Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Леонид Млечин

А в 1991 году Владимир Буковский впервые смог приехать в Москву – по личному приглашению Бориса Ельцина. Главный редактор «Известий» привел его к Бакатину. Вот опытный зэк Буковский и объяснил только что назначенному начальнику московской госбезопасности, как ему попасть на новое место работы – на Большую Лубянку, дом два.

Утром собрали коллегию столичного управления. Представляли Савостьянова заместитель председателя КГБ СССР генерал Николай Сергеевич Столяров и заместитель главы правительства Москвы Александр Ильич Музыкантский. Они произнесли положенные в таких случаях слова, пожелали удачи и оставили одного в кабинете.

Евгений Савостьянов:

– Я понимал, что, если бы начальником управления назначили краснозадого павиана, удивления и недоумения было бы примерно столько же… Я знакомлюсь с работой и коллективом. На одной из первых встреч кто-то говорит: «Господин Савостьянов, а вы знаете, что вам еще надо завоевать наше доверие?» А я ответил: «Вы сознаете, что разговариваете с начальником управления и это вам еще предстоит завоевать мое доверие?» После этого разговоры затихли.

Я понимал, что людям интересно, совсем идиот пришел или нет. Значит, обязательно какую-то глупую бумажку подсунут на подпись. И буквально на второй день появился текст, который, подмахни я его автоматически, мне бы дорого стоил. Я вызвал начальника секретариата и сказал: предупреди – в следующий раз уволю всех, чьи визы стоят на проекте документа, без разбора, – от опера до замначальника управления. Подействовало.

Переломным моментом было мое первое телеинтервью. Наутро мой первый зам говорит: «Евгений Вадимович, в коллективе обратили внимание на то, что вы все время говорите – „мы“. Вот Бакатин говорит: они… А вы сказали: „мы“.»

Люди услышали. Увидели, что я не устраиваю кадровых чисток. И еще одно… Кто сейчас в это поверит, но огромным достижением первых месяцев работы я считаю то, что удалось организовать конвой в Краснодар и Ставрополь за картошкой, капустой, помидорами… Голодуха же была, продукты исчезли. Сотрудники не знали, чем завтра кормить семьи. А мы коллективу привезли продукты. С автоматами ездили, охраняли машины, чтобы по дороге не разграбили. Важную роль сыграло то, что я не разрешил открыть архивную информацию об агентах Московского управления. А центральный аппарат засветил – особенно по церковной линии – и патриарха, и целый ряд иерархов церкви. Потом увидели, что я не пытаюсь прикрывать лиц, подозреваемых в коррупции, а наоборот. Мы стали проводить очень эффективные операции…

Московское управление – не чисто бюрократическая структура, где ты принимаешь решения, подготовленные другими. Ты контролируешь ведение следственных дел, разрешаешь оперативно-технические мероприятия, которые привлекали такое большое внимание. Санкционируешь проведение операций…

Я понял, что в КГБ кроме профильных направлений была масса задач, спецслужбе совершенно не свойственных и не нужных… Контора, которая занимается всем и ни за что в конечном счете не отвечает… Я спрашиваю: «Ребята, вы говорите, что отвечаете за безопасность таких-то объектов. Хоть кого-то из вас сняли с работы за аварию?» – «Нет, а нас-то за что?» Если есть права, но нет обязанностей, значит, эта функция лишняя.

– В каком состоянии вы застали чекистский коллектив? – спросил я Савостьянова.

– В тяжелейшем. Полная потеря внешних ориентиров и распад внутренних ценностей. Падение дисциплины. Вот воспоминание первого вечера. Ухожу с работы очень поздно. Можно сказать, глубокой ночью. Выхожу из лифта, спустившись на первый этаж, и чувствую тяжелый запах перегара и табака, как в хорошей городской пивной. Иду на запах и оказываюсь в столовой управления, где дым коромыслом, красные лица, люди напились… Оказывается, мой предшественник дал приказ продавать спиртное в разлив, прямо на рабочем месте. Не хотели, чтобы люди напивались где-то в городе и попадали в неприятные ситуации, отношение к сотрудникам КГБ, прямо скажем, не лучшее. А в результате они стали напиваться на работе. Я сразу прикрыл это дело, издал приказ. Мы стали строго наказывать за пьянство – немедленное увольняли. Потихонечку стали от этого избавляться, хотя иногда приходилось терять хороших сотрудников. Все годы работы это оставалось большой проблемой – нарушения дисциплины, связанные с пьянством. Главным было помочь людям пережить внутренний кризис, сосредоточиться на производственных задачах.

