Гроза тиранов - Андрей Муравьев

Я склоняюсь к его уху и торопливо шепчу:

– Бог тебе судья… Я тебя прощаю… Иди с миром… братишка.

Хрип прерывается, ледяные пальцы медленно отпускают меня.

Он лежит вытянувшись, раскинув покрытые коростой засохшей крови руки с вырванными ногтями. Худой, страшный, изможденный. Мой мертвый бывший старший брат.

На лице последняя печать – гримаса боли или радости? Приглядываюсь. Наверное, все-таки улыбка.

Я встаю.

За спиной отшатывается турок, простоявший там все время разговора. Факел в его руках дрожит.

– Понимаешь сербский?

Он кивает.

– Ты ничего не слышал.

Турок прячет глаза и еще раз торопливо кивает. Врет…Если все выплывет наружу, если юнаки начнут шептаться, то порядка не будет. Обидно.

Я удивленно гляжу ему за спину. Парень оборачивается, выискивая, что такого приметил странный арамбаши.

Кинжал вошел под ребро… Привычно, уже даже обыденно… Тело невольного свидетеля обмякло и рухнуло под ноги.

Вытираю сталь, прячу в ножны за поясом, оттаскиваю труп от двери и выхожу в коридор.

Гайдук не спрашивает, что случилось. Два трупа, лекаря и пациента, – здесь это часто идет друг за другом, здесь это в порядке вещей.

Медленно, подволакивая раненую ногу, ковыляю наверх.

Порядок я бы навел, но у брата оставалась еще и память, воспоминания о нем. Не хочу, чтобы это комкали.

11

– Воислав появился?

А вот и он сам. Стоит, радостно лыбится. Рядом – незнакомая девчушка.

– Ты взял Азика?

Он степенно кивнул:

– Как и просили – теплым повязали. Я ребят оставил там, в доме. А сам сюда, значит, за новостями пошел. А где арамбаши? Карабарис где?

– Я – Карабарис.

Он обескуражен. Подошедшие гайдуки, ухватившие обрывок разговора, переглядываются. Но, видимо, в глазах моих что-то есть, слова дальнейших расспросов так и остались в нелюбопытных глотках.

Воислав смущенно чешет макушку:

– Так… Это… – он вздыхает. – Ага… Понял.

– А это кто? – показываю на девку, пожирающую меня глазищами из-за спины гайдука.

– Мы ее у дома палача приметили. Там пустырь, лабаз разрушенный. Думали – что за птица? А она вас спрашивает. По имени. Говорит, родственница.

Скептически хмурюсь. Девушка встревает:

– Мне Петр Джанкович нужен.

– Говори.

Что-то неуловимо знакомое в движениях, в осанке. Глазами впилась мне в лицо, будто прожечь дыру собирается. И говорит что-то… Слова русского языка настолько чужды здесь, что с трудом понимаю смысл услышанного:

– Солнышко, солнышко жгучее…

– Колючки, колюч… – продолжаю на автомате. – Черт! Нелли, ты?

Она бросилась мне на шею, вереща и дрыгая ногами. Чуть не оконфузила. Я и так еле стою, а тут такой довесок.

Глажу вздрагивающие в плаче плечи, успокаиваю, как могу.

В воротах появились волокущие добро юнаки из союзных чет. Здесь назначен общий сбор.

– Ну что раззявили рты? Дел мало?! – это уже тем любопытным, кто подошел поближе.

Гайдуки отпрянули.

Я глажу ревущую девушку и лепечу бессвязную нелепицу.

Глава 13

Последний бой Карабариса

1

Мне грех жаловаться на удачу. Были тонкие моменты в плане, была авантюрность, риск. Но все оправдалось – город полностью в нашей власти. Дорвавшись до богатых кварталов, горцы спешат насладиться плодами нежданной победы. Католики бывшей венецианской провинции им чужды также, как и осевшие здесь турки. С раскинувшихся внизу хитросплетений улочек и тупичков доносятся крики, вой, трескотня выстрелов. Освобожденные рабы и чернь с радостью ввязываются в эту вакханалию, внося свою толику неразберихи и озлобления.

Сейчас там нет и видимости организованности. Каждый сам за себя, иногда еще и за друга или приятеля. Горцы рассеялись на небольшие группки, ведущие свободный поиск по одним им известным маршрутам. Некоторые дома огрызаются огнем, не сдаются. Такие очаги иногда обходят, но чаще просто поджигают. Внизу уже разливается пылающий океан.

Я запрещал им жечь город, но кто сейчас что спросит с победителей?

Одна чета, отряд Харистеса, осталась охранять батарею порта. По-крайней мере, мне хочется так думать. Еще одна, Карабариса или уже моя, в башне цитадели. Остальные юнаки в свободном поиске. То один, то другой из них, ухмыляясь, появляется в воротах, волоча награбленное добро.

