Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

– Знаю.

– Знаешь, прекрасно. Подъезжаешь к приемному отделению. Тебя встретит дежурный врач – мужчина лет сорока, крепыш такой, осанистый, рукастый. В общем, другого там не будет. Вместе с ним отнесете тело в операционную. И на этом твоя задача заканчивается. Врач выдаст тебе справку, что ты был трезв, а гаишникам – заключение, что потерпевший был пьян. Вот и все.

– А если князь еще будет жив?

– После того, как он попадет на операционный стол, он уже не будет жить, – спокойно заверил Филя. – Ах, зараза, какая жарища!

– Могли бы поговорить в машине.

– Да кто тебя знает… – пробормотал Филя.

– Сколько ты мне дашь?

– Тридцать тысяч. Баксов.

– А обещал сто. Если бы я не знал, что ты собираешься загребать лопатой деньги миллионера…

– Сорок! – сразу повысил ставку Филя.

– Пятьдесят, – потребовал я.

– Черт с тобой!

Едва мы успели пожать друг другу руки, как в парную снова зашел хромой. Кряхтя, он взобрался на самый верх, взял кружку и плеснул воду на раскаленные камни.

Схватившись за уши и пригибая головы, мы с Филей кинулись к дверям и выскочили в моечный зал, словно нас вышвырнуло паром.

Никто не должен был знать, что я заходил к князю. Пройдя через ворота проходной, я поздоровался с охранниками и, получив угрюмый и неразборчивый ответ (заступила та смена, которая гуляла вчера вечером на банкете, абстинентный синдром), добавил, что буду безвылазно торчать у себя, так как предстоит серьезный разговор с Родионом. После этого я решительно направился по аллее в глубь усадьбы.

Когда деревья надежно отгородили меня от проходной, я остановился и, убедившись, что меня никто не видит, побежал через малинник и ивняк прямиком к хозяйскому дому. Чтобы не светиться у парадных дверей, я влез в окно столовой, которую официантки проветривали после завтрака, и оттуда благополучно дошел до двери кабинета князя.

Татьяны, как ни странно, на рабочем месте не было, но меня успокоил учетный журнал, раскрытый на странице «31 МАРТА», наполовину исписанной почерком Татьяны. Это свидетельствовало о том, что сегодня утром она здесь уже была.

Чуть-чуть приоткрыв дверь кабинета, я посмотрел в щель и, убедившись, что князь один, зашел внутрь и тотчас запер дверь на ключ.

Орлов выглядел неважно. Завернувшись в плед, он сидел в кресле и, нахмурившись, смотрел в ветхую раскрытую книгу. Кажется, это было старинное издание «Государя» Макиавелли на итальянском. Рядом стоял стакан с чаем в серебряном подстаканнике и тонкая трубочка с нитроглицерином.

– Послушай, – сказал князь, не дав мне рта раскрыть, указал рукой на стул и стал с ходу переводить: – «К людям надо относиться либо ласково, либо жестоко, гладить или убивать; нечто среднее опасно, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое не может; посему бить человека надо сильно, наверняка, чтобы уже не думать о возможной мести».

– Это во что же тогда наша жизнь превратится, если бить нас так, чтобы мы ответить не смогли?..

Князь махнул на меня, приостанавливая мой жалкий лепет. Он не нуждался в моем мнении.

– Нас, русских, не возьмешь лаской. Мы народ лесной, языческий, приручить нас невозможно, – сказал он, глядя в книгу, словно Макиавелли писал о России. – Все равно что в доме льва за кошку держать. Сначала вроде все ладно и мирно, а потом вдруг проснется звериный вольный дух, и полетят в разные стороны головы дрессировщиков. С нами только природа, волюшка и бог сладить смогут… Ну, что ты ерзаешь, что сказать хочешь?

– На вас готовится покушение, Святослав Николаевич… Я должен…

Голосовые связки не выдержали, и я закашлялся.

– Это разве новость! – покачал головой князь и пригубил стакан с чаем. – Если б ты сказал, что Филька с повинной в милицию пошел, то я бы удивился.

– Сегодня вечером он будет в руках милиции, я вам это обещаю, – заверил я. – Гонза предложил мне… В общем, он хочет, чтобы я в отношении вас…

У меня язык не поворачивался произнести: «Чтобы я сбил вас автомобилем».

– Что-то ты, дружок, косноязычен стал, – усмехнулся князь. – Не волнуйся, выкладывай все по порядку.

Я успокоился и, не торопясь, обстоятельно рассказал князю о нашем разговоре с Родионом в оранжерее, о записи, которую дал мне Родион, о том, как мы с Филей парились в бане и какой план он мне предложил.

Мои слова какого-то особого впечатления на князя не произвели. Он оставался спокойным, даже умиротворенным, и, кажется, взгляд его продолжал легко скользить по странице книги.

