В тени горностаевой мантии - Анатолий Томилин-Бразоль

– Разве я могу, ваше величество, супротив их светлости что сказать. У него шпионов да доносчиков кругом не счесть. Только, ежели вы моего понятия требовать изволите, то я в сомнении. Его императорское высочество, конечно, человек уже взрослый и без настоящего дела мается. Но чтобы заговор?.. Сие без партии – дело бездельно. Али они сами сего не разумеют? Думаю – вполне, они, чай, не без разума. А их светлость тоже понять можно – опасаются. Давно уж Александр-то Дмитриевич в верхних покоях обретается, да уму-разуму от вас набирается...

– В этом ты права – мальчик очень изменился за эти три года. Заметно, правда?

– Еще бы не заметно. Со временем вот какой государственный муж получится. Сие не токмо мои слова. Многие при Дворе так считают. И характер золотой – никому за это время зла не сделал, слова грубого не сказал.

– Да, мягок... Может даже излишне... Но мальчик умный и образован изрядно. Ведь как искусство любит – что театр, что словесность. Вирши по-французски слагает... Намедни мне благодарственное послание в стихах накропал. – Екатерина конфузливо хихикнула. – Я тебе как-нибудь дам почитать, как сама приостыну.

До самой осени пребывал Александр Дмитриевич в Ораниенбауме. Однако, привыкнув к заведенному порядку, государыня не желала его нарушать и покоя своей статс-фрейлине не давала. За это время Анна успела «сосватать» Екатерине несколько молодых офицеров, но это были все связи спешные и краткие. Дмитрий Мордвинов пробыл возле императрицы полтора летних месяца и получил в награждение чин камергера, а потом и сенатора. Затем появился некто Василий Левашов, проигравший светлейшему крупную сумму и едва не пустивший себе пулю в лоб; Николенька Высоцкий... Но каждый раз, обсуждая достоинства и недостатки очередного любимца, императрица вспоминала Ланского.

Как-то она сказала Анне:

– Мa ch?rie, ты бы не хотел поезжать в Ораниенбаум? Посмотреть свой глаз, как там наш молодец. Все ли ладно?

Анна посмотрела на Екатерину. Она знала, что к фавориту приставлены сопровождающие его служители, обязанные доносить о состоянии дел и о поведении Ланского.

– Ваше величество имеет основания для беспокойства?

– Не так, чтобы особый беспокойство... Просто я хотел бы, чтобы ты сама все доподлинно могла узнавать.

В Ораниенбауме Анна застала ситуацию довольно пикантную. Новоназначенный комендант, представившийся узнице, тут же в нее влюбился и стал сначала «по службе» часто навещать Бажену, расспрашивать о жизни.

Ланской находил, что их судьбы очень похожи, о чем туманно намекнул девушке, вызвав ее сочувствие. Бажена не знала истинного положения дел, не знала, кем является молодой офицер. Истосковавшись в одиночестве, она с радостью открыла душу любезному молодому человеку. А его неудержимо влекло к этой красивой, молодой цыганке, такой непохожей на столичных дам. Немалую роль, наверное, в этом влечении играла и привычка к регулярной близости с женщиной, и последствия приема укрепляющих пилюль... В конце концов он признался ей в своей любви... Но та, узнав о его «службе», до смерти испугалась и в ответ горько заплакала. Так что статс-фрейлина застала во дворце весьма напряженную обстановку.

Ланской не мог не понимать причины ее приезда и встретил Анну с надутым видом.

Бажена, которой фрейлина, по поручению императрицы, привезла красивые украшения, была заплакана. Она со страхом смотрела на высокую незнакомую даму в придворном платье и на все ее расспросы отвечала лишь «да» и «нет». Хорошо что Анна взяла с собою горничную. Увидев Дуняшу, Бажена бросилась ей на грудь и зарыдала в голос. Анна тихонько вышла из комнаты, оставив девушек одних.

Вечером Дуняша пересказала своей госпоже все о чем поведала ей красавица-цыганка. Жизнь ее сложилась действительно невыносимой. С одной стороны – Потемкин, ее фактический владелец. Он дважды приезжал в Ораниенбаум, привозил подарки, даже плакал у ее ног и уезжал ни с чем. Бажена его больше не любила и, что гораздо важнее, не боялась. Разоряемый итальянской певицей, отвергнутый цыганкой, «князь тьмы» уезжал в Петербург с черным от злобы лицом.

А с другой стороны – «Поль», его императорское высочество Павел Петрович. В последний раз он пришел в бешенство от того, что Мария Федоровна мягко, но решительно отказалась взять цыганку в свой штат. Он бушевал, расхаживал по покоям Ораниенбаумского дворца, клялся, что заставит всех делать так, как он того желает. Успокоился он, лишь сделав смотр солдатам и устроив разнос командирам за недостаточно четкую выправку и дурное исполнение артикулов.

