Повелитель снов - Александр Прозоров

— Ифрит! Ифрит, ифрит…

Зверев опустил теплое, парящее свежей человеческой кровью оружие. Он не жалел, что не смог убить всех охотников за рабами. Десять воинов почти ничего не значили в равновесии здешних сил. Ну сгинули бы еще несколько безродных искателей легкого заработка — что из того? По эту сторону Суры о них никто не пожалеет, по ту — про них никто не вспомнит. А вот разбойники, которые вернулись без добычи, с рассказами о поселившемся в порубежье ледяном ифрите — это уже хорошая встряска для неокрепших умов. Может, и отпугнут кого от очередного набега. Теперь бы только невольников своим видом не распугать…

Андрей несколько раз крутанулся, продолжая раскручивать буран, отступил в ближнюю юрту, там содрал с себя белый колпак, осторожно, с уважением, опустил на землю ведьмину метлу, решительно стянул накидку, срезал белое тряпье со штанов. Потом закинул бердыш за спину и второй раз пошел по знакомому кругу, переступая через трупы и косарем разрезая путы на пленницах. Те еще жалобно всхлипывали, многие забывали прикрывать свою наготу. Зверев, уже сверкая доспехами, перешел во вторую юрту, освободил женщин, которых насиловали здесь, снова выбрался на улицу, разрезая и разрезая веревки.

— Боярин, боярин, — наконец поверили в избавление несчастные. — Порубежники подоспели.

— Не боярин, а князь Андрей Сакульский! — решительно поправил Зверев. — Давайте, трупы татарские на снег выбрасывайте, а сами под крышу забирайтесь, да костер пожарче разводите. Вон ветрюга-то какой! Грейтесь. Домой тронемся завтра. Эй, а ты чего не встаешь? Мужики, поднимите ее — и в юрту, что с пологом. Смотрите, чтобы никто не остался! Не то через десять минут занесет. Сабли соберите и возле себя держите каждый. Вдруг вернутся?

— Постой, а где остальные, боярин? — наконец дошло до одного из крестьян.

— Князь, смерд, князь!

— А дети твои боярские где?

— Вот еще глупости! — не стал отвечать Зверев. — Да шевелитесь, не на пляже. Все в юрты, в юрты! Утром разберемся. Рядом с кем дрова есть — прихватывайте, и в юрты! Стой, парень! Ты и ты. Проколите дыры в оторванном пологе и на место привяжите. Снимите на то пояса с татар. Все, до утра отогреемся — и домой.

Освобожденные невольники, постепенно приходя в себя, разминали затекшие руки, подбирали заготовленные разбойниками дрова, шли в юрты. Некоторые уже вытаскивали трупы. Трое или четверо охотников за рабами оказались всего лишь ранены — их с остервенением забили ногами и поленьями. Зверев не вмешивался. Он осторожно подобрал с пола ведьмину метлу, отнес ее за пределы стоянки, опустил в снег и слегка присыпал:

— Отдыхай, знак берегини, отдыхай. Спасибо тебе за помощь. И тебе, добрый Стрибог, благодарствую. Аминь. — Он попятился на несколько шагов и с облегчением перекрестился: — Спи, колдовской амулет. Надеюсь, тебя никто не потревожит. Пока ты спишь, и погода отдыхает.

В юртах замерзшие люди развели такое пламя, что Зверев испугался — как бы крыши не полыхнули. Многие обнимались, целовались, находя друг друга живыми и невредимыми, соединяясь вновь. Некоторые жадно набрасывались на еду. Хотя проголодаться не могли — всего полдня в плену. Впрочем, татары, конечно, думали так же и никого не кормили. Этим крестьянам повезло, от них призрак рабства отступил.

— А где остальные ратники, боярин? — поднялся навстречу пожилой мужик в исподних штанах и коротком тулупе из небрежно выделанной овчины. — За спасение наше тебе поклон низкий. Век Бога за вас всех молить будем… От всего общества благодарность.

Он поклонился в пояс, чиркнув рукой по земле, распрямился и опять закрутил головой:

— Остальные-то где? Нечто ты един сей подвиг сотворил?

— Ремесло у меня такое — саблей махать, — поправил пояс Андрей. — Я же тебя не спрашиваю, как ты один целое поле ухитряешься засеять?

— Так то поле. Оно от меня мечом не отбивается.

— И не боярин я, а князь, князь Сакульский! Неужто не запомнить?

— Прости, княже, — опять свесился в поклоне мужик. — Не держи зла за сию обиду. Всем миром за тебя часовню поставим.

— Укладывайтесь лучше, утро вечера мудренее. — Зверев увидел у решетчатой стены, на ковре, свободное место и направился туда. — И смотрите, чтобы очаг не погас, а то околеете от холода. И юрту не спалите.

Он с наслаждением вытянулся во весь рост, снял шлем, подсунул под голову чей-то мягкий сапог и закрыл глаза. За тонкой войлочной стеной выла вьюга: властитель стихий, ветров и погоды Стрибог продолжал, как его и просили, подметать землю. Видимо, не желал бросить дело на середине.

Утром на улице оказалось тихо и солнечно. Громко похрустывал снег, мороз ощутимо пощипывал нос и щеки. Стоянка и земля вокруг была ровной, гладкой, все сверкало первозданной чистотой. Никаких следов… Но Зверев надеялся, что уж в своем лесу местные не заблудятся, путь до дома укажут.

— Хватит спать, мужики. Знаю, что после мук отогрелись, но пора и честь знать! — громко крикнул он. — Давайте, юрты разбирайте, на телеги увязывайте. Прочее барахло собирайте.

Вокруг недовольно мычали коровы, всхрапывали крестьянские кони: скотина не привыкла к такому обращению — ни еды, ни питья, бросили до утра под открытым небом. Крестьяне, успевшие порадоваться спасению своему и родичей, теперь кинулись обнимать натерпевшихся четвероногих. Татарские кони к таким ночевкам оказались более привычны и невозмутимо пощипывали веточки в кустах по краю поляны.

— Как скотина наша, княже? — с надеждой поинтересовался все тот же мужик. — Мы за спасение свое в любом случае благодарны, и…

— Не бойся, не заберу я «на саблю» вашего добра, — оборвал его Зверев. — Что ваше найдете — то ваше, что татарское — то мое!

— Благодетель наш! Спаситель! Солнышко ясное… — Теперь смерды не просто кланялись, многие еще и попадали на колени, целуя землю. Не только бабы, но и мужики.

Андрею стало неловко, и он отвернулся, махнув рукой:

— Собирайте все, увязывайте… Да поторопитесь, не то до полудня вернуться не успеете.

По закону все, захваченное Андреем в бою, принадлежало ему. В том числе и скотина, что не смогли уберечь от разбойников крестьяне, и они сами. Считать православных, русских людей полоном князь, разумеется, по совести не мог. Хотя, бывало, и увозили бояре «освобожденных» христиан в свои имения. Но то — люди, а то — добро. Упустили — чего теперь жалиться? Однако второй раз лишать несчастных потом нажитого имущества у Зверева рука не поднялась. Жест широкий — но князь Сакульский мог его позволить. К тому же освобожденные рабы, у многих из которых на щеках еще не обсохли слезы, души которых горели свежей ненавистью — были как раз теми, кого он искал. Выбрать из них человек пятнадцать — и можно возвращаться в Москву.