Французский палач - Крис Хамфрис

Царапанье, которое поначалу было тихим, словно по стеклянной крыше бежала мышь, стало громче. Оно доносилось то с одной стороны, то с другой, и поднятые вверх лица следили за этими стремительными перемещениями – одни с ужасом, другие с радостным ожиданием. Вскоре царапанье превратилось в грохот, ритмичные удары по потолку – бах! бах! бах! – и стекло начало прогибаться, пузыриться и давить на освинцованные переплеты. Оно продавливалось под когтем, пальцем, ладонью волосатой руки.

Душераздирающий вопль – и все перевели взгляды на девушку в белых одеждах девственницы. До этой секунды лежавшая совершенно неподвижно, она начала корчиться и стонать. Ее тело сжимали невидимые руки, они мяли ее и тянули. Ее ноги широко раздвинулись, а бедра начали чувственно выгибаться, в то время как лицо, побледневшее от испуга, выражало ее отчаяние и страшные усилия остановить то, что вышло из-под ее контроля.

– Знак! Ты сказал! Да будет воля твоя! – Чибо призывно воздел обе руки, а потом указал на девушку и повернулся к черному рыцарю. – Держи ее! Держи ее для меня!

Генрих фон Золинген двинулся вперед. Его шаги были медленными и уверенными. У алтаря оленеголовый архиепископ начал распускать шелковую набедренную повязку.

В это мгновение Фуггер почувствовал, что не в силах больше смотреть, и опустил глаза. И тут перед ним предстало зрелище еще более удивительное, чем все доселе увиденное. У него на коленях лежали две руки, и обе принадлежали ему! Он поднял ту, которая была чудом. Его новая рука на ощупь была той же – и все же другой. Он снова увидел шрамы в том месте, где в детстве его укусила собака, след от ожога, полученного в нетерпении добраться до содержимого материнской кастрюльки. Он сжал пальцы в кулак, а потом снова выпрямил их, наслаждаясь забытыми ощущениями. Он перестал быть калекой, его наполнили силы и отвага, которых он не ощущал уже семь лет.

И в это мгновение он услышал голос:

– Посмотри на меня.

Внутри пентаграммы стояла женщина. Длинные черные волосы – целая грива густых волос – ниспадали на ее обнаженные плечи, на голове – простой золотой обруч, стройную изящную шею обвивало ожерелье из сапфиров. Ее глаза были озерами бездонной тьмы. Он заглянул в них – и увидел в одном изъян, вопрос и ответ одновременно. А когда она подняла спрятанную в складках белоснежного платья руку, он увидел шесть пальцев.

– Я не смогу удерживать их долго, – сказала Анна Болейн. – Их зов силен, потому что они обладают священной частицей меня.

Фуггер осмотрелся и увидел, что все остальные неподвижно застыли: черный рыцарь, не закончивший шага, олень, широко разведший руки, девственница на алтаре, чей ужас стал еще очевиднее теперь, когда ее корчи прекратились, сладострастно улыбающиеся монахи – все замерли, словно на картине безумного художника. И только пламя свечей колебалось. Анна заговорила снова:

– Сопротивляйся им. Помощь ближе, чем ты думаешь.

Пентаграмма находилась между котлом и алтарем. Не выходя за пятилучевую границу, королева наклонилась и погрузила руку в отвар. Когда она вынула ее, оттуда поднялся пар, и его струя последовала за рукой, протянувшейся к алтарю. С мизинца капля упала в потир, куда сатанисты так старательно собирали слезы юной девушки.

– Помни это. Помни силу слез.

Царапанье снова стало различимым. Фуггер увидел, как вокруг все слабо зашевелились, словно делая вдох. Анна Болейн задрожала, и края ее платья и украшения на голове и шее начали расплываться. Напрягая голос, она проговорила:

– Скажи Жану: я не сомневаюсь в том, что он придет за мной.

А потом она растаяла, растворилась, ушла в пол камеры, оставив только светящийся след – и шестипалую руку в центре начертанной песком звезды.

Фуггер снова опустил глаза. Его новая рука исчезла, но какая-то частица отваги осталась при нем. Когда кошмар вернулся в камеру вместе с воплями экстаза и боли, когда черные доспехи снова двинулись к девушке в белоснежном одеянии, Фуггер уже знал, что ему делать. Потому что он помнил о силе слез.

Метнувшись к алтарю, он схватил потир и выплеснул его содержимое прямо в прорези черного забрала.

Генрих фон Золинген ощутил прикосновение жидкости. Один раз он уже получал ожог – при осаде Новары на него попало кипящее масло. Шрамы так и не исчезли. Но эта новая боль оказалась в тысячу раз сильнее. Она обожгла его, разъедая кожу, наполняя незажившую рану на голове расплавленной магмой. Взревев от боли, черный рыцарь повалился спиной прямо на песчаную звезду. И тут ему показалось, что шестипалая рука проникла сквозь его доспехи и сжала ледяными пальцами его сердце.

Царапанье по стеклу мгновенно прекратилось. Монахи отшатнулись от извивающегося тела Генриха и испуганно прижались к стеклянным стенам.

Фуггер ощутил прикосновение металла к горлу. Мягкий голос у самого его уха спросил:

– Кто ты, осмелившийся встать между мной и моим желанием?

Острие клинка, проколов кожу под челюстью, заставило пленника повернуться. И все же, когда Фуггер посмотрел в полные ярости глаза архиепископа Сиенского и увидел в них свою смерть, он вспомнил виденные только что странные черные глаза, и отвага не покинула его.

– Мы уже встречались, Джанкарло Чибо. Потому что раньше я присматривал за виселицей во Франции.

И тут архиепископ Сиенский вспомнил освещенный луной перекресток – и такую мелочь, как смотрителя виселицы, который мог услышать его имя.

– Ну что ж, – просто сказал Чибо, – далеко же ты ехал за своей смертью.

Но в то мгновение, когда он отвел нож для удара, какое-то чудо остановило его оружие в воздухе – и именно в эту секунду сквозь дальнюю стенку калейдоскопа влетел камень, ударивший Чибо в плечо. Когда архиепископ падал, увлекая Фуггера за собой на пол, оба услышали за разбившимися стеклами сердитый возглас:

– Проклятье! Опять мимо головы!

Вымазанный грязью с ног до головы демон, на лице которого белели только глаза и оскаленные зубы, стоял у калейдоскопа, вращая чем-то у себя над головой. А потом второй камень расколол оставшиеся стекла за алтарем, и демон перешагнул через осколки.

– Фуггер! – крикнула Бекк. – Где мой отец?

Она быстро осмотрелась, и ответ стал ясен. Подбежав к старику, Бекк опустилась рядом с ним на колени и осторожно положила руку ему на плечо. Пустые глаза Авраама были открыты, но смотрели мимо нее.

– Папа! Ох, папа! – прошептала она. – Что он с тобой сделал?

Внезапная тишина, наступившая после того, как были разбиты стекла, так же внезапно нарушилась: Чибо вскочил на ноги.

– Стража! Стража! – крикнул он.

Выбежав из калейдоскопа, архиепископ бросился к двери темницы.