– Готовы ли вы, Святослав Николаевич, положиться на меня? – спросил я очень торжественно. – Вверить свою жизнь в мои руки, чтобы взять преступника с поличным?

Князь молчал. Встал, скинул с плеч плед, прошелся вдоль книжных стеллажей, поглядывая на корешки, вернулся в кресло и спросил, на своем ли месте Татьяна? Мне показалось, что он думает не о моих словах, а о чем-то другом, о какой-то чепухе.

– Будь по-твоему, – вдруг сказал он. – Барте! Ты парень ловкий и сильный, на тебя положиться можно.

Мы начали обговаривать детали предстоящей операции. Внезапно до нас долетел растянутый парковым эхом звук выстрела. Он был настолько отчетливым, что даже князь, который уже не мог похвалиться острым слухом, вскинул руку вверх, принуждая меня замолчать.

– Ну-ка, братец, сбегай, – с тревогой в голосе приказал князь, – проверь, кто это палить вздумал?

Я кинулся прочь из кабинета, выпрыгнул из окна столовой и со всех ног помчался к гроту. Тут прозвучал второй выстрел. Стая ворон взмыла в воздух и подняла оглушительный галдеж. Теперь я не сомневался, что стреляли где-то совсем близко от нашего с Родионом особняка. У меня похолодело в груди от мрачного предчувствия. Низко пригибаясь, я побежал через лес напрямик. Миновал опушку с гротом, спрыгнул в овраг, подняв ногами опавшие листья, взобрался по его противоположному склону, перепрыгнул через ручей, по щиколотку замочив ноги, и перешел на шаг, когда увидел между деревьев особняк с голубой куполообразной крышей, белыми колоннами у входа и арочными окнами, украшенными паутинкой тонких реек.

Не успел я отдышаться, как пришлось кинуться к стволу бука и спрятаться за ним. По дорожке, ведущей к главной аллее, путаясь в длинных полах пальто, придерживая на голове черную шляпу, бежал Родион. Его лицо было искажено страхом, голова вжата в плечи. Он озирался, спотыкался и хрипло дышал. Он был весь скован, сжат, словно пытался уменьшиться в размерах, и я понял, что он с ужасом ждет третьего выстрела и в отчаянии убегает от своего убийцы, надеясь опередить пулю.

Я кинул взгляд на особняк. Никого рядом с ним я не увидел, входная дверь была раскрыта настежь, и, как ни странно, раскрыто было и окно моей комнаты.

«Ну, кассир, – задыхаясь то ли от бега, то ли от тупой ненависти, подумал я. – Ну, гаденыш, жаба намыленная! Значит, сегодня ты решил убрать всех, кто стоит на твоем пути к наследству! Да простит меня бог за самосуд, но терпения больше нет…»

Не сводя взгляда с двери и окон особняка, я двинулся в его сторону, натягивая на руки тонкие лайковые перчатки. Я был настолько целеустремлен, что не смотрел по сторонам и не пытался объяснить самому себе, почему я решил, что Филя ждет меня в особняке. Я не думал о логике, о том, что кассир, промахнувшись, попытается немедленно смыться с места преступления. Страха не было, чувство мести подавило все оставшиеся эмоции. Не пытаясь хоть как-то прикрыть грудь от пули, я ввалился в прихожую, издал какой-то животный вопль и побежал по лестнице на второй этаж.

Дверь в мою комнату была раскрыта, гулял упругий сквозняк. Тюль вместе со шторой трепыхались перед раскрытым окном. Я высунулся из окна, выдал какую-то нецензурную брань, врезал кулаком по подоконнику и сбежал вниз. Апартаменты Родиона тоже не были заперты. Я обошел каминный зал, заглянул в спальню, в библиотеку и вернулся в прихожую.

«Ушел!» Я уже собрался мчаться к воротам, чтобы приказать охранникам перекрыть все выходы, но увидел среди деревьев движение. По дорожке к особняку бежала Татьяна, издали было заметно, как она бледна и взволнованна. «Опаньки! Как всегда, к шапочному разбору! – не без ехидства подумал я. – Телохранительница!» За ней, семафоря желтыми спецовками, шли два строителя, которых я видел у грота. Обгоняя их и часто сигналя, к особняку подкатил милицейский «уазик». Он еще не остановился, а его двери распахнулись, и показались нетерпеливые ноги оперативников. Но не они, оказавшиеся вместе с машиной в самом сердце усадьбы, поразили меня больше всего, а Филя, который прогулочной походкой шел следом за строителями, попыхивая сигаретой.

«Сейчас начнут расспрашивать, где я был в момент выстрела», – вдруг дошло до меня. При Филе я не мог признаться, что был у князя.

Я сел на бревно, лежащее у входа. Одергивая полы плаща, из «уазика» вышел Мухин. Шурша ногами по гравию, он приблизился к двери, взглянул наверх, придерживая шляпу, и походя сказал мне что-то неопределенное: