Буря (сборник) - протоиерей Владимир Чугунов

Дочь, наконец, поднялась.

– Ну что, пойдём?

Но я, как можно естественнее изображая благоразумие, сказал:

– Ты иди. А я, пока ты душ принимаешь, ещё немножко посижу. Иди. Соловья ещё успеем наслушаться.

Таня с удивлением спросила:

– Соловья?

– Ещё какого! До утра спать не даёт.

– А почему мы ничего не слышим?

– Потому что под вами ночного ресторана нет.

– Ах, вон вы про какого соловья…

Дочь продолжала стоять над душой.

– Я одна боюсь.

– Чего?

– Идти.

– Да тут два шага всего.

Но она опять настойчиво повторила:

– А я боюсь.

И тогда я, скрепя зубами, поднялся.

– Ну пошли. Ну, где твоя дрожащая рука?

И как только поднялся, понял, как меня сильно развезло. Шёл как во сне. И скорее не я дочь, а она меня вела за руку. Поднялись по ступеням, прошли через крутящиеся стеклянные ворота, через погружённый в полумрак, совершенно пустой вестибюль. В коридоре я вдобавок ко всему на ровном месте споткнулся. Надо же так напиться! Войдя в номер, прямо в одежде ничком плюхнулся на кровать. И пока дочь принимала душ, от веяния кондиционированной прохлады всё куда-то плыл, пока надо мною не прозвучал громкий голос. Я в испуге приподнял от подушки голову.

– Что?

– Мыться, спрашиваю, пойдёшь?

– А почему ты повышаешь голос?

– Всё, я ложусь спать!

«Это чего она на меня взъелась?»

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи! – опять огрызнулась она. «Неужели догадалась? Эх ты, а ещё – па!»

Вставать не хотелось, но я всё-таки пересилил себя и, насилу поднявшись, ушёл в душ. Начал с горячего и постепенно довёл до самого холодного, совсем не ледяного, но всё-таки освежающего.

Докрасна растершись махровым полотенцем, решил посмотреть, на кого же я всё-таки стал похож, но от горячей воды зеркало успело запотеть, и тогда я тщательно его вытер. Когда, наконец, увидел себя, мне стало отчего-то опять стыдно. Оттого, может быть, что дочь, заметив мою нездоровую симпатию, решительно её пресекла. А если бы не дочь? Неужели бы я всё-таки решился? Но Света… Неужели же она… Нет, тут что-то другое… Что-то такое пришло мне в голову, когда мы смотрели друг другу в глаза, о чём-то я подумал. Кажется, о зеркале. Да-да, я подумал о зеркале. Я вспомнил слова из песни: «гляжу в тебя, как в зеркало…» И как-то это было связано с её именем… Света, свет…

Но я так и не смог разгадать этот ребус. Очевидно, для этого необходимо было состояние более трезвое.

12

– Майоми был крестьянка. Её муж; забрали строительство Китайский сте-ена. От него долго не был известий. Тогда Майоми поехал на сте-ена, чтобы видеть свой муж. Но он уже был неживой. Умер. На Китайский сте-ена много умер народ. Нескалька миллион ра-абов умер. Кагда Майоми узнал об этом, она заплакал. И тагда обрушился сте-ена. Адин какой-та участак. Аб этам далажили императару. Он велел пазвать Майоми. Кагда императар увидел Майоми, он прельстился её красатой. Майоми был очень красивый. Императар предложил Майоми стать ево жо-оной. Но она не захотел и бросился ре-ека. Такая легенда.

Всё это говорил гид, мой тёзка, по имени Толя, когда мы довольно медленно пробирались в потоке машин. От Пекина до Китайской стены всего сорок минут езды, но ввиду выходного дня мы ехали уже три часа. За это время я успел вздремнуть, и, наверное, многое из того, что рассказывал Толя, пропустил.

– Каждый житель Китая стремица патняца на сте-ана. В Китае считают, если патняца на самый высокий сте-ана, станешь герой. Паэтаму мы так долго едим. Сеготня выхотной день и многие едут на сте-ана. Несмотря на то, што Пикини нет светафороф, в выхотные тни часта бывают пропки, паэтаму часные машины, намера каторых аканчиваюца на семь и на два в выхотной день не пускают Пекин. Большой штраф. Такой новый закон Пикини.

– А жильё дорогое? – спросил кто-то.

– Пикине каватратный метр жилья стоит кака и Маскаве – пять тысяч долалов. Такой дарагой жилья. Я снимаю адин комнат на окраина Пекина, за две тысячи долалов. Эта читаеца дёшава. Я учусь университете и работаю, паэтаму магу пла-атить за комната.

– А машины сколько стоят?

– Новый машина стоит сыто пятьтесят тычач долалов.

– Это какую же надо иметь зарплату, чтобы купить?

– Сиретняя зарплата Китаи саставляет семьсот долалов.

– Сколько-сколько?

– Эта афициальный цифра.

