Ночной ковбой (сборник) - Александр Хургин

- Ну, вот зачем, - думал он, глядя в телевизор, - элитные проститутки вышли на улицы с лозунгами "Слава труду" и "Не в деньгах счастье"? Почему на митинге у памятника покойному вождю высказывают озабоченность ходом весенних полевых работ и ожидаемым урожаем озимых зерновых? Что их к этому побуждает? И почему меня ничто ни к чему не побуждает?

Сева выключил телевизор и плюнул на пол. Легко, во что попало, оделся. Вышел в коридор и стал впихивать ноги в туфли.

- Ты куда собрался? - спросили из кухни.

- На войну, - сказал Сева.

Циновку действительно украли, и на ее месте остался песок, просыпавшийся разводами.

- Дурак и сволочь, - услышал Сева уже за дверью и сказал в квартиру:

- Подмети на площадке, каракатица.

Он пришел на остановку троллейбуса. Здесь энтузиасты продавали семечки, сигареты и туалетную бумагу. Продавец последней выкрикивал: "Туалетная бумага, достойная лучшего применения! Туалетная бумага, достойная лучшего применения!" И бумагу у него просто рвали из рук. Пассажиры выходили из троллейбусов и маршруток и дружно покупали бумагу, нужную всем, независимо от пола, возраста, общественного веса и семейного положения. А семечки и сигареты покупали не очень. Возможно, потому, что семечки были горелые, а сигареты не иностранные, а, возможно, потому что любые товары нуждаются в рекламе и наглядной агитации.

- Может, действительно на войну мне податься? - думал на ходу Сева, подбрасывая на ладони купленный рулон. - На какую-нибудь освободительную. Или во имя защиты конституционного строя, а также порядка.

Правда, в какую сторону идти на войну, Сева не имел представления. Не мог сориентироваться в родных городских джунглях - с какого боку линия фронта проходит. Если бы залпы орудий были слышны, можно было бы по звуку сориентироваться. Но они не слышны.

Сева поднял голову и посмотрел в небо. Не на звезды, так как днем звезд не видно, а на тот случай, если в небе летят самолеты ВВС - истребители и бомбардировщики. Чтобы по их полету направление вычислить и избрать. Но небо было чистым и безоблачным во всех смыслах.

- Над всей Россиею безоблачное небо, - сказал Сева. - Прям как назло.

У пятиэтажного дома мужик палкой выбивал ковры.

- Чего это он? - подумал Сева. - Праздника же впереди нет... Или есть? А я о нем не знаю? О празднике надвигающемся.

У следующего дома тоже выбивали. Не ковры только, а дорожки. Но это без разницы. Каждый выбивает то, что у него есть в наличии.

На стоянке такси выстроилась пыльная очередь из автомобилей. Очередь ждала клиентов. Клиенты ехали другими видами транспорта. Сева подошел к таксисту. Таксист пил пиво с воблой. Бутылку ставил на крышу "Волги", воблу клал на газету "Правда".

- Пиво, считай, безалкогольное, - сказал таксист. И сказал: - Ехать будем?

- Ты на войну, в какую сторону идти, не знаешь? - сказал Сева и посмотрел на воблу.

- А в любую, - сказал таксист. - Война, она везде.

- Как везде?

- Ну, в том смысле, что война не вокруг нас, а внутри нас, - таксист куснул воблу с хвоста и сказал: - Понял?

Нет, этого Сева не понял. У него организм аллегорий всяких или там тропов не принимал. Особенно из уст таксистов, когда в устах у них вобла прожевывается. И Сева пошел вниз, с горы. В сторону юга. Хотя лучше бы он пошел на север. Там, что ни говори, а вокзал. И автовокзал тоже там. И аэропорт. Но Сева шел на юг. Строго и неуклонно. Поскольку улица Банная вела его на юг. А не на север. Он шел по этой улице, спускаясь к реке, к переправе. Все ниже и ниже. Ниже и ниже. Шел и думал, что жрать хочется невыносимо, и думал, что это совсем некстати, поскольку голод не тетка и надо срочно идти его утолять.

2001

АРКТИКА

К воротам института, повышающего квалификацию всем подряд не хуже общества "Знание", я подошел без пяти семь. Ворота еще не открывали. И снаружи топтались люди с сумками, рюкзаками, детьми. Я поставил свой чемоданчик на бордюр.

- Убери, - сказал изнутри двора рыжий привратный грузин с сумасшедшинкой в голосе, глазах, осанке, одежде и вообще - во всем.

Я посмотрел на грузина сквозь прутья забора и вынул сигареты.

- На, - сказал я ему. И сказал: - Прима-люкс.

- Мне ворота открывать надо, - сказал грузин. - Когда директор приедет. Убери чемодан.

- В семь утра директор не приедет, - сказал я. - Он приедет в полвосьмого. Хотя работает с девяти и сегодня воскресенье.

- Убери чемодан, - сказал грузин, и его передернуло. - Я нервничаю.

