Ниссо - Павел Лукницкий

Я схватился за голову от страданий!

Вода - по каналу, вода - по каналу!

Понапрасну он старается спасти свою душу.

Все слушают. Бахтиор, полузакрыв глаза, видит перед собой только Ниссо, сидящую у огня, руки - на коленях, задумчивую, тихую, губы повторяют напеваемые Бахтиором слова. Бахтиору приятно, что его песня нежит Ниссо, он поет уверенно, с вдохновением. Ниссо глядит на свои новые мягкие сапоги, не замечая их. Мысль ее витает далеко, может быть, она представляет себе те края, о которых теперь часто думает, стараясь проникнуть в тайну большой жизни, из которой пришли сюда Шо-Пир и Мариам, Бахтиору хочется, чтоб Ниссо поняла, почему он поет именно эту песню, но как ему угадать мысли Ниссо?

Шо-Пир полулежит на нарах, распахнув свой ветхий красноармейский ватник. Цветные чулки, подаренные сегодня Ниссо, обтягивают ноги Шо-Пира выше колен. Он задумчиво всматривается в профиль склоненной над очагом Зуайды. Как и все, она слушает тихую песню Бахтиора. Ее профиль тонок и строг, большой лоб отражает игру красного пламени. Шо-Пир глядит бездумно, но Зуайда словно чувствует его взгляд, быстро поворачивается: что смотрит он? Теперь ее лицо грубовато: нос слишком широк, глаза несоразмерно малы, Шо-Пир переводит взгляд на потное, красное лицо Карашира, который привалился спиной к столбу, закрыв глаза, с выражением блаженной умиротворенности. Сытый, довольный теплом, черный в своем новом, незапятнанной белизны халате, он дремлет. Много лет ему, наверное, не было так хорошо!

- А Карашир спит, - произносит Шо-Пир.

Карашир приоткрывает глаза.

- Не сплю.

- Какой он стал важный в новом халате! - посмеивается Шо-Пир.

- Теперь важный! - покровительственно говорит Рыбья Кость. - А там, как щенок, вертелся!

- Где? - спрашивает Шо-Пир.

- А ты разве не видел?

- Нет. Что делал он?

Бахтиор прижимает ладонью струны:

- Когда я с Кендыри и Караширом из Кривой долины ослов привел...

- Ну? Что было?

- Я тоже не видела, - выходит из своей задумчивости Ниссо.

- Ты, Ниссо, - говорит Бахтиор, - с Худододом мешки из лавки вытаскивала, а Шо-Пир и Мариам на площадке перед дверьми товары считали. Когда мы ослов привели, помнишь, все ущельцы из лавки бросились...

- Ну, - говорит Шо-Пир, - я сидеть остался.

- Ты остался, а мы смотрели... Ущельцы все бросились, даже спорить забыли, кому что дать; прибежали, каждый своего осла обнимает, щупает, Карашир верхом на осле сидит...

- Я расскажу! - перебивает Рыбья Кость. - Он сидит. Я подбежала: мой осел! Здоров ли, смотрю...

- Смотришь, - усмехается Карашир. - Шею его обнимает, уши его гладит, сама плачет, все смеются кругом!

- Не плакала я!

- Плакала! Лицо сморщилось, слезы текут!

- Что ж, текут! - Рыбья Кость прикрывает рукой рот мужа. - Не слушай его, Шо-Пир! Ведь уже думала, не увижу осла моего. Исоф тоже плакал. А потом вскочил на своего, как бешеный скачет кругом. Муж мой, дурак, тоже скакать захотел, а осел под ним не идет. Исоф сам подскакал к нему, начали они бороться, друг друга за плечи стаскивать. Люди хохочут. Я думаю: всем забава мой муж, дурак! А сейчас, смотри, сидит важный.

- Пусть поважничает! - говорит Шо-Пир. - Теперь время для него другое пришло.

- Почему другое?

- А как же? Халат новый, у жены его платье новое, зерно есть - сами ущельцы долю ему отделили, мешок проса тоже достался ему, опиума больше курить не будет.

- Почему не будет? - спрашивает Бахтиор.

- Потому что, когда ты, Бахтиор, с ним и с Кендыри ушли за ослами, а Худодод и Ниссо из лавки все выносили, опиум у купца нашелся. Где ты нашла его, Ниссо?

- В углу, под тряпьем. Две ковровые сумы, зашитые! Пусть помнит меня! Продать меня Азиз-хону хотел!.. Шо-Пир, а как теперь с чулками быть, которые я связала ему? Отдать?

- Очень хочется?

- Он шерсть дал мне... Его чулки... честно будет!

- Что ж, отдай! А только, как думаешь, откуда у него шерсть?

Зуайда коснулась колена Шо-Пира:

- Мы ему шерсть давали. Я сама давала, стригла моих овец.

- Даром? - спрашивает рыбья Кость, ладонью прикрыв от жары ребенка.

- Не даром. Обещал краски мне дать.

- Дал?

- Дал шерсть обратно, сказал: халат сделай, сделаешь - краски дам. Я халат сделала, ему отдала, до сих пор ни красок, ни шерсти не получила.

- Когда это было? - спрашивает Шо-Пир.

- Прошлой зимой.

- Так что, выходит, этот халат ты просто обратно получила сегодня?

- Не этот, другой... Тот, который я сделала, знаешь, кому сегодня пошел? Вот он, Худодод, на тебе, когда Шо-Пир тебе дал его, я сразу узнала...

