Падшие в небеса. 1997 - Ярослав Питерский

Небо бирюзового цвета свесило нежно розовые облака. Деревья поставляли ветру листья и путались задержать теплые струи воздуха. Шелест звучал словно музыка, низкие ноты расползались по траве. Где-то в глубине леса долбил дятел. Его стук напоминал работу какого-то сказочного барабанщика, невидимого, но очень шабутного.

У реки сидели двое, мужчина и женщина. Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Они сидели и молча смотрели на костер. Пламя лизало поленья. Казалось, их ничто не может отвлечь от этого завораживающего зрелища, смотреть на огонь что может быть прекраснее?

– Понимаешь Лидия, мы все равно как-то прячемся от всех. От людей, от знакомых от родственников твоих, от деда моего. Мы что с тобой так и остаемся в статусе: любовник – неверная жена? – спросил Вилор.

Лидия молчала, казалось ей просто нечего ответить, или стыдно говорить. Он чувствовал ее раздражение. Прервать такую релаксацию неудобным и противным вопросом.

– Вилор, ты торопишь события. Ты торопишься. Почему ты всегда торопишься?

– Жизнь коротка вот и тороплюсь. Не успеешь оглянуться, а уже и умирать придется. А время идет. Ты что не хочешь жить нормально,… стандартно, как все, родить ребенка?

Она вздрогнула. Отстранилась и, посмотрев на Щукина, усмехнулась:

– А вот про это, мы с тобой не договаривались.

– Ты, что не хочешь стать матерью?

– Хм, не знаю, страшно.

– Страшно? Почему?

– Мне страшно, я уже старая, да и ты. С тобой страшно, ну какой ты отец? Посмотри на себя?

– А что?! Вполне нормальный тип. Да брось ты, Лидия! Не надо так! Мы еще молоды. Нам нужно иметь детей! Просто нам нужно уехать отсюда! И все! Уехать к чертовой бабушке и начать жизнь заново! С нового листа! Я уже все обдумал. Мы уедем в Париж. А еще лучше в Австралию. Тебе нравиться Австралия? Кенгуру, купим дом себе. А? Лидия – это так романтично. Это так здорово. Я уже все решил. Уедем.

Скрябина встала и, подобрав с земли длинную палку, пошевелила горящие поленья. Она отмахнулась от навязчивого комара, покосившись на Вилора, достала из кармана пачку сигарет. Она закурила, и он понял – она раздражена. Ее руки дрожали. Лидия нервничала. Вилор заметил, она недовольна.

«Что с ней происходит? Я ее не узнаю. Она стала злой. Она все больше отдаляется от меня. Неужели она чувствует, чувствует этот мой план? Господи, неужели она догадывается? Нет, она не может догадываться. А что если она догадывается, а что если она знает и, она теперь просто презирает меня? Презирает за мое желание убить Скрябина? А? Нет, не может быть она же сама его не любит. Она же сама его ненавидит? Нет, она не должна, так себя вести. А что если в ней все изменилась, и она действительно меня презирает за мое желание убить Скрябина? А в принципе, что тут такого? Что? Я хочу убить человека, который мешает ей? Мне, он мешает всем? Что тут такого? Нет, она не может меня презирать за это! Не может, не имеет права! Она ведь сама хотела! Что тут такого, человек хочет убить другого?! Такое было, много раз. Тысячелетиями кто-то хотел убить другого! За это нельзя презирать! Нет, она не может за это презирать!» – Щукин запутался в своих рассуждениях.

Вилор тоже встал и попытался обнять Лидию. Она вяло оттолкнула его и, стряхнув пепел, тихо сказала:

– Ты Вилор опять начал. Опять сказки себе в уме раскладываешь. Пойми жизнь не сказка и не пьеса. Захотел, написал. Захотел, стер. Нет, это жизнь. С ней надо аккуратней.

– Вот поэтому я и говорю тебе. Уедем, уедем, жизнь одна, время идет. Я не могу тут жить. Начнем сначала. И все? Что тут такого? Ты что не хочешь?

– Да почему не хочу? Я хочу, хочу быть с тобой. Но я не хочу уезжать! Прочему мы должны уезжать. У меня тут родня, у меня тут друзья, у меня тут бизнес, в конце-то концов! Да что там бизнес у нас тут с тобой Родина! Как бы, не громко, это звучало, Вилор, Родина у нас тут!