– В общем, как у нас. Помните, какую цифру Путин озвучил?

– Шестнадцать?

– Шестнадцать в позапрошлом году. А в этом уже двадцать три.

– Выходит, тоже почти семьсот долларов?

– Перед самым началом перестройки нам на лекции в институте говорили, что девятьсот долларов минимальная зарплата американца, и что создание одной атомной бомбы нам обходится в такую сумму, которой хватило бы на строительство города с пятнадцатитысячным населением.

– Не может быть!

– Так нам сказали! А теперь прикиньте, судя по размаху нашей территории, сколько народу в результате гонки вооружений осталось без жилья. А ещё говорили, что интенсивный технический прогресс ведёт к перенакалению планеты, что, в свою очередь, грозит экологической катастрофой (таянием ледников, повышением уровня океана), и чтобы всего этого избежать, даже собираются создать специальную пушку, с помощью которой избыток энергии намереваются выстреливать в космос. Вроде – выход, но есть одна загвоздка: в случае аварии пушки – сгорает вся планета.

– Что вы нас всё пугаете?

– Вам не страшен серый волк?

– Нам страшен серый волк, но мы верим, что учёные обязательно что-нибудь придумают! Правильно я говорю, товарищи? – объявила в микрофон Ирина.

Послышались одиночные хлопки.

– А вот это, я считаю, совершенно излишним!

– Тогда верните микрофон человеку!

– А я, по-вашему, кто?

– Вы женщина!

– А он человек!

– Ха-ха… Хи-хи…

– Кто это сказал?

– Что значит, кто сказал? Вы что, не считаете себя женщиной?

– Хи-хи… Ха-ха…

– А мы почему стоим?

– И долго уже стоим!

– Так! Внимание! Я кому говорю – тихо! Так! Все быстренько выходим из автобуса и идём пешком! Иначе мы ещё два часа будем добираться!

– А пешком?

– А пешком за полчаса дойдём.

– В гору?

– Вы не хотите стать героем?

– Хочу, но не могу.

– Вы что, инвалид?

– Он с похмелья!

– Ха-ха… Хи-хи…

– Не надо было пить!

– Во-во, мне и жена всё время это говорит: не надо было пить. А если наливают? Мимо лить?

– Всё! Прекращаем разговорчики! Быстренько выходим!

И все нехотя стали подниматься и выходить из автобуса. Я, разумеется, прихватил камеру.

Со всех сторон нас давно уже окружали горы, местами поросшие низкорослыми деревьями, с раскидистой ветвистой, но очень жиденькой кроной. Вдоль всей асфальтированной дороги стояли туристические автобусы зелёного цвета, но почему-то вышли из своего автобуса только мы, русские. Китайцы терпеливо дожидались в кондиционированных салонах своей очереди. За порядком следили полицейские.

Подъём оказался не очень крутым, но всё-таки это была дорога в гору. Плотно зажатая с обеих сторон крутыми склонами, она змеевидно поворачивала то в одну, то в другую сторону, в одном месте даже прошла под железнодорожным полотном – очевидно, до стены можно было добраться ещё и поездом.

Даже несмотря на высокогорье, жара стояла изнуряющая. Сначала мы шли бодро, в темпе быстрого шага, потом медленнее, ещё медленнее. В зависимости от возраста группа сильно растянулась. Я, было, увязался за молодёжью, но вскоре почувствовал, что мне не хватает воздуха. Я перестал останавливаться, что делал вначале, чтобы поснимать наше шествие, забитую транспортом дорогу, горы, ввиду чего приходилось всё время то заходить вперёд, то догонять группу, и постарался идти размеренным шагом, соизмеряя его с дыханием. Не помогло. Ноги всё больше и больше слабели в коленях, сердце молотом било в грудь, от прилива крови к голове лицо горело пожаром. Поворот сменялся другим поворотом и всё круче и круче становился подъём. Хвост впереди идущих продолжал удаляться. Самым разумным было остановиться и передохнуть, но я упрямо не сбавлял шага. Прилаживаясь к шагу, в голове назойливо, как бы само по себе, как на заедающей пластинке, механически повторялось и повторялось одно и то же: «Здесь вам не равнина, здесь климат иной…», а затем без всякой логической связи: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…» В какую-то минуту даже показалось, что я вот-вот потеряю сознание, вперёд я уже не смотрел, а только под ноги, как вдруг буквально за моей спиной кто-то из наших любителей пива устало выдохнул: «Ух! Пришли, кажется».

Я поднял залитые потом глаза и метрах в ста на возвышении увидел огромную площадку, плотно заставленную зелёными туристическими автобусами.

Въезд на площадку был с дальнего конца, до которого надо было ещё шагать и шагать, поэтому мы поднялись по съезду, который оказался таким крутым, что я его едва преодолел. Пот лил градом, лицо пылало, ноги и руки мелко дрожали, плечи налились свинцовой тяжестью, удары сердца болезненно отдавались в голове.