Бажена с помощью камеристки-француженки написала Павлу письмо, в котором умоляла простить ее за то, что подала повод для его влюбленности, и просила ее забыть. Она писала о том, какая прекрасная женщина Ее императорское высочество и какой величайшей несправедливостью по отношению к ней была бы его увлеченность другой. Бажена называла Марию Федоровну мудрой и великодушной, умоляла Павла вымолить ей прощение, а самому вернуться к супруге... Письмо свое она передала с человеком, который в тот же день уезжал в Петербург. Она умоляла Дуняшу сказать высокой даме, ее хозяйке, что никаких замыслов не имела и не имеет и что единственным ее желанием является уехать на родину и там принять постриг в одном из монастырей.

И, наконец, – Ланской...

Так Анна получила все сведения, за которыми ее посылала императрица. На следующий день, оставив на всякий случай с Баженой горничную, она отбыла в Петербург.

Потемкин, раздосадованный навалившимися на него неудачами, решил единым махом избавиться от всего. Он почти убедил императрицу в том, что между наследником и покойным графом Паниным существовал если не заговор, то сговор. И в этот сговор они с помощью чар цыганки, содержащейся в Ораниенбауме, втягивали офицеров охраны и даже пытались запутать в свои сети коменданта Ланского.

Трудно предположить, чем бы этот навет мог закончиться – Екатерина все-таки очень доверяла Потемкину. Но письмо Бажены великому князю попало не к Павлу Петровичу, а в руки императрицы.

Когда Анна Протасова вошла в кабинет, чтобы отчитаться о своей поездке, Екатерина была одна. Она держала в руках злополучное послание, подтверждающее полную непричастность наследника с его бывшим воспитателем и, тем более, с фаворитом и Баженой к какой-либо интриге. И это ее радовало.

– Вы были прав, мой королефф, когда говориль о том, что сей заговор не более чем des paroles enl’air <Пустые слова (фр.).>. Сие есть invention <Выдумка (фр.).> от Григорий Александрович. И я вас попросить посылать курьер в Ораниенбаум. Пусть Александр Дмитриевич привозит эта цыганская девица сюда.

Поворчав для вида, что вошло у нее в привычку, дескать сие не ее служба и что у нее своих дел невпроворот, верная статс-фрейлина, тем не менее, отправилась выполнять указание. На самом деле она была очень довольна собой. Задуманное удалось. Она не зря старалась выгородить Ланского, поскольку понимала, что любой другой на его месте может оказаться только хуже. Опыт у нее был...

За последнее время с характером Анны происходили заметные перемены. Она стала позволять себе то, чего никогда не допускала раньше. Вести себя надменно с придворными. Бывало, что она даже ловила себя на суетности мыслей и поступков, на глупом самодовольстве, ставящем себе в заслугу то отличие, которое оказывала ей императрица. Даже в разговорах с государыней Анна порою проявляла брюзгливость и вздорную воркотню. Екатерина же, понимая свою, все увеличивающуюся с возрастом, зависимость от наперсницы, пропускала ее пассажи мимо, тем самым, потакая развитию новых черт в характере статс-фрейлины.

Иногда по вечерам, оставшись наедине с зеркалом, и с грустью констатируя увеличение своих объемов, Анна задумывалась над тем, что с нею происходит. В глубине души она, конечно, понимала причину этих изменений – рухнувшие окончательно надежды. Но признаться в том даже перед зеркалом – было выше ее сил. И потому, сказавши своему отражению: «Экая вы спесивица стали, ваше высокоблагородие», она начинала примерять новые украшения, подаренные императрицей или кем-либо из ищущих заручиться протекцией. А то призывала племянниц, дочерей брата Петра Степановича, переехавших к ней, и они забавлялись, устраивая собрания, наподобие эрмитажных.

Уже на следующий день карета из Ораниенбаума остановилась у малого крыльца, и Ланской, поглядев по сторонам, галантно подал руку приехавшей с ним Бажене. Дуняша провела ее фрейлинским коридором в покои своей хозяйки. Анна еще раз была поражена прелестью смуглого лица цыганки, тонким станом, не нуждающимся в корсете, прекрасными руками...

Девушка была грустна и молчалива. Но, поскольку Дуняша многое рассказала ей о своей хозяйке, не дичилась и отвечала на все вопросы. Хотя сама в разговоры и не вдавалась. В назначенное время Анна проводила ее к государыне. Свидание состоялось без свидетелей. Бажена рассказала все о злосчастных перипетиях своей судьбы, прерывая рассказ лишь горькими рыданиями, и вызвала жалость Екатерины. Императрица обласкала ее и поручила своему духовнику присмотреть в Бессарабии обитель, в которую со щедрым вкладом она могла бы поступить послушницей.