Сокровища Кряжа Подлунного - Иван Сибирцев

Игорь вспомнил и имя женщины. И теперь, обрадованный, обретший твердую веру в то, что непременно будет жить, Игорь улыбнулся и, как показалось ему, громко и четко произнес:

— Здравствуйте, Валентина Георгиевна!

И хотя вместо улыбки пересохшие губы Игоря искривились бесформенной гримасой, а звуки голоса были так слабы, что их едва можно было уловить, Валентина Георгиевна сердцем, всем существом женщины и доктора постигла и радость Игоря, и смысл его слов. Она тоже очень душевно и очень радостно улыбнулась и почти пропела уже знакомым Игорю грудным голосом:

— Добрый вечер, Игорь Михайлович!

Заметив, правда, совершенно безуспешную попытку Игоря опустить ноги на пол и сесть, Валентина Георгиевна мягко, но вместе с тем властно положила руки на чуть приподнявшиеся плечи Игоря и слегка придержала его на постели. В одно мгновение с ее лица исчезла игравшая на нем улыбка, и появилось выражение сугубо докторской строгости:

— Э, голубчик, вот этого-то — садиться, вставать, да и вообще резко шевелиться — вам сейчас никак нельзя, — настаивала Крылова, плотно подтыкая вокруг больного простыню. — Сердитесь, не сердитесь, но суток двое вам придется полежать без движения. Ведь вы всего только часа четыре назад с того света возвратились, дышать начали. К нам-то вас, Игорь Михайлович, замертво привезли. Как-никак — разрыв кишечника в нескольких местах.

Только сейчас вспомнил Игорь все, что случилось с ним в сквере против института. Отчетливо возникло в памяти искаженное злобой лицо Ронского, тяжелый удар. Эти воспоминания вновь всколыхнули в Игоре пережитые тогда, во время разговора с Ронским, боль и ярость. И еще энергичнее, чем за несколько минут до этого, Игорь вновь попытался вскочить с постели, чтобы бежать куда-то, где, как он думал, укрывался Ронский.

Крылова, теперь уже не на шутку рассердившись, опять уложила его и с неподдельной строгостью сказала:

— Если вы сейчас встанете, то погибнете. А вы обязаны жить.

— Да что, наконец, со мной происходит? Почему я должен лежать пластом? Я же не ощущаю нигде особенной боли, — попробовал возражать Игорь.

Крылова ответила чуть мягче:

— Ваше состояние очень серьезное, Игорь Михайлович, вы обязаны лежать, как вы выражаетесь, пластом. И не менее двух суток. А о том, что с вами произошло, я расскажу вам, когда вернусь.

Крылова пригласила дежурную сестру и, наказав ей не спускать с больного глаз и беспощадно пресекать всякую его попытку пошевельнуться, вышла из палаты.

Валентина Георгиевна прошла в ординаторскую, присела на диван и широко раскинула руки, с наслаждением отдаваясь минутному отдыху. Потом, проведя длинными тонкими пальцами по лицу, как бы сгоняя с него усталость, энергично встала и подошла к тумбочке с телевизофонами. Защелкал диск, набирая номер.

Увидев на экранчике аппарата изображение собеседника, Валентина Георгиевна быстро заговорила:

— Алексей Петрович, Игорь Стогов пришел в сознание. Да, да. Даже порывается встать, но я с ним воюю по этому поводу. Ну, при чем же здесь я? Это биоген профессора Кротова его воскресил. Нет, я не новатор, Алексей Петрович. Просто я верю в научные авторитеты. Нет, разговаривать со Стоговым можно будет только через двое суток. Мне тоже жаль, Алексей Петрович. Конечно, будет жить. Пожалуйста, Алексей Петрович.

Крылова повесила трубку.

…Повесил трубку в своем кабинете и Алексей Лобов. Уже третью ночь проводил он почти без сна. После того, как в санчасть были доставлены не подававшие признаков жизни Игорь Стогов и Ронский, был произведен тщательный осмотр квартиры Ореста Эрастовича. Но, как и следовало ожидать, ничего компрометирующего не было обнаружено.

Выяснить что-нибудь об отношениях профессора с Ронским не удалось из-за горячности Игоря. Фигура и роль Ронского в происшествии оставались загадкой. И вообще, не был ли визит Ронского к профессору накануне его похищения чистой случайностью? Между тем время шло, судьба профессора не прояснялась, враг затаился и готовится к решительному удару, медлить было нельзя.

Словом, Лобову было над чем подумать. В уравнении, которое он должен был решить, становилось все больше неизвестных, а от правильного решения этого уравнения, Лобов в этом ни минуты не сомневался, могла зависеть судьба и жизнь жителей всей Крутогорской области, да и только ли Крутогорской…

Прошло уже почти двое суток после похищения Стогова, а Лобов еще не нащупал нити к логову зверя.

Эта мысль лишила Алексея Петровича обычного спокойствия. Снова и снова запрашивал он раскинутые по городу наблюдательные посты, проверял охрану ТЯЭСстроя, перечитывал и перепроверял различные донесения, но нигде не было ничего, что могло бы привлечь его внимание.

Город, через который проходил сейчас незримый фронт тайной войны, ни о чем не подозревал, жил обычной своей будничной трудовой жизнью.

В эти напряженные часы Алексей Петрович не раз удивлялся поразительному спокойствию Ларина. Начальник Управления терпеливо и, пожалуй, как казалось Лобову, даже равнодушно выслушивал его доклады о том, что поиски пока безрезультатны, что на след врага и на след Стогова выйти не удалось. Совершенно спокойно, как будто и не было никакой необходимости спешить, Ларин отдавал новые приказания, выслушивал отчеты об их исполнении.

Ни один мускул не дрогнул на лице Ларина даже и тогда, когда Лобов, вопреки всякой субординации, почти ворвался в его кабинет и, не скрывая своего волнения, сообщил о несчастье, постигшем Игоря Стогова. Без тени волнения, точно речь шла о самом обычном деле, разрешил Ларин доктору Крыловой ввести Игорю и Ронскому биоген, хотя главный врач госпиталя предупреждал, что этот препарат нигде еще в подобных случаях не применялся, и последствия могут быть самыми неожиданными…

Но Лобов был совсем изумлен, когда Ларин неожиданно сказал:

— А идите-ка вы, Алексей Петрович, домой, выспитесь одну ночь по-человечески. Утро вечера мудренее.

Лобов понимал, что противиться бесполезно и, скрепя сердце, подчинился этому совету, поданному в тоне приказа.

Но едва Лобов вошел к себе в квартиру и увидел устремленные на него расширенные тревогой глаза жены, как сам усилием воли согнал со своего лица озабоченность, заулыбался и даже попытался шутить.

Когда Алексей предложил обрадованной Наташе совершить всегда доставлявшую ей огромное удовольствие прогулку по магазинам, над чем он не раз беззлобно подтрунивал, Лобов поймал себя на мысли, что занял ради поддержания покоя жены точно такую же позицию, как и Ларин в отношении его самого. Эту позицию Лобов определил мысленно так: «Пусть будет как угодно тревожно мне самому, но я не имею права заражать этой тревогой менее закаленного в житейских бурях друга».