58-я. Неизъятое - Елена Рачева

У меня был один товарищ, Валя Тищенко, настоящий шпион. Однажды спрашиваю его:

— Ты кем на воле-то был?

— Разведчиком.

— Так что ж ты никогда не рассказываешь?

— Ты че, что мне, разведчику, рассказывать?

Мы с ним часто чаевничали. И вот как-то только начали чай пить — прибегают из спецчасти: «Тищенко, с вещами!»

Он, спокойно: «Куда?»

— На свободу, Тищенко. Так что по-быстрому — и на вахту.

Я видел, как люди убегали, как неслись, бежали на вахту, тащили за собой свой сидор (мешок с вещами. — Авт.). А Валя пока кружку не выпил — у нас здоро-овые кружки были — с места не тронулся. Допил, кружку прополоскал, сложил вещи и ушел. Вот тогда я понял, что он настоящий шпион.

И сам выходил на свободу спокойно. У меня пример Тищенко был.

Первые годы после лагеря не проходило ощущение, что выходишь из зоны по пропуску. Хотя, конечно, это были уже не пять разрешенных километров. Зона расширилась до границ СССР.

Самое главное было — забыть, что пропуск все еще у тебя в кармане.

Тарасова освободили в 1956-м, поселиться он должен был в Абхазии. Мы с Борисом и Аней пришли к нему в Кунцево. Шли с радостным волнением. Как только остались одни, Борис сразу сказал, что хорошо бы перед отъездом на Кавказ Шурик успел познакомить нас с кем-то еще из нашей организации.

— Да вы что, ребята, неужели не поняли? — удивился Тарасов — Нас только две пятерки и было…

БАЯН ИЗ ВЯТЛАГА

«Очень мне баян нравится, сам его звук. У этого очень хороший звук был. Я когда освобождался, все оставил, в чем был — в том уехал. А его взял.

Родители все мне в Вятлаг прислали: и баян, и самоучитель, и ноты. В свободное время я учился, выучил много вещей: «Лесную сказку» Беккера, полонез Огинского…»

АНАСТАСИЯ ШМЕЛЬЦ 1922, ДЕРЕВНЯ КАЗАНОВКА КАЛУЖСКОЙ ОБЛАСТИ

В августе 1946 года арестована по обвинению в том, что во время войны в оккупированной деревне выдала немцам русских солдат. Приговор — 10 лет лагерей. Срок отбывала в Калуге и Инте (Минлаг). Большую часть времени заключения была бригадиром женской колонны. Освобождена и реабилитирована в 1954 году. Живет в Инте.

МАМИН РУШНИК

Рушник, вышитый бабушкой Шмельц в Калуге и после смерти матери оставленный ей в наследство.

“ У нас сидели монашки. Работать они не хотели, в столовую не ходили — им посылки слали. Сидят, богу молятся.

Была у них бандерша, самая главная богомолка. Однажды все ушли, я иду проверять барак. Слышу, она сидит, приговаривает: «Кони белые, кони серые, кони вороные…». Я говорю: «Что, поехала крыша уже у тебя? Домолилась?» Перестала. Все над ними смеялись. А кто их будет любить, тунеядцев? Работать-то надо. Хоть и в лагере, но надо, такой закон. Что нас, даром бы кормили и одевали? И работали мы хорошо, не халтурили. До сих пор, когда иду по Инте, горжусь: «Вот, этот дом мы построили!» Мы!

Евгений Ильич Ухналёв

«Везде была туфта, бессмысленность и туфта»

1931

Родился в Ленинграде.

1948

Вместе с пятью друзьями был арестован по доносу однокурсника и обвинен в том, что собирался вырыть подкоп из Ленинграда в Москву под мавзолей Ленина, планировал убийство Сталина, маршала Говорова и др. Осужден на 25 лет лагерей.

АВГУСТ 1949

Этапирован в Воркутлаг. Работал в шахтах, кочегаром, затем чертежником-копировщиком в лагерной шарашке в Воркуте.

ИЮНЬ 1954

Освобожден по указу «О порядке досрочного освобождения осужденных за преступления, совершенные в возрасте до 18 лет».

Вернулся в Ленинград.

1959

Реабилитирован.

ОКТЯБРЬ 1951

Народный художник России, член Геральдического совета при президенте РФ, автор дизайна государственного герба России, нескольких государственных орденов, медалей, гербов и флагов. Ведущий художник, в прошлом — главный архитектор Государственного Эрмитажа. Автор петербургского памятника жертвам политических репрессий.

Живет в Санкт-Петербурге.

В лагерь я попал из-за детской игры. Мы учились в СХШ — Средней художественной школе в здании Академии художеств. Она тогда стояла пустая, мертвая, все студенты были в эвакуации. И в этом черном, очень романтичном здании мы играли в войну, изображая фашистов.

Потом, когда я уже поступил в судостроительный техникум, со мной учился — я никогда не скрывал фамилию — Юра, извините за выражение, Благовещенский. Я с ним как бы подружился (я очень трепетно отношусь к слову «дружба» и почти никогда его не употребляю) и рассказал ему про эти игры в войну в 15–16 лет.

Через какое-то время он подошел ко мне, сказал: «А знаешь, игра за фашистов — это серьезно. Это правильно! Вот у меня в 37-м отца арестовали»… В общем, когда перед судом я знакомился со своим делом, буквально на третьей странице были его доносы. В «Крестах» я встретил других людей, которые из-за него сели.

Дальше началось следствие, которое понимало, что это все липа. Но следователи любили играть серьезно, даже последняя фантазия должна была быть документально оформлена. И начиналось: немецкий шпион, американский шпион, абиссинский шпион… Нас обвинили в том, что мы хотели сделать подкоп из Ленинграда под мавзолей Ленина, чтобы убить Сталина.

— Вы хотели сделать подкоп, — говорил мне следователь.

— Как это?! Послушайте, как вообще можно сделать подкоп из Ленинграда в Москву?!

— А ты не знаешь, в таком-то журнале описано изобретение: проходческая машина, которая может такие каналы рыть?

— Я не читал, но не сомневаюсь, что такая машина может быть.

Это считалось полупризнанием. Так шло развитие этой липы.

За готовое дело каждый из следователей получал премию — 70 рублей. Нас было пятеро, итого 350. Инженер в месяц получал 1200.

Евгений Ухналев незадолго до ареста

«Слава богу, не будет этого больше»

У меня какая-то странная, выборочная память. Я помню освещение, помню погоду. Помню, как ехал из техникума поздно вечером. На углу Кузнечного и Марата, около моего дома, стояли два солдата с автоматами — тогда очень много патрулей ходило по городу, это никого не пугало. И два штатских. Щупленькие, молодые, в полуодинаковых плащах, свойственных им и сейчас. Меня остановили: «Фамилия, имя, отчество?» — щелкнули пальцами куда-то в Кузнечный переулок — у них отработанный жест был, оттуда сразу же выехала «эмка». Меня посадили и повезли.