Я загружаю своих людей заданиями, не даю продохнуть. За работой не возникают мысли о том, что неплохо бы и им включиться в сладкую погоню за наживой.

Пушки, сторожившие узкую горную дорогу, ведущую к воротам, перезаряжены картечью. Если турки двинутся к городу, им придется несладко. Я специально разрядил пару стволов, чтобы показать приставленным гайдукам, сколько пороха и сколько жребия надо брать.

Ружья из полкового арсенала вынесены наверх, заряжены и поставлены у стен. Тут же свалены сабли, палаши и ржавые алебарды. Под навесами стоят бочонки с порохом и ящики с отлитыми пулями. Все подвалы прочесаны, головы последних турок украшают стены. Трупы ребята скинули в ров.

Мы готовы.

Последний раз проверяю все, потом запускаю над городом пару красных ракет. Пора готовиться к ответному ходу осман. Он не за горами – знаю…

Через полчаса у ворот появляется первая чета. Это – Георгий, сосед. Его люди даже сохраняют боевой порядок. Усатые довольные юнаки перегружены кулями с одеждой, посудой и отрезами дорогой ткани. Лишь некоторые в окровавленных повязках. У меня потерь побольше.

За мной следом ходит Нелли. Она не задает вопросов, не донимает перечислением своих злоключений. Но каждый раз, когда мой взгляд падает на нее, кончики губ начинают дрожать. Малышка на взводе, на пределе сил. Как и я, впрочем.

К воротам продираются бойцы других отрядов. Георгий, не спрашивая, расставил своих ребят у стены, выходящей на дорогу. Понимает, откуда ждать опасности.

Он первым подходит ко мне:

– К чему спешка?

– Скоро турки подойдут. Мне нужны люди на бастионах.

Георгий не спрашивает, откуда я располагаю такой информацией. Мне верят.

А знаю я о том, что османы пожалуют в город, потому как сам слил им дезу. Чтобы получилось наверняка, я отослал Жевричу подробный план нападения на… Котор. На кого бы ни работал ушлый начальник тайной полиции маленького княжества, он или кто-то из его близкого окружения явно подрабатывает игрой на сторону. Так что запущенная в канцелярию деза должна была найти благодарных слушателей.

Юнаки не планируют сложные акции. Они, в большей части, просты, как удар крестьянского топора. Так что слив должны были скушать и не подавиться, что и произошло. Когда мои разведчики сообщили, что в окрестностях Котора появились янычарские секреты, а из соседних городов уходят «на учения» большие части гарнизонов, стало понятно, что проект удастся.

У дахия в бухте почти пять тысяч пехоты и тысяча всадников. Большая часть их на другой стороне. Если услышали взрыв казармы, а уж это они заметят, то добираться сюда не меньше трех часов морем и полдня пехом, по узкой горной дорожке. Это – если кто-нибудь решится взять на себя ответственность. А турки не грешат инициативой. Потому, я рассчитываю, что раньше ночи османы к нам не пожалуют.

Если сунутся морем, то их должны пугануть ребята Харистеаса. У него двое усачей служили в австрийском фрайкоре при пушках, умеют и наводить и бить точно. По крайней мере, так говорят. Потому я и выбрал его чету на охрану портовых батарей.

Время есть. Еще есть. Но надо, чтобы разбойничающие головорезы собрались наконец. С них должен сойти азарт грабежа. Через пару часов мне понадобятся слаженные действия всех отрядов.

Пока же я ищу Воислава. Если уж не получилось вывести брата живым, надо хотя бы второй пункт собственного плана выполнить.

– Так сколько людей ты при палаче оставил?

– Троих…Справные ребята, с ними не забалует.

– Веди.

Под недоуменным взглядом Георгия мы идем из цитадели. Я, Воислав, пара гайдуков покрепче и хрупкая фигурка бывшей наложницы. Один из юнаков тащит громыхающий мешок.

Нам надо спешить.

2

– Ты думал, мы больше никогда не встретимся?

Толстый Али Азик старается сохранить невозмутимость. Лицо отрешено, губы шепчут «Все в воле Аллаха». Он старается впасть в транс, уйти, заговорить сам себя. Посмотрим, хватит ли тебе на это умения и времени, жирный индюк.

Я перебираю сваленные на столе железяки. Ребята сгребли найденные в Кровавой башне инструменты пыток. Хватали то, что подворачивалось под руку. Многие мне неизвестны, но большинство вполне узнаваемо.

– Ты верил, что сможешь всю жизнь резать других, а сам избегнешь кары?

Я уже улыбаюсь. Я редко так поступаю, очень редко. Потому как знаю, какое впечатление при этом произвожу на окружающих… Губы расходятся в сторону, обнажая провалы вырванных зубов. Шрам на щеке багровеет, наливается. Только глаза остаются злыми и требовательными. Сейчас передо мною закаленный в жестокостях палач, но и он отводит глаза.