Октябрь - Николай Иосифович Сказбуш

подготовлено, шло гладко, а его с Ковалем только и обязали стоять на линии и сторожить, пока загрузят вагон.

Когда погрузку закончили, Павел снял их с постов:

— Теперь ваша дорога такая: отправитесь с вагоном. Мы следом за вами с другими вагонами. На Сортировочной начнут выстукивать молоточком буксы по три удара на каждой, — откликнитесь, чтобы знали в каком вагоне. Если по дороге кто сунется в вагон — отбивайтесь.

На том и расстались. Коваль с Тимошем забрались в вагон, прицепленный к составу последним, дверь за ними закрыли и запломбировали. На вагоне была надпись мелом:

«Осторожно — стекло, фарфоро-фаянсовый завод».

Послышались свистки отправления, откликнулся паровоз, состав, набирая скорость, покатил с горки.

Коваль растянулся на ящике, полагая, что после напряженной ночи не грех и вздремнуть, Тимош остался на страже, присел в ногах товарища и только было собрался разговориться насчет дворовой бригады и великих жизненных путей — состав грохнул буферами, заскрежетал тормозами, ящики запрыгали, Коваль слетел на пол.

— Крушение! — вскочил Тимош.

— Нет, обыкновенно тормозит, — с невозмутимостью заправского «поездника», хорошо знакомого с условиями местной дороги, возразил Коваль.

— Давай ящики поправлять, а то завалятся, — поднялся он с пола.

Тормоза продолжали скрежетать, вагон ходил ходуном, содрогался и подпрыгивал.

На линии послышались голоса:

— Который?

— Надо думать — в последнем.

— Который?

— В последнем, говорят.

Голоса возникали где-то впереди, набегали и проносились мимо. Наконец, состав остановился, паровоз протяжно загудел, ответил тревожный переливчатый свисток, паровоз продолжал давать гудки — длинные и короткие, словно с кем-то переговариваясь.

Снова послышались окрики; тяжело переступая, шурша осыпающимся ракушечником, приближалось множество ног. Лязгали затворы, раздавалась отрывистая команда:

— Справа цепью. По одному вдоль состава! Ложкин, Ложкин, черт тебя подери. Давай сюда, Ложкин!

Тимош нащупал рукоятку нагана:

— Заградительный!

— Обыкновенно — проверка, — тоном обстрелянного «поездника» отозвался Коваль.

— Эй, там на площадке есть кто? — донеслось с линии.

С площадки никто не откликнулся. Паровоз ответил продолжительным гудком, рванулся вперед, вагоны, набегая один на другой, ринулись за ним.

— Эй, там на площадке, есть кто? — донеслось с линии.

Никто не отзывался с площадки последнего вагона.

— Ложкин, давай на площадку последнего, — надрывался всё тот же нетерпеливый злобный голос.

Состав, набрав было ход, заскрежетал, забуксовал и, вслед за тем, преодолевая невидимые препятствия, вновь двинулся вперед.

— Ложкин, куда крутишь, подлец. Обратно крути! Тяжелые шаги раздавались уже совсем близко, рядом с вагоном.

— Трохимчук, бери людей, беги к машинисту. Дай ему прикладом…

— Да разве теперь его нагонишь, вашбродь, товарищ прапорщик.

— Исполняй команду, приказываю. Срывайте пломбу с последнего, откатывайте дверь.

Спотыкаясь о шпалы, сбрасывая на ходу задвижку с вагонных дверей, сбивая ее прикладами, солдаты бежали за хвостом набиравшего скорость состава. Далеко впереди кто-то задыхаясь от бега, кричал:

— Эй, на паровозе-е-е…

Гудок паровоза заглушил крик.

— Давай я, давай я сам… — клокотал злобный голос за дверью вагона, торопил, подгонял солдат. Дверца дрогнула и медленно поползла на полозьях. Поддерживаемый солдатами офицер, уцепившись одной рукой за дверцу, а другой выставляя вперед наган, пытался взобраться в вагон.

Тимош выхватил из кармана револьвер и, не целясь, нажал на гашетку. Она легко подалась, но выстрела не последовало. Офицер выпрямился во весь рост и торчал в дверях черным крестом.

