Гвардейцы в боях - Нестор Козин

О реакции Гитлера на предложение о прорыве Вейдлинг в своих показаниях после пленения писал так:

«Долго размышлял фюрер. Он расценивал общую обстановку как безнадежную. Это было ясно из высказанных им длинных рассуждений, содержание которых вкратце можно свести к следующему: если прорыв даже и в самом деле будет иметь успех, то мы просто попадем из одного котла в другой. Он, фюрер, тогда должен будет ютиться под открытым небом, или же в крестьянском доме, или в чем-либо подобном и ожидать конца. Лучше уж он останется в Имперской канцелярии. Таким образом, фюрер отклонил мысль о прорыве»[71].

Вечером 29 апреля после полуторачасового доклада Гитлеру генерал Вейдлинг вновь предложил прорываться на запад. Гитлер и на этот раз не принял определенного решения. Попытки 12-й немецкой армии прорваться к Берлину и помочь группировке, а равно и попытки самой группировки вырваться кончились безрезультатно. Катастрофа стала неотвратимой.

Советские воины уже отчетливо видели, что полный и окончательный разгром гитлеровцев — это вопрос дней.

Но все чувства, которые волновали и которыми жил наш солдат и командир в преддверии победы, не лишали их высокого гуманизма, воспитанного коммунистической партией. Именно гуманизм, человеколюбие руководили ими, когда они, рискуя собственной жизнью, спасали немецких детей, выносили из огня пожаров, прятали от пуль и снарядов фашистов.

…Бушует пламя войны, идет жестокий бой. В верхних этажах одного из домов засели гитлеровцы, ведут усиленный огонь. Но наши бойцы просят артиллеристов и танкистов не разрушать дом, так как в его нижних этажах и подвалах находятся дети, женщины, старики.

…Горит четырехэтажный дом, из которого доносится детский плач. Не раздумывая, в горящее здание бросается наша русская девушка — связистка Настя Олехова. И вот она уже осторожно спускает ребенка из окна второго этажа, объятого пламенем, на плащпалатку, которую держат Тося Григорьева и Тамара Рженовская. Олехова слышит голос второго ребенка, снова скрывается в огне, спешит вынести малыша. Но задыхается в едком дыму, падает. Рискуя жизнью, Олехову и ребенка спасает старшина Мальцев.

А разве не о благородстве советского солдата говорит подвиг Николая Маслова, который под сильным огнем противника спас немецкую девочку, рыдавшую над трупом матери!

И таких примеров можно было бы привести множество.

С утра 30 апреля, когда положение окруженной группировки стало совсем безнадежным, гитлеровское командование во главе с генералом Вейдлингом начало разрабатывать план прорыва из Берлина, который намечался на 22 часа того же дня. Но этому плану не суждено было осуществиться. К исходу дня группировка врага оказалась расчлененной на четыре изолированные части. В стане врага началась паника. Не действовали никакие призывы к армии гроссадмирала Деница, по завещанию Гитлера ставшего главой правительства, «драться до последнего патрона, до последнего солдата».

30 апреля 52-я дивизия вела бои в районе парка Гумбольт-Хайн и спортплощадки, которые находились в 300–400 метрах северо-восточнее рейхстага. В парке имелись две крепости, особенно прочной была северная. Парк и крепость были хорошо подготовлены к обороне в противотанковом, противоартиллерийском и противопехотном отношении: траншеи с пулеметными площадками и зенитной артиллерией прямой наводки по наземным целям соединялись ходами сообщения с многоэтажными подвалами северной крепости. Подходы к траншеям прикрывались противотанковыми рвами, заполненными водой. В системе обороны имелись железобетонные доты с амбразурами для кругового обстрела. На крышах зданий вокруг парка и спортплощадки были установлены крупнокалиберные орудия. Все улицы, идущие к крепости и рейхстагу, забаррикадированы, а перекрестки заминированы.

По частям дивизии фашисты часто открывали яростный огонь, особенно он был сильным по 151-му стрелковому полку полковника С. Ф. Лясковского с юго-восточной окраины парка и завода № 47. Враг широко применял фауст-патроны. Бои носили самый ожесточенный характер, доходили до рукопашных схваток. В одну из очередных атак основной удар пришелся по второму батальону майора Сутягина. Исход боя решали считанные минуты, и тогда командир 4-й роты капитан Илларион Михайлович Щербина поднялся, крикнул:

— Бойцы! За мной, вперед!

Увлеченные личным примером своего командира, гвардейцы при поддержке артогня решительно контратаковали врага. Только взвод лейтенанта И. И. Батыля в рукопашной схватке уничтожил до взвода фашистов. Сержант Берстиев один уничтожил пятерых.

В итоге боя, потеряв до роты пехоты, танк и штурмовое орудие, противник отошел.

В тот же день враг силою до батальона при поддержке танков и огня всех видов только с 7 до 10 часов предпринял пять атак на боевые порядки 153-го стрелкового полка подполковника Зубова. Но и здесь он успеха не имел.

Как бы отчаянно фашисты ни сопротивлялись, война подходила к концу. С 22 часов 50 минут 30 апреля над рейхстагом уже развевалось советское знамя.

1 мая в 3 часа начальник штаба немецких сухопутных войск генерал Кребс по договоренности с командованием Советской Армии перешел линию фронта в полосе 8-й гвардейской армии на участке 35-й гвардейской стрелковой дивизии в районе Потсдамского вокзала и был принят генерал-полковником В. И. Чуйковым. На командный пункт вскоре прибыл заместитель командующего 1-м Белорусским фронтом генерал армии В. Д.Соколовский, который вел переговоры с Кребсом от имени советского командования. Кребс официально сообщал о самоубийстве Гитлера и об образовании нового правительства.

Выходе переговоров Кребсу было заявлено, что прекращение военных действий возможно только при условии безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск. При этом всему личному составу гарнизона гарантировались жизнь, сохранение орденов, личных вещей, а офицерам — сохранение еще и холодного оружия. После этого генерал Кребс отбыл для доклада Геббельсу. В 18 часов 1 мая Геббельс и Борман ответили, что отклоняют требования о безоговорочной капитуляции[72].

Тогда мы получили приказ возобновить боевые действия, чтобы в кратчайший срок завершить ликвидацию Берлинской группировки, не давая фашистам ни одного часа на отдых и приведение себя в порядок.

В 18 часов 30 минут 1 мая фашистским группам был нанесен мощный огневой удар всеми наличными артиллерийскими и минометными средствами.

Части 3-й ударной армии В. И. Кузнецова, наступавшие с севера к центру, вскоре соединились южнее рейхстага с частями 8-й гвардейской армии В. И. Чуйкова, наступавшими с юга. Войска 2-й гвардейской танковой армии встретились в районе парка Тиргартен с 1-й гвардейской армией. Остатки Берлинского гарнизона были разрезаны на отдельные изолированные группы. Противнику не оставалось ничего другого, как сложить оружие. И действительно, в 00 часов 40 минут 2 мая была перехвачена радиограмма на русском языке из 56-го немецко-фашистского танкового корпуса с просьбой прекратить огонь. В 6 часов перешел линию фронта и сдался в плен командир корпуса генерал Вейдлинг, который одновременно являлся комендантом Берлина. Ему было предложено обратиться к гарнизону с приказом о капитуляции. В своем приказе Вейдлинг писал, что общее положение делает дальнейшую борьбу бессмысленной. «Каждый час борьбы увеличивает ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых, — говорилось в приказе. — Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву. По согласованию с Верховным Командованием советских войск требую немедленного прекращения борьбы»[73].