Пути зла - Джон Тренейл

Джонни наблюдал за происходящим.

Тобес был в гостиной с Майком, Николь и доктором Дианой. Он стоял с высоко поднятой головой, глядя им прямо в глаза, и Джонни гордился своим другом. Еще минута – и Тобес навсегда покинет этот дом. А мальчик хотел попрощаться с Тобесом по-настоящему.

Взрослые закончили свое дело. Тобес прошел мимо них и направился прямо к Джонни; увидев выражение его лица, Джонни понял, что Тобес чувствовал то же, что и он. Он был для Джонни словно старший брат, его Джон-бой Уолтон,[54] который заботился о нем и терпел все его выходки. Но теперь Тобес уйдет, и Джонни никогда больше не увидит его.

– Я люблю тебя, – сказал Джонни Тобесу, когда тот подошел к нему.

Тобес улыбнулся. Сначала его улыбка говорила: «Я тоже люблю тебя», потом те же слова прошептали и его губы.

– Они не позволят мне остаться, – сказал Тобес.

– Почему? – захныкал Джонни.

– Потому что решили, будто я имею какое-то отношение к тому, что вы с твоим стариком нашли сегодня на кладбище.

– Как глупо. Это все я виноват.

– Не говори так. – Тобес наклонился ближе, они могли бы поцеловаться, если бы захотели.

– Но я рассказал Диане кое-что из того, о чем ты говорил мне!

– О! – Тобес закусил губу. – Будь с ней поосторожнее, не болтай лишнего, понял?

– Почему?

– Не важно.

– Кроме тебя, меня никто не любит.

– Твой старик любит тебя. Даже Злая Колдунья любит. Ты счастливчик, Джонни. Не отказывайся от всего этого.

– А я хочу, чтобы ты был рядом.

– Может, в один прекрасный день у меня появится шикарное жилье. Тогда я приду навестить тебя.

– Нет, ты придешь и спасешь меня. Ведь придешь, да?

Тобес нахмурился, давая Джонни понять, что тот должен сдерживать свои чувства, иначе вмешаются взрослые и разлучат их. Джонни так закусил губу, что на ней выступила кровь.

– Я приеду и спасу тебя, – кивнул Тобес. – Прискачу на огромном белом коне.

– Прекрати дурачиться!

– Но я действительно вернусь. Когда-нибудь они угомонятся. Когда утихнет вся эта шумиха.

– Ты же ничего не знал об этом, правда? Скажи, что не знал.

Но Тобес лишь улыбнулся в ответ.

– Тобес?..

И опять ни слова в ответ. Внезапно Джонни почувствовал, что больше не выдержит. Он повернулся и бросился вверх по лестнице в свою комнату. Как ни странно, он не всхлипывал и не кричал. Но слезы градом катились по его щекам. Ему казалось, что голова его раскалывается от боли. Потом он услышал, как открылась и захлопнулась парадная дверь, и понял, что Тобес ушел.

Джонни рухнул на кровать и тотчас же заснул. Проснулся через час, все с той же головной болью. «Где сейчас Тобес?» – думал он. Джонни знал, что без него он никогда не будет счастлив.

Немного погодя мальчик вытащил свой дневник. «Тобес не вернется, – написал он. – Никогда».

…Мне предстоит очень серьезная и тяжелая работа, и я займусь ею. Займусь спокойно, без спешки. Я должен восстановить последовательность всех событий. Мне нужно точно зафиксировать тот миг, когда я понял, что Диана Цзян – возможный убийца.

В эту пятницу я ездил в город. Меня поджаривали на медленном огне. В полицейском участке. И это было даже забавно… Эд хитер, но я хитрее. Мне нравится риск, опасность – словно идешь по проволоке, словно каждое слово пропускаешь через компьютер и анализируешь миллионы ходов. А уж потом отвечаешь. Во время допроса меня не оставляло омерзительное чувство… Мне казалось, за мной наблюдают через зеркало. После нескольких месяцев лечения у доктора Дианы я стал неплохо разбираться во всех этих фокусах с зеркалами. Я был почти уверен… Доктор Диана Цзян в соседней комнате!

Поэтому был груб. Извините, доктор Диана. Но если серьезно, то я доволен, что онанировал перед вами. А вам понравилось? Кстати, у кого больше: у меня или у Эда? По-моему, у меня.

Так что домой отправился в отличном расположении духа.

На следующий день меня выгнали из дома Андерсонов.

В какой-то мере я был к этому готов. Хорошее не может длиться долго, а ведь я мог находиться рядом с Джонни каждый день, – это было слишком здорово. Итак, меня выставили. Сделала это Диана, что и злит меня больше всего. Злит и огорчает. Я на самом деле люблю этого мальчишку. (Может, его родичи заметили это и решили, что я – неподходящая для него компания, псих.) Пока шел по дорожке, расталкивая отребье мировой прессы, был почти уверен, что печаль моя рассеется, – но не тут-то было. Она не покидала меня всю дорогу до города, не могу забыть эту заплаканную, обращенную ко мне мордашку, его мокрые глазенки, уставившиеся на меня.