– Какая-то степень доверия и откровенности возможна была в такой структуре для вас, человека со стороны?

– Если вы не будете доверять сотруднику, то как? Если вы ему откровенно не раскроете смысл поставленной перед ним задачи, он не станет вам откровенно рассказывать о результатах… Ты отвечаешь за людей, они за тебя отвечают. Все друг от друга зависят, потому что в такой структуре подставить начальника – это не очень сложно.

– А вы могли разобраться в людях? Ведь те, с кем вы работали, приучены были скрывать свои мысли.

– Это всегда заметно. Иногда настолько, что я даже удивлялся – вроде подготовленные профессионалы… Я знал, кто работает, а кто на меня доносит…

– С кем из начальников вам лучше работалось?

– Со Степашиным, потому что мы давние друзья. С Иваненко. При нем Московское управление могло работать самостоятельно. С Баранниковым пошли конфликты.

– А с Бакатиным?

– Мы мало общались. Был один эпизод, который наделал шуму в управлении. Вечером он звонит: «Евгений Вадимович, могу я зайти?» Необычно, так начальники не спрашивают. Я говорю: «Конечно, пожалуйста». – «Сейчас подойду». Вызываю дежурного по приемной: появится председатель, проверьте, хорошо ли убрано фойе, лифты, посмотрите, чтобы никто там не курил, не шатался без дела. Дежурный помощник впал в ступор, он не мог поверить, что Бакатин придет.

Председатель КГБ вручил Савостьянову служебное удостоверение. Но это был повод. Они сидели довольно долго. И Бакатин говорит:

– Вижу, у вас получается, вы с коллективом нормально работаете. А у меня все время искрит, трения, проблемы. Что бы вы могли посоветовать?

– Вадим Викторович, это люди, которым сейчас очень трудно, у них очень тяжелое психологическое состояние. Они не знают своего будущего. Нужно им продемонстрировать, что их заботы для вас на первом месте, не отмежевываться от них, а, наоборот, показать, что они для вас важны. И тогда они увидят в вас заботливого начальника.

Бакатин, соглашаясь, кивал.

И тут открывается дверь, входит дежурный по приемной. Если он прервал разговор начальника управления с председателем, значит, случилось нечто необычное. Он принес Савостьянову записку: весьма неприятная информация, которая требовала быстрого реагирования.

Евгений Савостьянов:

– Я подумал, вот и хорошо. Как раз повод Бакатину в работу включиться, и люди увидят, что он вместе с ними… Тем более он все-таки бывший министр внутренних дел и намного лучше меня в этих делах разбирается. Я ему доложил обстановку. И он вдруг говорит: «Вы тут работайте, а я пойду…» Мне кажется, его ошибка заключалась в том, что он не нашел правильной тональности в отношениях с личным составом.

Новый начальник демонстрировал строгость. Скажем, начальника управления на входе в здание не просили предъявить удостоверение. Савостьянову это не понравилось: «Что значит, вы меня знаете?» Привел в пример своего ротвейлера: мимо него сто раз пройдешь, он тебя сто раз облает. «Должен быть порядок». Ему объяснили: есть список тех, кого следует пропускать, не спрашивая удостоверения. Савастьянов отрезал: «Считайте, что нет списка».

Когда он подъезжал к управлению, подчиненные его встречали. Караульные козыряют… Лифт ждет…

– Вы сами звонили и предупреждали охрану, что подъезжаете?

– Да ну что вы! Весть о том, что начальник на подъезде, разносится мгновенно. Для того существует множество каналов, главный из которых водитель, который использует момент, когда ты выходишь из дома и идешь к машине, и сообщает: выезжаем. Отсчитывают десять-пятнадцать минут – и уже все стоят на изготовку.

– У вас возникло ощущение принадлежности к кругу избранных?

– Конечно, было и самолюбование некоторое, и ощущение элитарности. Ты знаешь то, что неведомо другим. Ты обладаешь неким секретным знанием, поэтому снисходительно смотришь на людей, которые берутся судить о том, чего они знать не могут. Слаб человек, что вы хотите… Жена мне говорила, что я почерствел, стал высокомерен. Когда меня сняли, сказала: вот и хорошо – нормальным человеком стал.

– Вопрос, который, возможно, покажется вам наивным. Вы исходили из того, что в служебном кабинете ваши разговоры могут подслушивать?

– Я всегда из этого исхожу… Даже сейчас.

Все это Евгений Вадимович рассказал мне, когда я работал над этой книгой. А впервые мы беседовали, когда он только стал начальником московской госбезопасности. И тот разговор тоже был интересным.