— Кто есть, отзывайся!

Он, точно слепец палкой, принялся щупать наганом темноту. Потом крикнул бежавшим за вагоном солдатам:

— Давай за мной, давай все сюда! — и приказывал невидимому Ложкину.

Приглядевшись к темноте, офицер шагнул в глубь вагона. Должно быть он различил уже Тимоша, потому что наган перестал блуждать по сторонам и прицельно уставился Руденко в грудь.

Коваль, вобрав голову в плечи, прижимаясь к ящикам, следил за каждым движением офицера. Вдруг он бросился вперед, маленький, упругий, жилистый. Прыжок был неожиданный, короткий, головой в живот. Офицер взметнул руками., повалился назад, хватая воздух, полетел под насыпь. Щупленькая, узкоплечая фигура Коваля вырисовывалась в просвете открытой двери.

Поезд шел уже на полной скорости.

Тимош оттащил товарища от дверей:

— Я думал, ты за ним из вагона вылетишь.

— Да нет, я за дверку держался.

Тимош проверял наган;

— Отказал, проклятый!

— Не отказал, а наган солдатский! — раздался вдруг за его плечом грубоватый, показавшийся знакомым, голос. — Наган не офицерский, не самовзвод. Курок большим пальцем оттягивать надо.

— Эх, голова! — рассмеялся Коваль, и тут же спохватился. — А вы кто будете? — бросил он в темноту, в ту сторону, откуда послышался голос неизвестного.

— А мы тут вес свои, люди местные, — насмешливо отозвался тот.

Тимоша охватило неприятное чувство: всю дорогу ехал он с ними, этот чужак, слушал их разговор. Кто он? Зачем здесь? Кто его подослал сюда?

— Отвечайте, когда спрашивают! — воскликнул Тимош и попытался воспользоваться полезным советом незнакомца, с трудом потянул на себя курок нагана.

— Ну, не дури, — неизвестный сразу заслышал знакомый звук взводимого курка, — спрячь свою штрыкалку.

Чиркнула спичка, загорелся огонек железнодорожного фонаря с красным и белым стеклами.

— Молодцы, хлопцы, — проговорил неизвестный, поднимая фонарь и приглядываясь к Тимошу и Ковалю. Он держал фонарь так, чтобы белый свет падал на лица парней, но Тимош всё же узнал, скорее угадал незнакомца, встретившегося им на шляху под Ольшанкой: мужик в галифе!

— Ловко господина прапорщика срезали. Так им, гадюкам, и надо. Кровь с нас пьют.

— Вы зачем здесь? — не опуская нагана допытывался Тимош.

— А затем, что и вы. По одному билету.

— Кто вас направил?

— А мы все у товарища бога на побегушках, — буркнул человек в галифе и, не обращая внимания на поднятый наган, принялся осматривать стену вагона. Нашел гвоздик, подвесил фонарь. Потом внезапно повернулся к ребятам, в круто подведенной к груди руке сверкнул увесистый пистолет.

— Спокойно, хлопцы! Разговор короткий, — он наступил ногой на ближний ящик, — эти два мои. Остальные забирайте, не жалко, — прикрикнул на Тимоша, — говорят, спокойно, парень. Убери палец с курка, — повернулся к Ковалю. — А ты, божья быця, головой не крути, не на господина прапорщика наскочил.

— Чего тебе надо? — процедил сквозь зубы Тимош, чувствуя, что курок не поддается.

— Один момент, хлопцы, скиньте под откос эту пару ящиков — всего делов.

— Ну, врешь, — Тимош отпрянул в сторону, стараясь выйти из-под прицела, и со всего размаха швырнул наганом в лицо незнакомца. Тот пригнулся, наган ударил в фонарь, звякнули стекла, огонь погас.

— А, щенки заводские, — донеслось из темноты, — перестреляю иродов. — Но стрелять он не стал, полагая, что их руки еще пригодятся.

Начинался подъем, паровозик, тяжело отдуваясь, карабкался в гору, всё больше сдавая ход. Вдруг на линии раздался свист и в то же мгновение Тимошу почудилось, что ближайший ящик пошевелился