- А мой, - выпятив грудь, произносит Карашир, - кто сделал?

- Этот? - Зуайда пощупала двумя пальцами полу халата. - Не знаю... Наши женщины тоже.

- Так как же ты, Шо-Пир, поступил с опиумом? - спросил Бахтиор.

- А тебя, Бахтиор, вспомнил! Взвалил сумы на плечи, люди расступились, смотрят на меня. По твоему примеру - в реку выбросил.

За стенами, захлебнувшись свистом, пронесся ветер. Дым, спокойно выходивший в отверстие, заметался, обдал сидящих у очага, снова рванулся вверх, - все взглянули туда, - звезд в темном небе не было видно.

- А небо в облаках! - заметил Шо-Пир.

- Холодно стало. Мороз, - вымолвила Гюльриз, и Ниссо, подумав о чем-то, сказала:

- Шо-Пир, а где ты спать будешь?

- Как где? В комнате у себя.

- Все-таки... Ты говоришь, русские дома хорошие, а по-моему, плохие.

- Почему это?

- Вот в твоей половине... Очага посередине нет, а в стене две дыры.

- Окна-то?

- Зачем такие большие?

- Для света.

- А зимой что делать будешь?

- Заколочу.

- Вот и темно.

- Это потому так, Ниссо, что стекол пока у нас нет. ваш караван, Мариам, привез стекла?

- Привез. В Волости остались.

- Значит, весной здесь будут! Сыграй-ка еще, Бахтиор!

Бахтиор положил пальцы на две струны, щипнул их раз, другой, заиграл. Склонив голову, ни на кого не глядя, запел. Худодод вынул из своего чулка деревянную дудочку и стал насвистывать в лад Бахтиору. Его тонкие губы напряглись, худые щеки надулись. Дудочка посвистывала, переливалась странной печальной мелодией, и, перебирая пальцами, Худодод изредка подмигивал Бахтиору, чтоб тот замедлил или ускорил темп.

Резкий порыв ветра распахнул дверь, буйный свист ветра заглушил мелодию, дым опять заметался, прошел волной по полу, все невольно прикрыли глаза.

- Вот как задувает! - сказал Худодод, встал и, закрыв дверь, вернулся к огню.

- Чай готов, - сказала Гюльриз, когда дым рассеялся и огонь очага отогнал холод, внесенный ветром. - Шо-Пир, наш чай будешь пить?

- С солью, да с салом, да с молоком? Ну нет, Гюльриз! Мне насыпь просто щепотку чая вот в это кувшин... Вода вскипела в нем?

- Кипит давно.

- И мне оттуда! - сказала Мариам. - привыкла я к сахару.

Гюльриз разлила всем жирное чайное варево. Карашир стал пить обжигаясь.

- Мало! - сказал он.

- Чего?

- Соли еще дай!

Гюльриз протянула ему кусочек розовой каменной соли. Он опустил его в деревянную чашку.

- И сахару дай!

- И с солью и с сахаром? - изумился Шо-Пир.

- Конечно! - сказал Карашир. - Новое теперь время!

- Вкусно? - прищурился Шо-Пир.

- Конечно! Ханы, наверное, пили такой.

Все выпили чай. Шо-Пир заговорил первым.

- В последний раз так пируем! Завтра раздадим всю муку, ты, Ниссо, с Мариам жилье свое там устроите, а рис, сахар, все запасы мы с Гюльриз в кладовку сложим. Сама не бери, Гюльриз, и никому не давай!

- Хорошо, что факиры сюда зерно привезли, - глубокомысленно заявила Ниссо. - А то опять понесли бы на мельницу. Теперь Рыбья Кость по ночам спать будет.

Рыбья Кость нахмурилась:

- А ты, неизвестно зачем, по ночам шляться не будешь.

Шо-Пир поднял руку:

- Опять, кажется, решили рассориться?

- Теперь не поссоримся, - серьезно сказала Ниссо.

Бешеный порыв ветра вновь распахнул дверь, посуда зазвенела, пустые деревянные чашки сорвались с нар и покатились по полу, висевшая под потолком козья шкура упала на Мариам, пламя очага метнулось...

- Снег! Снег! - закричала Ниссо.

В дверь густыми хлопьями со свистом ворвался вихрем снег, белые хлопья повалили и сверху, из дымового отверстия.

- Эге! - крикнул Шо-Пир. - Зима!

Все вскочили.

- Потолок закрыть надо! - выкрикнул Бахтиор.

- Корову сюда! - заголосила Гюльриз. - Ослов! На клевер камней еще!

Бахтиор, Худодод, Гюльриз кинулись к двери, прорываясь сквозь воющий снежный вихрь, выбежали из помещения. Дым, мешаясь со снегом, закружился, слепя глаза. Рыбья Кость укутала в подол проснувшегося ребенка, согнулась над ним. Снег врывался крупными хлопьями, влил из дымового отверстия, кружился в красном дыму, шипел на мечущемся огне очага.

Шо-Пир, Ниссо, Карашир бросились во двор.

Долгое время в снежной темноте, в свисте ветра вокруг дома слышались озабоченные возгласы, мычала корова, неистово орали ослы. Кто-то затопотал по крыше. Огромный деревянный щит со скрипом ударился в край дымового отверстия. Чьи-то руки тащили его, пока отверстие не закрылось... Снежный сквозняк оборвался. Зуайда стала собирать разбросанную по полу деревянную посуду.