Вилор дернулся. Он махнул рукой и, сделав три шага сел на бревно, пошарив рукой за ним, достал бутылку коньяка и, отхлебнув прямо из горлышка, громко сказал:

– Да какая к черту Родина? Вы что? Вы что все тут с ума посходили? Кто вас зомбирует всем этим? Кто? Целая страна как зомби твердит днями и ночами, одно и тоже: Родина моя! Да плевать она хотела Родина ваша на вас! – Вилор вновь отхлебнул из бутылки коньяк.

Лидия поморщилась. Она тяжело вздохнула и, выбросив в костер окурок, посмотрела на небо и как-то отрешенно сказала:

– Вилор, прошу тебя, не напивайся. Прошу. Я тебе специально на природу вывезла, что бы ты хоть немного успокоился. Ты же посмотри на себя? Ты же комок нервов! Так нельзя жить!

– Вот именно, так нельзя жить! Вернее, тут нельзя жить! Я задыхаюсь Лидия, я тут задыхаюсь, среди этого дерьма! Задыхаюсь, я тебя зову поедем! А ты? Что ты? Ты мне про Родину тут сказки поешь? – он вскочил и, подняв с земли камень, метнул его в реку.

Лидия ухмыльнулась. Она подошла к Щукину и приобняв его погладила ладошкой по волосам. Улыбнувшись, чмокнула в щеку:

– Дурачок. Ты болтун и дурачок. Ты же поэт и драматург, ты должен жить в России. Ты русский поэт и драматург! Какой тебе Париж? Ну что ты там делать будешь? А? таксистом работать? Да ты сопьешься там с тоски! Ностальгия замучает! И совесть! Я ведь тебя знаю!

– Да какая к черту ностальгия? Какая совесть?

– Обычная человеческая. Ты же русский! Как ты уедешь отсюда, да и потом, о чем ты писать будешь? О чем? Там, в Париже своем?

Вилор дернулся и отстранился о Лидии. Он вновь сел на бревно и потянулся за бутылкой. Сделав несколько глотков, он вытер ладошкой рот и каким-то злорадным голосом сказал:

– Почему вы все думаете, что русский поэт должен писать только в России? Почему? Почему вы все думаете, что там за границей я не смогу писать? Бред! Да и еще, а кому я должен писать?

– Как кому?!! Народу! Ты пишешь для народа, как я понимаю, – грустно сказала Лидия.

– А-а-а, народу? А ему надо, этому народу? А? Ему ничего не надо! Ему кроме этих вонючих долларов колбасы и дешевых сериалов ничего не надо! Он плевать хотел на меня, на других писателей и поэтов, он вообще разучился стихи читать! Ему это ничего не надо! Ему плевать на Пушкина Толстого и Достоевского. О них народ вспоминает, когда пьет на кухне и стучит себя в грудь, грязным кулаком, размазывая сопли по небритому лицу, говоря что-то про широкую русскую душу! Наш народ дегенерат! Лида, наш народ дегенерат!!!

Вилор встал в полный рост, словно представив себя, Пушкиным или Лермонтовым, изящно вытянул руку вперед и, подняв подбородок усталым, но громким голосом прочитал стихи:

Я притворялся тихим и спокойным,А между тем на взлетной полосеГотовились взаправдашние войны,Тяжелый транспорт двигал по шоссе.За нас, за Родину, за герб российскийНам надо что есть силы устоять.А между тем наш хлеб уж колосился.Шутили командиры: «Все на ять!Вот так-то, мол. Крепка броня державы.Мы можем и догнать и перегнать…»А на лугах росли все те же травы,И дома на крыльцо всходила мать…

Лидия поморщилась. Она подумала, что именно сейчас должна сказать Вилору, что Скрябин все знает и требует ее уйти. Но посмотрев на Щукина поняла, что это окончательно сделает его неуправляемым и безрассудным. Наделает кучу глупостей. Лидия решила, что пока не время, лучше снять квартиру и обождать, время лучший лекарь и спешить с таким вопросом глупо. Она вновь достала сигарету и подкурила. Выпустив дым, тихо сказала: