Небесный суд - Стивен Хант

— Тогда я засовывал брошюрки под двери домов в трущобах Дризелвелла, мерился силами на полемических дубинках с молодыми щеголями-левеллерами.

Инспектор улыбнулся.

— А я был молодым неопытным полицейским, пытавшимся ловить карманников и разгонять на улицах толпы бездельников.

— Мы оба прошли славный путь с тех времен, — признал Хоггстон.

— Верно, Первый Страж, большой и славный путь. Я прошу вас не думать, будто я не испытываю благодарности за те услуги, которые вы мне оказывали.

— Это доброе дело — пригласить местного полицейского на чашечку каффиля, как когда-то говаривала моя матушка.

— Она всегда делала его чересчур сладким, — вспомнил инспектор. — Хотя я не припомню, чтобы кто-то жаловался.

— Дешевый джин убивает ощущение вкуса. Сладость — единственное, что остается.

— Сейчас я воздерживаюсь от крепких напитков, — признался полицейский.

— Что именно политическая полиция не включила в отчет?

— То, что его взяли в первую очередь мы, а не они. Хотя, по правде говоря, нам просто подфартило, что мы вышли на его след.

— Он когда-нибудь общался со смутьянами из доков?

— Осмелюсь сказать, некоторые из них, как и он, когда-то были компатриотами. Но он напрямую не связан с новым заговором.

— Этих новых революционеров непременно нужно разоблачить, — веско произнес Хоггстон. — Я не потерплю, чтобы их зараза плодилась на моих улицах и подрывала наш авторитет.

— Согласен, — произнес инспектор. — Я видел отчеты моих полицейских, касающихся ночных дежурств. Все, как один, до смерти перепуганы увиденным. Роты уорлдсингеров и гвардейцев гнали по городским трущобам целое стадо жутких созданий.

— Это не должно дойти до Док-стрит, — приказал Хоггстон.

— Если так будет продолжаться и дальше, газетчики очень скоро пронюхают о вашем приходе сюда, — ответил инспектор Резон. — Смею ли я предположить, что вы лишь потому согласились на мое предложение придти, что у ваших друзей больше нет никаких полезных сведений?

— Ты еще скажешь, что они охотятся за привидениями, — огрызнулся Хоггстон. — Лучше давай поговорим о твоем пленнике. Он действительно был печатником?

— Да. Работал на Хокс-сквер, где, если не ошибаюсь, печатали этикетки для тоника. Мы арестовали его на основании доноса, что он выполняет левые заказы. Донос оказался верным. У него нашли полные ящики дагерротипных снимков непристойного содержания. Их было так много, что цензурному комитету Гринхолла потребовалось бы много недель для их изучения. По всей видимости, на него настучала одна из девиц-натурщиц — наверное, какие-то разногласия художественного свойства.

Держась за вделанные в стены металлические скобы, Хоггстон продолжил спуск вниз.

— Но ты, после того как получил результаты анализа крови, все-таки вернулся в типографию?

— Абсолютно верно, Первый Страж. Мы нагрянули туда ночью и тихонько обшарили все, до последнего винтика. Тогда-то мы и нашли там кое-что другое. Я оставил там засаду, чтобы посмотреть, не залетит ли туда какая-нибудь важная птица.

— Если так и произойдет, считай, что тебе повезло, — небрежно бросил Хоггстон.

— Согласен. Вполне может статься, что я впустую потрачу уйму времени, но ведь происходили и куда более странные вещи.

Лестница наконец кончилась, и они очутились перед железной дверью. Инспектор Резон постучал по закрывавшей ее снаружи железной решетке, и через секунду дверь открылась внутрь. На пороге вырос граспер в черном полицейском мундире и важно отсалютовал гостям.

— Вы еще не были у нас, Первый Страж?

Хоггстон отрицательно покачал головой.

— Одна дверь ведет внутрь, одна — наружу. Обе охраняются. Немало узников-людей улизнули из Боунгейта после вынесения им смертного приговора, но еще ни одному не удалось сбежать из наших камер. Правда, находились негодяи, кто пытался бежать — например, душитель с Лайонс-Филд, разбойник Воган, даже научные пираты вроде Ньютона и Крука.

Затем рядом с Хоггстоном и Резоном появился второй полицейский, который отомкнул последнюю дверь. Перед ними открылся вход в длинный коридор, по обе стороны которого тянулись камеры со стеклянными дверями. Не обращая внимания на других узников, инспектор повел Хоггстона к самой дальней камере с железной дверью, окантованной по всему периметру резиновыми прокладками, что придавало ей сходство с люком субмарины.

— Отключи шум! — бросил Резон одному из охранников. — И покрепче задвинь засовы!

С этими словами инспектор крутанул штурвал дверной задвижки. В камере во весь рост стояла человеческая фигура с повязкой на глазах, прикованная цепью к металлической раме.

— Политическая полиция выведала бы у него нужные сведения гораздо быстрее, — произнес Хоггстон.

— Медленно, но верно, Первый Страж, — согласился инспектор. — Вы же прекрасно знаете, что мы, простые полицейские, не одобряем их методов. У этого парня ногти на руках в целости и сохранности, и я отлично обхожусь без всяких там колдунов, чтобы заглянуть в его мысли. К тому же, если человек достаточно силен, он сумеет без особых усилий противостоять методам ребят из политической полиции, а если слаб, то в любом случае скажет все, что они желают услышать. Когда нам нужно узнать правду, мы просто оставляем их один на один с шумом — на день, на неделю или даже на месяц, и в конце концов он, как говорится, делает их просто шелковыми.

Хоггстон оглядел камеру. Голые стены, одни лишь отражающие пластины, перемещающие шум по всей темнице. Звук танцующих дьяволов.

Инспектор Резон снял повязку с глаз пленника. Тот медленно обвел взглядом окружающее пространство и посмотрел на Хоггстона и инспектора. Взгляд у него был безумный и рассеянный. Как будто реальность раскололась на бесчисленное количество частей, и в камере он видит то, чего не в состоянии узреть другие люди. В том числе и вещи, которые он может отодвинуть в сторону, чтобы дать место двум новоявленным гостям.

— Каким именем ты пользуешься сегодня? Гаррет или Тейт?

Пленник промычал нечто невнятное.

— Должно быть, ему трудно выбрать что-то определенное, — ответил инспектор Резон. — Ты четырнадцать лет был Гарретом. Однако согласно архивным данным и анализу крови ты — Тейт. Гаррет — не слишком уважаемая личность, верно? Внешне он, может, и производил благопристойное впечатление, но я предлагаю вспомнить найденные у тебя ящики с похабными картинками, которыми ты торговал. Уже за одно это тебя можно на пару лет упечь за решетку. Так что назови джентльмену свое имя.

— Тейт, — ответил узник. — Я — Тейт.

— Но мистер Тейт — главарь горняцкого союза, — возразил инспектор. — Человек из газовых месторождений. Как же ты мог стать другим?

— Просто взял чужое имя. Гаррет умер во время голода, но об этом никто не знал.

— В этом-то и проблема, — ответил Резон. — Дело в том, что Тейта до сих пор разыскивают за создания союза горняков в годы карлистского восстания. Гаррет получит два года заключения в Боунгейте, а вот Тейт — Тейту светит виселица, понимаешь?

— Тейт. Я — Тейт.

— Отлично, — похвалил заключенного инспектор. — По правде говоря, Тейт, меня мало занимают твои политические интересы и то, чем ты раньше занимался. Вздумай я арестовать того, кто во время восстания запихнул запал в бутылку джина, у меня здесь перед Хэм-Ярдом уже давно бы выстроилась очередь торговых воротил, которые бы жаловались на нехватку рабочих рук. Но меня, признаться, беспокоит тайный склад в подвале твоей типографии. И свежие экземпляры газеты «Общество и общее дело», перевязанные в пачки и подготовленные к раздаче. И как только тебе удается находить покупателей этого барахла?

— Пожалуйста, дайте мне поспать! Умоляю вас, я безумно хочу спать!

— Тогда скажи мне, парень, то, что я добиваюсь от тебя, только и всего, — ответил Хоггстон. — Чтобы мы с чистой душой могли перевести тебя в камеру, где есть койка. Расскажи мне об уличных беспорядках. Ты ведь с друзьями был в доках, когда на берегах Гэмблфлауэрса началось черт знает что?

— Не мы, — ответил узник. — Это были не мы.

— Но ведь подстрекатели называют себя карлистами.

— Я не принимаю таких в свою организацию, — ответил узник. — Они другие.

— И в чем же их отличие?

— В их настойчивости. Они давят на тех, кто состоит в их рядах. Творят безумные вещи, что-то вроде колдовства. Люди быстро подпадают под их влияние.

— Я давно уже сделал для себя вывод, что самые сильные идеи подобны колдовству, — сказал Хоггстон. — Кто организаторы? Где собирается их комитет?

— Они жестокие, — произнес узник. — Они убивают нас. Они убивают своих же.

— Он сам не знает, кто они, — возразил инспектор Резон. — Даже шум оказался бессилен вытащить из него эти сведения.