть настоящим. Отчасти ради этого зрители и приходят в театр, – радостно сообщил Михаил.

– Но ведь секс на сцене вроде бы запрещен, – растерянно сказала я.

– Грань между имитацией полового акта и реальным проникновением очень тонкая, – задумчиво ответила Даниэль.

– Нет, я не буду этим заниматься.

– Почему, Лариса, какие предрассудки тебе мешают? – Михаил посмотрел мне прямо в глаза.

– Я просто не хочу заниматься любовью на сцене, даже если в зрительном зале соберется вся культурная и финансовая элита мира.

– Хорошо, настоящего полового акта не будет, не в нем суть пьесы, – неожиданно согласилась Даниэль. – «Вероника и король» будет идти через две недели, с завтрашнего дня мы начнем репетировать. А сегодня, Лариса, вы можете осмотреть город.

– Я проведу тебя по Каннам, – сказал Михаил. Мы сели в кабриолет и поехали в волнующую неизвестность по залитому солнцем проспекту.

Мы посетили несколько музеев и ресторанов. Канны были великолепны. Потом мы пошли на пляж. Я ходила по кромке воды, светило яркое солнце. Все тревоги уходили куда-то далеко. И на минуту мне показалось, что ничего еще не было, и я просто маленький ребенок в этой огромной вселенной, идущий по чистому песку. И в жизни есть только красота, блики солнца на воде, бескрайняя морская гладь и мокрый песок, на котором остаются мои следы.

Наконец мы приехали домой. Михаил был рядом. Мы сели на террасе, откуда было видно море, далекие маяки, огни яхт и кораблей. Становилось прохладно, и я надела кофточку. Надо будет завтра заняться шопингом, ведь вся моя одежда осталась в Париже. Мы с Михаилом сегодня заглянули в один магазин, но мой гардероб пока все равно оставлял желать лучшего.

– Я не хочу играть в этом дурацком спектакле, это же пошлятина, элитный стриптиз-клуб, – сказала я, допивая чай из фарфоровой чашки.

– Лариса, ты не права, это искусство, главный вопрос в том, как преподнести все зрителю. Ты же не считаешь, что Венера Милосская выглядит пошло?

– Так и знала, что ты скажешь что-то в этом роде. У меня ужасно разболелась голова. Я всегда очень хотела ребенка, – грустно вздохнула я.

– Давай займемся этим прямо сейчас.

– Нет, Миша, ты не понял, я серьезно.

– Я тоже серьезно, – Михаил, снова одетый в шелковый халат, закурил сигару. Я подумала, что, наверно, так выглядел Евгений Онегин, живший спокойно и скучно до встречи с Татьяной. – Ты мне очень нравишься. Давай перестанем предохраняться, я тоже люблю детей.

– Давай, но это не поможет, мне надо стимулировать овуляцию, – уныло сказала я, – и мы знакомы всего два дня. Я иногда думаю о том, что жизнь на земле – очень грустное приключение.

– Надо избавляться от этой грусти, наслаждаться жизнью и любить.

– Миша, я устала любить, я хочу, чтобы любили меня, у тебя ко мне нет чувств, ты просто спишь со мной, – я провела рукой по его лицу и почувствовала, что тоска сжимает мое сердце.

– Лариса, это неправда, ты накручиваешь себя. Где грань между чувством и желанием, привязанностью и жалостью, где граница между плотью и душой? Мне очень хорошо с тобой.

Мы легли в постель. Мне не спалось. Я рассказала Михаилу о том, что произошло в кафе в Пушкине, о расставании со Славой.

– Лариса, у всех в жизни были трагедии. Смотри на мир с другой стороны, стакан наполовину полный, а не наполовину пустой.

Мне почему-то совсем не хотелось близости, я приняла снотворное и уснула.

На следующий день мы приехали в «Глоток прекрасного» и прошли в зрительный зал.

– Вот святая святых, – улыбнулась Даниэль. Она была как всегда безупречна – на высоких каблуках, в длинной юбке и полупрозрачной блузе.

Зал не произвел на меня особенного впечатления. Стиль барокко, лепнина и античные полотна на потолке, большая сцена, бархатные кресла.

– Лариса, вы выучили текст?

– Нет еще.

– Неважно, пока будем импровизировать по ходу пьесы. Для вас сейчас главное – думать о том, что ваше тело прекрасно и совершенно, и нет ничего зазорного в том, чтобы эту красоту увидели другие люди. Когда Микеланджело и Да Винчи, множество великих художников и скульпторов обращались к красоте человеческого тела, они хотели сделать мир лучше. В этом нет никакой пошлости и грязи, красота в искусстве делает людей чище, видеть прекрасную любовь на сцене – духовная потребность, это возвышает души.

– Да, Михаил говорил мне примерно тоже самое. Это у вас такая психологическая обработка?

– Нет, это идея нашего коллектива.

Мы начали репетиции. В зале никто не присутствовал, кроме Даниэль и Михаила. Вначале я ощущала ужасную неловкость из-за необходимости раздеваться. Но мои коллеги меня постоянно подбадривали, и через какое-то время мне стало все равно. Я выучила нехитрый текст пьесы. По утрам мы репетировали, по вечерам ходили на пляж и в рестораны. Мы гуляли по Каннам, казино и бары были открыты до рассвета. Громкие звуки музыки, пальмы, вино, море и загадочная, терзающая самые тонкие струны души неизвестность опьяняли, как холодный виски. Я привыкла к Михаилу, мне было с ним спокойнее, чем одной. Мне вдруг стало казаться, что все плохое, случившееся со мной, было из-за одиночества, оно было моим подсознательным кошмаром и пугало меня, как мучительная смерть. Мишель казался мне привлекательным, но настоящих чувств не было. Но действительно, где грань между любовью и вожделением, между красотой обнаженного человеческого тела и пошлостью, между иллюзией и реальностью? Меня вдруг охватило странное желание понять, что есть этот мир на самом деле. Ведь картина окружающего в моей голове искаженная, неполная, будто я смотрю через мутное стекло.

Я познакомилась с коллективом. Это были довольно милые люди, очень разные, человек пятьдесят. Среди них была молодая цыганка, худая, с волосами черными как смоль и горящими неистовым восторгом глазами, несколько пожилых, милых, улыбчивых дам с непонятным прошлым, молодые накачанные ребята, похожие на стриптизеров, несколько грустных, красивых молодых женщин. Был один интересный человек лет пятидесяти с золотыми зубами, он все время курил большую трубку и смотрел сквозь людей куда-то в пространство. Почти все они пили, курили марихуану. Их объединяла какая-то бесшабашность, бесстрашие, будто все они умели видеть в жизни что-то легкое и радостное. Труппа чем-то напоминала мне детей, выскочивших на залитый солнцем двор, которых еще не беспокоят мысли о будущем и о жизненных тяготах.