Жажда мести - Дин Андерссон

Между тем в поле зрения Песни Крови появилась Ульфхильда. Она подняла руки и сделала несколько ритуальных жестов — правой рукой прочертила воздух слева направо, а левой в противоположную сторону. Затем описала круг, в котором оказался знак солнца. Это был крест с загнутыми в одну сторону концами.

— Теперь тебе, подвергшейся испытанию, пора узнать, — объявила жена вождя, — сакральное название нашего острова. Это самое заветное наследство, которое оставили нам наши предки. Тогда, быть может, Один подарит тебе победу над врагами. Если же ты откроешь тому, кому не довелось побывать здесь, великую тайну, погибнешь ты и все твои родственники. Помни об этом, подвешенная на ритуальном дереве.

— Давным-давно, — в тон жене продолжил Харбард, — в нашем племени родился воин, научивший нас сражаться за свободу. С той поры мы никому не кланяемся, никто не сможет надеть на нас цепи. У нас нет хозяев и рабов, ни перед кем мы не вставали на колени. Даже перед богами.

— Даже перед Одином мы не становимся на колени, — продолжила Ульфхильда.

— Даже перед Одином! — внезапно подхватили все собравшиеся возле дерева оборотни.

Их рев громом прокатился по окрестностям.

— Наш предок-воин разорвал цепи рабства, — торжественно продолжил Харбард. — Мы — свободные люди. Наши тайные знания достались нам из той поры, когда Время еще только-только началось в этом мире.

— Мы — свободные люди, мы — народ Одина, — сменила мужа Ульфхильда. — Мы никогда не станем рабами, но никогда не будем вести себя, подобно дикому зверью.

— Пробил час, — провозгласил Харбард, — и после бесчисленного множества сражений и битв, после гибели бесконечного числа бойцов, сражавшихся за свободу, великий воин привел нас на этот остров.

— Он стал нашим домом, — добавила Ульфхильда.

— Домом!.. — подхватила толпа.

— Вольфравен… — прошептала Ульфхильда.

— Воин! — Рев толпы потряс округу.

— Вольфравен, — громче сказала Ульфхильда.

— Наш дом!

Харбард передал копье с рунами жене. Она поднесла наконечник к губам и поцеловала сталь, на которой еще не высохли алые струйки крови. Затем подняла копье и приложила наконечник к губам Песни Крови.

Воительница тоже поцеловала его.

Ульфхильда еще выше вскинула священное оружие — символ Гунгнира — копье Одина.

— За Вольфравен и Одина! — выкрикнула она.

Это был боевой клич оборотней-ульфбьернов, с которым они шли на врагов.

Клич подхватили все, находившиеся в низине. Они выхватили оружие и, потрясая им, повторили:

— За Вольфравен и Одина!

Теперь все взгляды были направлены на Песнь Крови. Наступила тишина, и в ней отчетливо и ликующе прозвучал выкрик подвешенной на дереве:

— За Вольфравен и Одина!

Воины, собравшиеся вокруг дерева, заулыбались. Напряжение спало, и жители острова начали обмениваться впечатлениями. Повеселела и Ульфхильда. Она улыбнулась воительнице:

— Добро пожаловать на Вольфравен. Ты правильно поступила, сестра-меченосица. Воля Одина в том, что у тебя появилась слабенькая надежда выдержать испытание.

— Будет на то воля Одина или нет, — с трудом выговорила Песнь Крови, — но я выживу.

— Теперь необходимо соблюсти еще одно условие, и мы покинем тебя, — заявил Харбард. — И ты останешься один на один с Одином и своей судьбой.

Песнь Крови глянула вниз и увидала, что несколько мужчин принесли тлеющие угли и раздули слабенький огонь. Харбард глянул в ее глаза и рассмеялся.

— Мы не собираемся тебя поджаривать. На угли мы положим травы. Их дурманящий дымок поможет тебе поскорее встретиться с Одином.

Он так и поступил. Едва заметный голубоватый дымок поплыл над тлеющими углями, затем клубы стали гуще, плотнее. Начало есть глаза, потекли слезы. Песнь Крови закашлялась, задергалась на веревке. Руки пока еще терпели. Кто знает, как долго это продлится?

Клубы дыма скрыли от нее окружающее. Последнее, что ей запомнилось, это были любопытствующие взгляды, которые бросали на нее ульфбьерны. Чуть позже все исчезло, и Песнь Крови осталась одна в дыму.

Глава двадцать пятая. ОДИН

Сколько прошло времени, воительница сказать не могла, ей показалось, что вечность. Уже с трудом ощущая собственное тело, Песнь Крови не понимала, жива она или уже мертва. Мир вокруг нее сузился до отрезка веревки, за который она хваталась то правой, то левой рукой. Что еще связывало ее с реальным миром — шипенье травы на углях. Наглотавшись дыма, она вскоре почувствовала, как странные картины начали всплывать перед очами. Изо всех сил цепляясь за остатки сознания, она без конца твердила, что она должна выдержать.

«До самого заката, — напоминала она себе. — У меня нет выбора, я должна справиться. Они сказали, любым способом, каким могу. Кто сказал, что я должна болтаться здесь? Что, если, пока силы окончательно не оставили меня, я попытаюсь взобраться по веревке? Можно ведь и ногами зацепиться или завязать петлю на ноге, тогда станет куда легче».

Сказано — сделано. Она подтянулась и начала на руках взбираться по веревке. Выбрав определенную длину, уже принялась прикидывать, как лучше закрепить веревку, но в следующее мгновение ее неудержимо потянуло вниз. Она пыталась замедлить скольжение. Удержалась и вновь, перебирая руками, стала карабкаться вверх. На этот раз более удачно, однако слишком поздно воительница заметила, что ее руки погрузились в какое-то серое марево, мало напоминающее дым. А там они как бы потеряли опору, и Песнь Крови вновь заскользила вниз.

Она забилась, пытаясь остановить падение, пока ее ладони не коснулись спирального узла, стягивающего петлю на шее.

Песнь Крови прокляла все на свете. Она раскачивалась на веревке, задыхалась от облака дыма, поднимавшегося от углей на земле. С каждой минутой дым становился все гуще, все горячее. «Все дело в этих проклятых травах, — догадалась она. — Пахнет чем-то едким, кислым…»

Узел, стягивающий петлю, и сама петля увлажнились сукровицей, стали гладкими, начали даже поблескивать. Кровь стекала с ее содранных ладоней. К тому же, кажется, она ухитрилась обжечь их, когда пыталась подтянуться вверх ногами, а потом замедлить скольжение. Одним словом, воительница оказалась в прежнем положении: петля на шее, руки над узлом, только сил оставалось все меньше и меньше. Прежняя боль, знакомая ей по тем невыносимо долгим минутам, когда она висела распятая на вершине холма, пронзила мускулы. Повиси она в таком положении еще некоторое время, и начнутся судороги. Тогда будет невозможно контролировать натяг петли, и она задохнется.