Неизвестная блокада - Никита Ломагин

227Немецкие листовки направлялись в Смольный с сопроводительным письмом: «Совершенно секретно, только лично т. Шумилову. По использовании вернуть». — ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.307а. Л.38; Д.4446.

Л.34; Д.4515. Л.13.

228Приложение (политический контроль), документы №№ 22, 33—36.

229Там же, документ № 18.

230Там же, документ №№ 16—17.

231Bakhmetieff Arhive (BAR). Collection Research Program — USSR. Box 7. Артемьев В.П. Деятельность органов государственной безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух томах. Бавария, 1950. С.14—16.

232Ленинград в осаде. Сборник документов о героической обороне Ленинграда ва годы Великой Отечественной войны. Отв. ред. А.Р.Дзенискевич.

Спб: Лики России. 1995. С.16.

233Приложение (политический контроль), документ № 12.

234Там же, документы №№ 19, 20.

235Там же, документ № 21.

236Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н. 44. Д.3.Л.3—4.

237Там же. Оп.1.П.н.19. Д.1. Л.97—102, 139об.

238Там же. Оп.2.П.н.44.Д.3.Л.35.

239Там же. Л.38—43.

240Приложение (политический контроль), документ № 32.

241ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.50. Л.7—8.

242Там же. Ф.4000. Оп.10. Л.820. Л.1—5.

243Приложение (политический контроль), документ № 25.

244Там же, документ № 15.

245Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н. 43. Д.2. Л.99, 112, 118, 121, 128,

134, 141, 152, 161, 168, 174, 179.

246Приложение (политический контроль), документы №№ 29—30.

247Там же, документы №№ 26—28,31.

248ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.3. Д.6. Л.2—3.

249Приложение (политический контроль), документы №№ 33—36.

Глава 4. «НЕГАТИВНЫЕ НАСТРОЕНИЯ» В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ

1. Начало войны: в плену иллюзий?

17 апреля 1942 г. в теплом и уютном помещении студии Ленинградской кинохроники собрались руководители города, чтобы в узком кругу обсудить подготовленный к показу документальный фильм «Оборона Ленинграда». Беспристрастные кадры кинохроники засвидетельствовали скорее смятение и беспокойство среди населения, нежели патриотический подъем в первый день войны. Не случайно, что Жданов с сожалением констатировал:

«Показан митинг, посвященный началу войны, а публика никак не реагирует. Нехорошо это, как будто не про нее писано, а оратор разрывается. Неправильно...»1

Реплика Жданова была вполне объяснима — видеть то, что творилось в городе 22 июня 1941 г. он не мог, поскольку война застала его на юге, где он проводил свой отпуск. Всплеск же патриотизма, который Жданов наблюдал по возвращении в Ленинград, действительно наводил на мысль о том, что ничего иного и быть не могло во время его отсутствия. Однако действительность была намного сложнее. Хотя к войне готовились и были уверены, что пятилетки стахановского труда не пропали даром, для простых людей война явилась «как снег на голову»: «может быть, мы и не доживем до нее», — надеялись ленинградцы2. Чуда, однако, не произошло.

Запись в дневнике известной русской художницы А. Остроумовой-Лебедевой, относящаяся к военному времени, начинается словами, которые отражали то же самое настроение — предчуствие неизбежности развязки, с одной стороны, и надежду на то, что войны удастся избежать, — с другой:

«Сегодня — речь Молотова. Началась война с Германией! Гитлер неожиданно и внезапно напал на СССР...  Итак, это давно нами ожидаемое нападение, свершилось! Бедная Россия, бедный наш героический народ!...»3

Население СССР, далекое от северо-западных границ страны, было убеждено, что страна превосходит Германию в военно-техническом отношении, что Красная Армия сможет разбить неприятеля. Довоенная пропаганда способствовала распространению «шапкозакидательских настроений». «Врага будем бить на его территории»,  — уверял своих читателей журнал «Большевик».

Печальный опыт финской кампании большинству населения СССР не был известен и всячески замалчивался. Поэтому не случайно Организационно-инструкторский отдел управления кадров ЦК ВКП(б) в информации «О ходе мобилизации и политических настроениях населения» подчеркивал высокий патриотический подъем населения. В течение 24—27 июня 1941 г. в ЦК ВКП(б) поступили сообщения 36 обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик о политических настроениях в связи с нападением фашистской Германии на СССР. Обкомы партии сообщали, что «мобилизация проходит организованно, в соответствии с намеченными планами. Настроение у мобилизованных бодрое и уверенное. Случаи уклонения от мобилизации единичны... В военкоматы и в райкомы партии поступает большое количество заявлений о добровольном зачислении в ряды Красной Армии. Имеется много фактов, когда девушки просятся на фронт... Обкомы отмечают, что митинги на фабриках и заводах, в колхозах и в учреждениях проходят с большим патриотическим подъемом. Рабочие принимают решения с просьбой перейти на 10—11 часовой рабочий день»4.

