Крылатая рать - Елена Пронина

Дозаряна не покидала тревога. Да еще супруга донимала его своими слезами: мол, рано еще Белорозе замуж выходить, да и нельзя отдать ее за Маркруза – он нечистой крови, и зря люди про всякие ужасы говорить не будут. Но супругу он старался не слушать – все это бабьи страхи, больше ничего.

Белороза чувствовала себя бесконечно счастливой. Ее сердце ликовало, ей хотелось петь. А когда она стояла на балконе и мечтала, как будет танцевать с лордом Маркрузом венчальный вальс, ей казалось, что руки у нее превращаются в крылья, и если ей вздумается, то она сможет взлететь.

В нем было все: уверенность и сила взрослого мужчины, галантность и изящество отпрыска древнего дворянского рода и, вероятно, пыл любовника, в жилах которого течет огненная кровь. Как он брал ее под локоть! Как пронзительно смотрели его глаза! Как властно звучал его голос! Она таяла, таяла и таяла, а сердце в ее груди начинало биться чаще и сильнее. Вот она – любовь! Спасибо Светилу, что он услышал ее мольбу и дал испытать ей это драгоценное чувство!

Она тоже знала, что о лорде Маркрузе рассказывают много чего нехорошего: что он ходит к жрицам Огня, что он бывает резок и жесток, кто на нем висят даже какие-то нераскрытые преступления. Она верила и не верила одновременно, трепеща перед своим женихом и обожая его еще горячее. С каким нетерпением ожидала она дня свадьбы!

Однажды, правда, произошел неприятный эпизод. От кого-то Лазарк узнал, что она дружила с этим мальчиком, Пажом Горским, и приревновал ее. Она честно рассказала своему жениху, как они познакомились с тем юношей, как гуляли повсюду втроем с ее подругой. Она постаралась успокоить Лазарка, объяснить, что это была просто дружба, что она и наедине-то с этим Пажом ни разу не оставалась. Но жених давил на нее, настаивал, заставляя признаться в том, чего на самом деле никогда не бывало. Он умолял ее «сказать правду», обещал простить и забыть, даже обещал разорвать помолвку, если она будет и дальше отпираться. Она плакала, умоляла поверить ей, предлагала расспросить об их отношениях Мураву. Ничего не помогало: он начинал нервничать, и чем дольше она убеждала его в своей невиновности, тем сильнее он раздражался. В конце концов, обозвав ее лгуньей, он ударил ее по щеке и, сказав, что она для него больше никто, пошел к двери. Ее накрыла волна боли, стыда, гнева и обиды, но одновременно и панического ужаса перед тем, что он уйдет, исчезнет из ее жизни. Она бросилась за ним вдогонку, она схватила и поцеловала только что ударившую ее руку, она умоляла остаться и клялась, что больше никогда не будет спорить с ним, только бы он простил ее. Он заставил ее встать перед ним на колени и произнести жгучие слова: «Я – грязная женщина. Я – лгунья. Я изменяла тебе, моему жениху. Теперь я знаю, что тебя обмануть нельзя. Впредь я не буду тебе лгать. Я виновата перед тобой, и всю жизнь буду помнить это». И только после этого он «великодушно» простил ее, но предупредил, чтобы она никогда не смела забывать о своем проступке.

Когда он ушел, Белороза долго рыдала, измученная и опустошенная, но потом внушила себе, что Лазарк, видимо, ее очень сильно и страстно любит, раз так ревнует и в то же время готов простить ей даже измену. И стала любить его еще бережнее и горячее.

А об этом случае она никому говорить не стала, даже Мураве.

Глава четырнадцатая. Приманка

– Рассказывай, – предложила Василиса каким-то странным голосом, и Безумная повиновалась.

– Вообще-то, мне от тебя ничего не нужно, – начала она свою речь. Это бабушка твоя решила, что у меня какие-то проблемы, и ты можешь подсказать, как их решить.

– Что же ты хочешь? – голос Василисы звучал по-прежнему таинственно и приглушенно.

– Выбраться из леса, – предположила Безымянная.

– Это – неправда, – прозвучал все тот же ровный голос. – Лес никого не держит, и если бы ты захотела выйти из него, то уже давно была бы в чистом поле.

– Обрести имя, – высказала предположение Безымянная.

– Оно у тебя есть. Имя рождается вместе с человеком. Ты можешь забыть свое имя или даже не знать его, но оно обязательно есть. Я могу, конечно, помочь тебе вспомнить его. Это важно. Только не понимаю, почему бабушка сама не сказала тебе твое имя. Она живет сто тысяч лет и знает все имена.

– Я жрица, – пояснила Безымянная, – а жрицам имена дают возлюбленные. А у меня возлюбленного нет.

– Вдвойне неправда, – монотонно продолжила Василиса. – Имя у тебя есть, и не важно, кто его нашел: родители, или возлюбленный, или ты сама. Да, ты можешь взять себе имя сама. Важно лишь, чтобы это было именно твое имя. А вторая сторона неправды в том, что у тебя нет возлюбленного. Я всегда чувствую такое.

– Если ты и впрямь такая умная, то сама и скажи, зачем я здесь! – заметила Безымянная, стараясь, чтобы ее слова прозвучали иронично.

– Не могу, это только твое право, – безо всякой интонации ответила Василиса.

– Как жаль! Тогда я пойду, – развернулась Безымянная.

– Не уходи! – воскликнула Василиса уже нормальным девичьим голосом. – Я покажу тебе твою жизнь, и ты будешь знать. Ты сама найдешь ответы, правда.

Безымянная остановилась. Соблазн был слишком велик. Но, поразмыслив, она все же решила, что не хочет знать своей судьбы, иначе жизнь станет пресной. Свои выводы она озвучить не успела, как Василиса поправилась:

– Я покажу только прошлое, в будущее я и сама-то боюсь заглядывать.

Получив подтверждение, что эта странная процедура не представляет никакой опасности для здоровья, Безымянная согласилась.

Василиса провела гостью в соседнюю комнату и остановилась возле небольшого круглого колодца, вделанного в пол в самом центре помещения.

– Ой, – вдруг осенило Безымянную, – это ведь, наверное, займет 18 лет. Я не хочу терять столько лет своей жизни на просмотр того, что уже знаю.

– Да нет же! – успокоила ее Василиса. – Ты увидишь не все, а только то, что именно тебе нужно вспомнить. Это займет совсем немного времени, не более суток, а, может, и значительно меньше.

Василиса не лгала. Она знала: то, что увидит в колодце гостья – важно для нее, оно поможет ей найти себя. Василиса сразу поняла, что девушке нужно именно это. Слукавила юная колдунья лишь в одном: сутки в Дремучем лесу длились сколько угодно. На этот раз они будут длиться столько, сколько нужно Василисе, то