Когда у меня портилось настроение, мама варила мне куриный суп. Деньжат у нас было негусто, но по части куриного супа она была великой мастерицей. Готовила его долго. Суп получался почти желтый, с лапшой и кусочками куриной грудки, а на вкус – точно сливки… Так что, если мальчишки в школе колотили меня, или отец напивался, или еще что-нибудь, – появлялся куриный суп. Вкус у него был удивительный, ешь его – и чувствуешь себя на седьмом небе, и ощущение это остается даже после того, как суп съеден.

Но как-то раз я увидел, что мать вливает ложку водки из папиной бутылки в этот удивительный суп, и понял, что все хорошее – не совсем такое, каким кажется. Важный жизненный опыт на пути к взрослению. (Доктор Диана, меня беспокоит это воспоминание. Мама бросила меня, когда мне было пять лет, кажется, пять. Однако хорошо помню все эти куриные супы, а многие из них, по-моему, относятся к более позднему периоду, когда я был старше. Почему?)

Сегодня мне хочется еще разок попробовать такой же суп и проверить на себе его целительные свойства. Поэтому, купив коробку «Кемпбелла»,[55] приношу домой, чтобы подогреть. Покупаю и пакетик шоколадок, которые съедаю по дороге, – очень удобная пища. Суп – замечательный, но не волшебный. Сижу, хлебаю его, и слезы текут по щекам. Отставив чашку с супом, даю волю слезам. Не знаю, о чем плачу. Просто я очень несчастлив.

Утираю глаза и принимаюсь размышлять о докторе Диане. Она здорово достала меня в этот раз. Я прихожу к выводу: она мне больше не нравится. Понимаете, до этой минуты мне ни разу не приходило в голову, что она одержима манией убийства, просто она раздражала меня. А отсюда – короткий, подсознательный прыжок к заключению: она опасна.

Почему я так думаю?

Сейчас уже смеркается. Откладываю все суповые приборы и ложусь на кровать с моим любимым «Голландцем». Увеличиваю громкость, гремит музыка, а я созерцаю потолок, словно ищу там вдохновения. Почему я так уверен, что доктор Диана представляет угрозу?

Ну, причин несколько, и перечень их поможет мне справиться с моей тоской.

Первое. Она заставила Андерсонов выгнать меня. (Пустяк, но ведь предполагалось, что она на моей стороне.)

Второе. У нее дома пистолет, который украли. Только его не украли. Или все-таки украли. В ее доме, той ночью, я прикоснулся к чему-то, по-моему, очень похожему на пистолет, а потом услышал, как она говорит своему ручному полицейскому, что еще не купила другой – взамен украденного. (Итак, если я прав в своих рассуждениях, она обманывает полицейского относительно хищения огнестрельного оружия, и я могу доказать это.)

Третье. Она все связала с Алисой Морни и моим тайным убежищем на кладбище. Загляните в ее «Сонник» – или как там она его называет. Она знает об этом убежище. Я рассказал ей об Алисе. Но не помню, чтобы говорил, как туда попасть, по крайней мере, не уверен, что говорил. Порой эти сеансы гипноза внушают мне страх. Может, я рассказал об этом под гипнозом.

Четвертое. Возвращаюсь к истории с компьютером. Теперь я знаю, что именно видел на экране ее компьютера в тот день: имена ребят, которые или были убиты, или пропали без вести. Почему? Зачем это ей? (Хорошо, пусть в этом нет ничего особенного. Она – психолог, у нее могли быть свои резоны.) И зачем она рассказала полицейскому о том, как ее в детстве изнасиловал отчим?

Пятого пункта нет. И однако, как ни покажется странным, он существует.

Вскочив с кровати, бросаюсь к коробке Дианы, где произвожу обыск. Мои рисунки. Она побуждает меня рисовать и просит показывать ей результаты. Называет это «вольным стилем». Как-то раз, почувствовав сексуальное возбуждение, я набрался храбрости и сказал ей: «А как насчет порнографических сюжетов?» И вот что странно: вместо того чтобы охладить мой пыл, она ответила: «Конечно! (С восклицательным знаком: конечно! И глаза ее при этом заблестели.) Почему бы тебе не нарисовать все это, сделай побольше таких рисунков».

И вот они. Моя крутая порнуха.

На сегодняшний день около пятидесяти листов. Я предпочитаю пользоваться пастельными мелками: они лучше передают разнообразные оттенки человеческой кожи. Воображение у меня богатое, – к такому заключению прихожу, просмотрев свои работы. Мужчины с женщинами, – ну, такие сюжеты меня не долго волновали. Мужчины с мужчинами, с животными, с детьми; женщины с себе подобными, дети с детьми, групповой секс, одиночки, говно, моча.