Такие же настроения были характерны и для части ленинградцев. По мнению одного из секретарей РК ВКП(б) Ленинграда, «в начале войны партактив и большинство трудящихся недооценили врага, надеялись на быструю победу»5. Однако в Ленинграде о недавних военных неудачах в ходе зимней войны широкие слои населения знали куда больше, чем в целом по стране, и с меньшим оптимизмом смотрели в будущее.

Патриотические настроения, объединившие на время большую часть населения в первые недели войны, вскоре несколько ослабли, дав выход наружу тому широкому спектру чувств и мыслей, который был в довоенном Ленинграде. Эти гетерогенные настроения в условиях нарастающего кризиса развивались чрезвычайно быстро, проявившись не только в чудесах героизма и стойкости, но и в появлении антисемитизма, пораженчества, а также пассивном ожидании развязки, что «все само собой образуется». Сближение СССР с Англией и США в первые недели войны воспринималось населением с большой настороженностью и не являлось существенным фактором в развитии настроений — война с Германией представлялась своего рода дуэлью, в которой «демократии» в лучшем случае будут играть роль честных секундантов.

В городе первые дни войны характеризовались появлением огромных очередей в магазинах. Люди скупали сахар, соль, спички, пытались создать запас продовольствия. Сберкассы также оказались переполнены. Посетители стремились продать госзаем 1928 г. и заложить заем 3-й пятилетки, а также забрать свои сбережения6. Аналогичные настроения были зафиксированы практически повсеместно. В упоминавшейся выше сводке говорилось о том, что «в первые дни после начала военных действий в торговой сети усилился спрос на продукты питания и промтовары, в связи с чем в магазинах образовались очереди. Наибольший спрос наблюдался на сахар, соль, спички, мыло, муку, крупы. В некоторых областях имели место значительное количество случаев пьянки среди населения. Некоторые обкомы сообщают об отдельных случаях антисоветских высказываний и поджогов»7.

О росте обеспокоенности населения свидетельствовали и анонимные письма, поступавшие на имя А.Жданова. В одном из них, датированном 27 июня 1941 г., выражалось недоумение по поводу молчания Сталина:

Тов. Жданов!

Надо прямо сказать, что такое извещение как мы находимся на войне это серьезное положение, репродукторы кричат не выключайте радио, но тошно делается, люди гибнут где-то, а у нас музыка гремит, а в магазинах кошмар, население делает запасы, у кого есть деньги, конечно, лучше бы вместо музыки дали внушение людям, чтобы не создавали паники. Я считаю, что надо милиции просто напросто гонять очереди, а то получается полная паника, в очередях можно услышать всевозможную провокацию, уже болтают, что Россию продали, что Сталин уже скрылся. Желательно Сталина услышать по радио (выделено нами — Н.Л.) Он пред. Совнар. Комиссаров должен выступить с обращением к народу о нашем прод. положении и т.д., а получается масса в панике, а правительство молчит, музыка гремит точно торжество какое. Я считаю необходимым чаще передавать по радио положение на фронтах, т.к. это интересует весь народ, а главное ждем выступления т. Сталина, где он? На трибуне мы его никогда не видели в Ленинграде, он что, боится своего народа, пусть к репродуктору подойдет, чтобы народ слышал голос того, о ком так много поется.8

Несколько позже партийные информаторы и УНКВД с удовлетворением отмечали улучшение настроений в связи с выступлением Сталина по радио 3 июля 1941 г. Записи в дневниках рядовых ленинградцев также свидетельствовали об этом:

«Огромный подъем» у населения вызвала речь Сталина — «очень хорошая, спокойная и не скрывающая опасного положения нашей дорогой Родины»9.

Наряду с этим отмечались отдельные случаи «нездоровых» настроений среди партийного актива. Например, 26 июня 1941 г. на бюро Кировского РК ВКП(б) был рассмотрен вопрос о распространении панических слухов секретарем парторганизации поликлиники 23 М.Самойловым, которые нашли свое выражение в «сообщении в РК непроверенных сведений и неприятии мер к устранению панических настроений». М.Самойлову был объявлен строгий выговор с предупреждением10.