И сплетаются нити судьбы... - Ульяна Подавалова-Петухова

после одного такого визита Ромала решила зайти к Сашиной маме. Она долго стояла недалеко от калитки и собиралась с духом. Бог его знает, решилась бы девушка или нет, но ее заметили из окна, и тетя Галя вышла к невесте погибшего сына.

— Ромала, детка, ты ли это? — спросила женщина как бы между прочим. Цыганочка затеребила кофточку на груди, ей опять стало казаться, что она задыхается, но, взяв себя в руки, улыбнулась и сделала шаг навстречу несостоявшейся свекрови.

— Я так рада тебя видеть, — продолжала тетя Галя, спускаясь с крыльца, — что ж ты не заходишь?

Она взяла Ромалу за руку и потянула в дом, но девушка твердо остановилась на крыльце и даже выдернула ладонь. Женщина подняла на нее глаза и отступила. Лицо девушки почернело, она часто дышала, а губы прямо на глазах синели и вытягивались в тонкую нить. Тетя Галя испугалась не на шутку. Она подхватила девушку под локоть и усадила на крылечко. Ромала послушно опустилась на теплые ступеньки. Сашина мама пропала на пару минут, а цыганочка сражалась со своими нервами, заставляя взять себя в руки. Стакан воды, протянутый заботливой женщиной, она влила в себя, даже не ощутив ни запаха, ни вкуса валерьянки. Кровь возвращалась к лицу, румянец лег на щеки, губы приняли свой нормальный оттенок.

— Ромала, девочка ты моя бедная, — проговорила Сашина мама, — столько времени прошло, а ты всё еще не пришла в себя.

Девушка закивала головой, ее всё еще слегка мутило, и сердце больно колотилось в груди, да голова ехала куда-то в бок. Даже поворачивать ее было страшно. Ромала до ужаса боялась обмороков. После них всегда становилось неловко.

— Всё нормально, тетя Галя, — проговорила она в ответ.

— А то я не вижу, как нормально, — ответила женщина. — Но я так благодарна, что ты зашла! Отец говорил, что у тебя сейчас своя квартира. Ты там с Люсей живешь, я слышала?

Ромала кивнула. Она понимала, что Сашина мама специально пытается переключить ее мысли на другое.

— Тетя Галя, мне уже лучше. Опустило. Просто как ни готовься к этому, не приготовишься. Мне иной раз кажется, что сплю и мне снится кошмар. Вроде того, что проснусь, и всё будет хорошо. Саша будет рядом. Снова будем вместе. Будем строить планы, загадывать, мечтать. И мечта будет одна на двоих. И жизнь. И любовь. Знаю, что скажете. Скажете, что еще встречу и полюблю. Вот только… Мой отец до сих пор говорит с мамой, а ее уже почти двадцать лет как нет. Дело, наверно, не во времени, а в силе любви. Конечно, он любит Фаину, и я рада, что он женился во второй раз, но мама… Она его жизнью была… Была светом. Он молился на нее. Мне это бабушка рассказывала. Ей, как понимаете, ни к чему врать. Я не знаю, насколько сильна моя любовь… Но точно знаю, что умерла бы сотню раз, лишь бы он был рядом. Вы знаете, я бы даже согласилась на то, чтобы он полюбил другую, но… жил бы. Страшней смерти нет ничего.

Тетя Галя вздохнула. Погладила девушку по отросшим до плеч волосам.

— Страшнее смерти — забвение. Люди уходят от нас, но мы их помним. Греем воспоминания о них, как чашку с чаем в ладонях. И я уверена, они чувствуют там — в недосягаемости — наше тепло. Я не прошу тебя забыть Сашу. Да если бы даже попросила, ты бы не смогла. Он ведь часть твоей жизни, часть тебя самой в какой-то степени. Но нельзя хоронить себя заживо. Пусть твое сердце будет открыто для новой любви, — говорила женщина.

— А что же делать с той, которая вот уже почти десять лет живет там? Выселить? Как? Кроме того, я не хочу ее ни выселять, ни забывать. У меня есть всё для этой жизни. Квартира, работа, друзья, родители. И любовь тоже есть. Кто сказал, что любить можно только тех, к кому можешь прикоснуться? Почему нельзя любить тех, кто от нас далеко? Для меня Саша просто еще не вернулся из армии. Я ношу его кольцо. Люблю его и другого не хочу. Пусть каждый живет так, как хочет и может. Я живу так и коль ничего изменить не могу, во всяком случае, так, как хотелось бы, буду жить так и дальше, – ответила девушка и поднялась.

Тетя Галя тоже встала. Сердце у нее разрывалось, да что тут поделаешь.

— Мы уезжаем, Ромала, — сказала она.

— Уезжаете? Куда?

— В Германию, я ведь замуж вышла, и муж забирает нас с Аленкой к себе, — проговорила Сашина мама. — Если бы ты не пришла, я бы навестила тебя обязательно. Думаю, что вряд ли мы с тобой когда-нибудь увидимся. Германия — всё-таки не ближний свет. Так что…

— Я рада, что у вас всё в порядке. Навсегда прощаться не стану. Скажу до свиданья, — ответила Ромала.

— До свиданья, детка. Не обижайся на меня.

Они обнялись. Девушка узнала, когда Сашины близкие улетают, и пообещала прийти в аэропорт.

Всю дорогу домой она ехала и думала о своем. На сидении впереди сидела влюбленная парочка и украдкой, пока никто не видел — думали, что не видел, — целовалась. Совсем молоденькие, лет по пятнадцать-шестнадцать. Парень — голубоглазый, широкоплечий, а девушка рыженькая, с веселыми кудряшками и ямочками на щеках. И такая тоска накатила на Ромалу, что не вздохнуть. Но она продолжала сидеть и смотреть на них. Впервые ей вдруг захотелось встать и закричать на весь белый свет, всем влюбленным и любящим: «Берегите друг друга! Берегите!» Но парень с девушкой встали и вышли на своей остановке. А Ромала осталась сидеть с недодуманными мыслями и болью, которой хватило бы на весь мир.

Она не поехала провожать тетю Галю и Аленку. Просто закрутилась и забыла, а когда вспомнила, поздно было.

«Значит, так надо»,— решила она.

Последнее время она так и поступала: если что-то не получалось или срывалось на финальной стадии, следовательно, так нужно было, и не стоило заморачиваться по данному поводу. К чему приведет такая философия…

Глава 41.

— Слушай, Ромка, у меня разговор к тебе один есть. Только давай так, ты меня выслушаешь, а уж потом начнешь орать, ладно?

Девушки устроили генеральную уборку, и Люся, намывая окна, решила