Роман Ким - Александр Куланов

Дело Идзуми — одно из самых громких в истории противостояния советских и японских спецслужб в предвоенный и военный период. Неизвестно, был ли причастен к нему на начальном этапе (1925–1927) Роман Ким, но он в любом случае имел к нему отношение после начала работы Идзуми на НКВД в 1938 году, когда кроме Кима читать японские шифрограммы было почти некому. Кроме того, сам подход: вербовка на «медовой ловушке», шантаж с помощью ребенка, разрешение выехать за границу с целью поддержания контактов уже по линии внешней разведки — типичен для ОГПУ — НКВД тех лет. Причем, как мы увидим далее, такой прием использовался не только против неженатых японцев, но и для работы с семейными разведчиками. Продолжения и эффективность всякий раз были разными, но выход на вербовку — типовой. И еще одним ярким примером игры, в которой при желании можно увидеть руку Романа Кима (доказательств, как обычно, нет и не ожидается), является «дело Комацубара».

Глава 12

ГЕОРГИЙ ЖУКОВ ИЛИ РОМАН КИМ?

Вновь явлена миру наша слава — мощь Японии.И враг, и мы сами умрем от меча на поле брани.Для тех, в ком живет дух Ямато,                                    настало время умереть!

Подполковник Комацубара Мититаро занял должность военного атташе Японии в Москве одновременно с капитаном Коянаги. Его биография была богата событиями и, в отличие от коллеги-моряка, Комацубара был профессиональным разведчиком-русистом.

Родившись в 1886 году, он «пропустил» Русско-японскую войну, потому что в это время учился в Императорской военной академии в Токио. Окончив ее в 1905 году, четыре года «тянул лямку» в пехотном полку, а затем внезапно был отправлен в Россию в качестве помощника военного атташе в Санкт-Петербурге. За два года он познакомился с нашей страной и неплохо освоил русский язык. Вернувшись в Японию, продолжил военное образование и службу в разведке. В Первую мировую войну участвовал в осаде Циндао, зарекомендовал себя как смелый боевой офицер, успешно командовал пехотным полком, но вскоре снова вернулся в русский отдел военной разведки (4-я секция Второго отдела Генерального штаба). В 1919 году Комацубара опять отправился в Россию, но где именно он служил и чем занимался, до сих пор неизвестно. Впрочем, уже в 1920 году он вновь вернулся в Токио и, как специалист по России и русской армии, стал преподавать в своей alma mater. В феврале 1927 года подполковник Комацубара прибыл в Москву.

В ОГПУ знали об этом человеке достаточно много, чтобы начать действовать против него мгновенно. Помимо данных о его успешной военной карьере, глубоком знании России и высоком профессиональном уровне, чекистам были известны и слабости нового атташе: алкоголь, женщины, стяжательство[250]. По прибытии в Москву Комацубара пришлось, как и его коллегам, жить в стесненных условиях, и он был вынужден задержать приезд своей семьи. Только через полгода он подал соответствующую бумагу в Наркомат иностранных дел, и жена и сын подполковника отбыли из Токио на пароходе через Тихий океан и Европу в советскую столицу. Комацубара сам настоял на таком маршруте, мотивируя это тем, что недельный переезд по Транссибу может оказаться небезопасным. В результате воссоединение с семьей произошло только к концу 1927 года. Всё это время ОГПУ трудилось неустанно.

Неудивительно, что у Комацубара появилась русская любовница. Мы не знаем, кто она, но известно, что операция, сорвавшаяся с Коянаги, здесь имела успех: Комацубара, будучи в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, потерял ключи и печати от сейфа военного атташе. Подполковнику инцидент сошел с рук, равно как незамеченными в Токио оставались излишества, которым он предавался в «скучной Москве». Профессор Куромия пишет, что Комацубара вел «красочную сексуальную жизнь до самой смерти, оставаясь, естественно, в браке», и приводит один любопытный эпизод. В 1960-х годах некий японский ученый-филолог приехал на международную конференцию, проводившуюся в советском Таллине. В гостинице к нему подошла женщина и, не представившись, спросила, не знает ли он что-нибудь о судьбе генерала Комацубара, бывшего когда-то военным атташе в Москве. Опешивший ученый не смог ей толком ничего ответить, а от самой таинственной дамы добился только признания в том, что в конце 1920-х годов она была любовницей Комацубара. История похожа на правду, ибо совершенно непонятно, зачем такая провокация могла бы понадобиться КГБ. А бывшая агентесса, удалившись от дел, вполне могла переехать в тихую, похожую на Европу Прибалтику, где никто не мог ее узнать и припомнить давнишних московских подвигов.

В 1940 году Роман Ким в ответ на обвинения, что он был агентом Комацубара, утверждал, что, наоборот, японский подполковник был его «объектом наблюдения», и, само собой, участвовал в операции Роман Николаевич не в одиночку. Да и не только выемка ключей и печатей было ее целью. По мнению X. Куромия, Комацубара был успешно завербован либо на «медовой ловушке», либо на шантаже после того, как ему предъявили доказательства того, что совершенно секретные документы из его сейфа известны ОГПУ. На Международном военном трибунале для Дальнего Востока, чаще называемом просто Токийским трибуналом, среди обвинительных документов, представленных советской стороной, фигурировала совершенно секретная инструкция Генерального штаба Японии № 908 от 6 октября 1927 года. Документ был получен Комацубара из Токио в специальном пакете, прошитом и опечатанном сургучными печатями. Несмотря на то, что отправителем значилось Министерство иностранных дел Японии, инструкция в пакете действительно исходила от помощника начальника Генерального штаба генерала Минами Дзиро и адресовалась военному атташе в Москве. В ней излагались основы для развертывания более интенсивной разведывательной работы в СССР, способы организации антисоветской пропаганды и подрывной деятельности, включая конкретные, практические указания. На Токийском процессе генерал Минами пытался отказаться от авторства инструкции, но ему была предъявлена фотокопия, полученная в том же 1927 году из японского посольства в Москве, после чего бывший генштабист нехотя признал: «Я думаю, что было послано очень много таких писем»[251]. Источник получения фотокопии на процессе не назывался в оперативных целях.

Но это был только первый удар. К Комацубара был подведен «учитель русского языка» по фамилии Полонский. Началась операция «Генерал» или «Новый генерал». Оба эти названия были придуманы специально для прессы, и в оригинале у одной из самых грандиозных акций по дезинформации противника другой, неизвестный нам код. Точно так же и фамилия «Полонский» — лишь псевдоним бывшего подполковника Генерального штаба, подставленного чрезмерно активному японскому разведчику Кремлем с помощью специалистов контрразведывательного отдела ОГПУ, специального Бюро по дезинформации ОГПУ и Разведупра РККА. В ОГПУ этот агент носил оперативный псевдоним «Тверской».