- Кури, - сказал я.

- Я не курю с фильтром. Я за шестьдесят копеек курю.

- Фильтр оторвешь.

- Не буду я отрывать, - грузин рассердился и озлобился. - У тебя жилье есть, а я тут живу. Вчера голодный ходил. У них выходной, а я голодный. Столовая закрыта, раз выходной. И курить нечего. А сегодня воскресенье.

- Ну ладно.

Я дал бездомному привратнику шестьдесят копеек и отодвинул чемодан от ворот. Привратник взял мелочь и затих, и светло улыбнулся неожиданным деньгам.

Пришел озабоченный после ночи шофер. Озабоченно поискал в карманах ключи. Нашел. И все полезли сначала в ворота, потом в Ивеко-КРАЗ. Это название микроавтобуса и его марка. И надо же было такое название придумать.

Люди по очереди становились на подножку и по очереди исчезали в салоне. Я провожал их взглядом, и вошел самым последним.

Как последнему, мне досталось место на заднем сидении. Чемоданчик я поставил в ногах. Поерзал, усаживаясь. Откинулся на спинку кресла. И микроавтобус тронулся. Выехал сквозь ворота. Грузин с сумасшедшинкой козырнул водителю, поднял руку и помахал ладошкой. Прощаясь. Одна пола его пиджака полезла вверх, вслед за рукой.

Конечно, сзади трясло. У этого Ивеко подвеска, видимо, от КРАЗа, и идет оно жестковато. Зато быстро. На Запорожском шоссе водитель разогнал его до ста двадцати км в час. Я смотрел в окно, считал километровые столбы, поглядывал на часы и делил расстояние на время. Да, ровно сто двадцать - два километровых столба в минуту.

Благо дорога была пуста. Во-первых, рано, во-вторых, воскресенье. Только изредка нас обходил, вроде мы не ехали, а стояли, какой-либо ебнутый мерседес или такой же джип, еще реже вылетал откуда-нибудь из-за бугра встречный автомобиль и проносился с воздушным хлопком слева, и исчезал сзади, и превращался в точку, а затем в ничто.

У Запорожья движение оживилось, затем стало чуть ли не интенсивным, и через город с мостами, светофорами и троллейбусами продирались минут сорок. Потом опять вырвались на простор, свернули с симферопольской трассы, и дорога вымерла окончательно. Она выглядела теперь даже не пустой. Она выглядела пустынной. Скорость, казалось, продолжала расти. Но это только казалось. Расти ей давно было некуда. Хотелось спать. Тряска уснуть не давала. А если давала, то тут же будила. И сон не длился дольше минуты. Ноги в кроссовках затекли. Джинсы резали промежность. Появилось желание выйти и размяться, и выпить чего-нибудь жидкого. И сквозь все эти сильные чувства я очень ясно, всем своим изнывающим телом, физиологически ощущал, что удаляюсь, освобождаюсь, забываю и успокаиваюсь. Остановились неожиданно, что называется вдруг. Ткнулись в придорожный базар.

Я сидел на своем заднем сидении, пока старики, задирая корявые ноги, переносили их через сумки, кряхтели и стремились по проходу к двери и далее - по ступенькам, осторожно, чтобы не загреметь лицом вниз, в кювет. Наконец, ступили на твердую землю. Полковник Чиж подал короткую - не длиннее собственной фамилии - команду, и пассажиры сквозь разнотравье потянулись к посадке. Один за другим, в затылок. В строгом соответствии полу. Старики от автобуса забирали наискосок вправо. Старухи, приподнимая платья и сарафаны существенно влево. Две женщины с детьми, подумав, тоже взяли курс в кусты между стариками и старухами, посредине. А я не пошел ни вправо, ни влево, я остался и стоял в тени Ивеко и, хрустя костями, потягивался.

- Вы лектор? - сказали откуда-то сбоку.

- Лектор, - сказал я. - Что-то в этом духе.

Облегчившись, старики, старухи, женщины и дети обследовали базар. На предмет цен. Цены им не понравились. Так как ничем не отличались от городских.

В Бердянске женщины с детьми вышли. Они оказались женщинами водителя, ехали по знакомству, и к мероприятию отношения не имели. А мы поехали дальше. На косу. К пансионату с холодным названием "Арктика". Вернувшиеся отсюда, наверное, говорят "мы отдыхали в Арктике". А у них, наверное, спрашивают: "Дикарями или по путевке?" И они говорят: "По путевке".

Нас встретила стареющая, но пока еще средних лет дама в монотонных летних одеждах.

- Воду из крана не пить, - монотонно сказала дама, - бычков не покупать - идет ежегодный выброс задохнувшейся от жары рыбы, - купаться в заливе, там спокойнее, горячая вода три раза в день - утром, днем и вечером, питание то же самое, начало занятий во вторник.

Мы заняли двухместный номер. Я и лектор - специалист по Холокосту, сотрудник фонда Спилберга.